Полдня уличный художник Ханукович с тщетной надеждой взирал на торопливых прохожих из-за огромного мольберта. Увы, никто не желал заказывать свой портрет. Вера в необходимость искусства подрывалась на глазах. Кроме всего прочего, появился банальный голод.
Ханукович сглотнул слюну и от скуки изобразил кусок парной вырезки и бок осетра. Получилось ярко и убедительно. Ханукович творчески вспыхнул и добавил к этому палку сырокопченой колбасы, вазочки с черной и красной икрой и бронированных крабов на фоне дырчатого сыра.
Потом появились пласты постной ветчины, говяжьи языки, копченые угри и тушки нежных горных куропаток-кекликов. Манили медовой сладостью персики, дыни и кисти «изабеллы», подпиравшие граненый ананас, увешанный бананами. Вскоре на забитом продуктами холсте некуда было яблоку упасть, но талантливый Ханукович напрягся и впихнул-таки крошечную сливу между румяными ватрушками, бутылкой имеретинского и глянцевой россыпью орешков в шоколаде.
Забыв о голоде, художник с удивлением полюбовался великолепием своей работы.
— Почем набор у вас, мужчина? — затормозила возле мольберта тетка в сером теплом платке.
— Это, гражданка, называется натюрморт, — светло улыбаясь, сказал Ханукович. — Отдам за триста рублей.
— Совсем торговля озверела, — вклинился в компанию дед с рюкзаком. — То пирожок за двадцать пять копеек, то шашлык за пятерку, а теперь и наборы по три сотни стали.
— Да не набор это, — поднял брови удивленный Ханукович. — Это натюрморт, произведение искусства.
— Назовут не по-нашему и начинают шкуру драть, — перебил Хануковича гладкощекий мужчина в коротковатых брюках. — Подумаешь — натюрморт! Все равно по требованию частями продавать должны. Я законы знаю. У меня брат сидел. — Мужчина сплюнул. — Мне вот крабы в банке нужны. Почему цена неразборчиво написана?
— А черт ее знает, — смутился Ханукович. — Для художника это деталь маловажная. Главное здесь, так сказать, образ банки.
— Четыре тридцать, — не слушал его гладкощекий, щурясь на холст. — Или четыре девяносто. Лучше бы четыре тридцать.
— А чего ты без очереди? — спохватилась тетка в сером платке. — Я первая стояла. Мне, мужчина, мяса с килограмм и груш пожелтее.
— Да вы в своем уме? - схватился за лоб Ханукович измазанными в краске пальцами.
— А ты в своем? — бесстрашно спросила тетка, украдкой пересчитывая деньги. — За набор триста брать. Сколько ж тогда мясо потянет?
Ханукович затравленно оглянулся и увидел большую и серьезную очередь.
— У кого нож есть?
— У меня, — просиял гладкощекий, протискиваясь к холсту. — А как же! Еще братов.
Тяжелое лезвие с хрустом откромсало кусок вырезки.
— Если как на рынке, — подсчитывала тетка, - то по девять рублей. А про бананы не знаю. На рынке не водятся, а по-магазинному — два рубля.
— Четыре с полтиной, - жестко отрезал Ханукович, выпиливая бананы. — У нас не магазин.
— Мне бы, сынок, кругляшок сыру, — ткнул пальцем в картину дед с рюкзаком.
— Ну, сейчас тебе, старый, кругляшок! — подскочила молодуха с золотыми зубами. — А нам что в конце достанется? Вы, мужчина, по полкило режьте.
— Как скажете, — пожал плечами Ханукович и взялся за нож.
Сыр закончился. Постепенно разобрали балык, буженину, лимонные дольки и связки воблы. Уставший Ханукович уже отрывал от натюрморта набор конфет вместе с рачьей клешней и половиной банки кофе.
— Мне, пожалуйста, сто пятьдесят граммов докторской колбасы, — учтиво попросила дама в антикварном пенсне.
Ханукович нацелился на холст.
— Что вы! — вдруг заволновалась дама. — Докторская всегда была без жира. Вы разве не помните?
— Ну и память у тебя, — ругнулся про себя Ханукович.
— Слушай, — прошептал в ухо художнику неутомимый гладкощекий, держа в руке криво отрезанную банку крабов. — Мне к крабам еще фуфырь нужен.
— Какой фуфырь? — не понял Ханукович.
Гладкощекий ткнул пальцем в еле заметную бутылку шампанского возле самой рамы.
— Отходи. — Ханукович мельком взглянул на часы. — Еще двух нет. А говорил, что законы знаешь...
Торговля шла к концу. Народ, осчастливленный Хануковичем, разошелся, прижимая к груди гречку, тушенку, индийский чай. Взопревший художник пересчитал деньги и, впрягшись в мольберт, побрел домой. Путь к родному подъезду перегораживала молчаливая очередь, уходящая за уличный горизонт.
— Что дают? - со знанием дела спросил Ханукович. — Пельмени?
— Видаки, — отозвался юнец в «варенке».
— Что? — не понял Ханукович.
— Видеомагнитофоны, папаня, — шмыгнул носом юнец. — Только сказали, на всех не хватит.
— Хватит, — радостно пообещал Ханукович, погладив мольберт. — Вот только краски подкуплю...
