Одной из самых обсуждаемых, острых и противоречивых тем в начале нового делового сезона в стране стала перспектива перехода на четырехдневную рабочую неделю. Как мы помним, впервые эту поистине революционную идею на форуме Всемирной организации труда в начале лета высказал российский премьер.
Идея подняла непродолжительную волну противоречивых эмоций от праведного гнева до ироничных насмешек, причем в кругах, далеких от профессиональной экономической экспертизы. Потом страсти улеглись месяца на два-три — сказался период отпусков и изначально ироничное отношение публики ко всему, что несет инновационный флагманский характер, будь то четырехдневка или внедрение электробусов на городских маршрутах.
Однако в начале осени идея и дискуссия получили новый импульс: на Дальневосточном экономическом форуме четырехдневную рабочую неделю обсуждали на новом, продвинутом уровне экономического и регулятивного анализа министры экономического блока правительства страны. Волна вновь поднялась, но стала менее гневной и разрушительной, иногда с элементами дефицитного здравого смысла, почти как в скандальной ситуации с краснодарскими электробусами. Справедливости ради надо сказать, что эмоциональный фон вокруг темы был задан первоисточником новации: если бы это было первое лицо страны, то обличителей и защитников традиционных ценностей пятидневной 40-часовой рабочей недели было бы куда меньше.
Полезным будет спокойный разбор инициативы, не столько научный, сколько прагматичный экономический анализ. Как известно, любой процесс в экономике сам по себе противоречив: он несет разнонаправленные последствия, вопрос в том, какой вектор окажется сильнее. Проще говоря, за низкую инфляцию (благо) экономика платит стагнацией, за сильный курс рубля — импортозависимостью, за высокую производительность — высокими бюджетными расходами на борьбу с безработицей и т. д. Весь вопрос и мотивация для ключевых держателей интересов развития — во времени проявления эффектов происходящих процессов, в кратко- или долгосрочной перспективе. Этот закон — двигатель экономического и социального прогресса, причина циклической смены периодов спада, кризиса и роста.
С пресловутой пенсионной реформой идея четырехдневки не имеет прямой связи. Повышение пенсионного возраста нацелено на решение проблемы краткосрочного дефицита рабочей силы в стране, а еще больше — на формирование пенсионных накоплений в экономике в условиях крайне низкой производительности труда, низких трудовых доходов и гипертрофированных непроизводительного и теневого секторов. Иными словами, чтобы обеспечить пенсиями все увеличивающееся количество пенсионеров, гораздо более определенный эффект даст именно повышение пенсионного возраста, нежели повышение производительности труда и зарплат в небыстрой перспективе (это требует инвестиций, организационных и технологических инноваций — в условиях нынешнего качества инвестиционного климата даже это может произойти, но не скоро).
Куда более серьезна проблема, связанная с тектоническими изменениями ландшафта рынка труда и структуры занятости в стране, которые станут актуальны в 5–10-летней перспективе. Их причина — технологические инновации, повсеместное замещение рутинного человеческого труда машинами, в первую очередь на основе цифровых технологий. Поэтому начало обсуждения четырехдневки именно сейчас представляется своевременным и лежащим в сфере здравого экономического смысла.
Если совсем кратко, самые популярные профессии в России — продавцы, водители — 14 % от общего количества занятых, еще более 15 % — учителя, низкоквалифицированные рабочие, бухгалтеры, юристы, охранники. Итого без малого треть занятых — около 24 млн человек — находится в зоне риска: машинные технологии как более эффективные будут вытеснять массовые компетенции, причем с нарастающей скоростью. Россия в области цифровых технологий находится среди стран-лидеров — в отличие, кстати, от индустриальных технологий. Как человек, столкнувшийся с европейским банковским сервисом, ответственно заявляю: российские банки-лидеры технологически обошли европейских коллег лет на десять. Поэтому вполне понятно, почему инициатором четырехдневки стала Россия: сошлись как структурные перекосы на рынке труда, так и бурное развитие технологий; плюс это позитивный посыл мировому деловому сообществу, раз уж с инвестиционным посылом все не так быстро.
Таким образом, заявление министра экономического развития о том, что данная инициатива может быть внедрена в практику только при росте производительности труда, абсолютно справедливо. Особенно если вспомнить, что производительность труда — это выручка, разделенная на количество работников. Меньше работников — больше производительность труда и возможность увеличения зарплаты для тех, кто остался востребованным.
«Богатство общества — в его свободном времени», говорит классическая политэкономическая мудрость. Особенно если на это свободное время достаточно самомотивации и денег, чтобы использовать его по назначению. Вот только назначение не стоит рассматривать примитивно, как много десятилетий назад. Критики идеи четырехдневки опасаются повсеместного роста пьянства и нищеты, формально объясняя это тем, что людям будет нечем и не на что заняться. Учитывая крайне высокую степень социальной чувствительности инициативы введения четырехдневной рабочей недели, было бы полным безумием внедрять ее в ущерб трудящимся. Поэтому для меня абсолютно понятна изначальная мотивация инициаторов: привести нормативно-правовую базу в области трудовых отношений к тем реалиям, которые объективно и стихийно сложились в новой экономике. Уверен, что четырехдневная рабочая неделя будет одним из вариантов организации рабочего процесса там, где это уместно, экономически оправдано и технологически возможно. Говорить об однозначном и повсеместном переходе на четырехдневку как минимум непрофессионально и безответственно.
Нарастающая тенденция для массы профессий, которые не требуют формальной привязки к рабочему месту в конкретной локации и времени, — переход на свободный график занятости и работу вне офиса. Сами понятия местоположения и времени труда становятся размытыми. Поэтому четырехдневка фактически фиксирует одну из форм стихийно сложившейся организации рабочего времени. Здесь необходимо как минимум три атрибута: современная цифровая платформа, позволяющая координировать распределенный во времени и пространстве труд персонала, адекватная система мотивации и отлично выстроенные деловые коммуникации. Формально свободный дополнительный день для ряда сотрудников в этом случае откроет возможность для развития собственных компетенций, ведь в условиях рутины работникам серьезно угрожают профессиональное выгорание и потеря квалификации.
Еще одна тенденция — массовое развитие «свободных профессий» во фрилансе, который не охвачен правовым полем, а потому трудовые права таких работников вообще никак не защищены. Наконец, четырехдневка — это возможность абсолютно легального совмещения трудовых функций для людей в дополнительный свободный день без ущерба для основного места работы.
Необходимость постоянного наращивания компетенций, приобретения новых трудовых квалификаций, принятие ответственности за организацию собственного рабочего времени, трудовая мобильность — это тоже реальность современного мира.
«Спасение утопающих — дело рук самих утопающих» — уместная здесь аллегория, а четырехдневка, как и традиционная 40-часовая рабочая неделя, как набирающий оборот фриланс и вытеснение человеческого рутинного труда машинным, — это прекрасно уживающиеся вместе явления. Вот только позаботиться о своей ценности как сотрудника надо уже сегодня и самому, не пытаясь найти злой умысел там, где его нет, а выбрав свою нишу в быстро меняющемся мире. Тем более время для этого есть.
Александр Полиди, бизнес-консультант, заслуженный экономист Кубани
