В незапамятные времена на юго-восточном берегу моря, которое сегодня называют Балтитйским, жили-были древние эстии. Абсолютно никакого отношения к современным эстонцам они не имели. И сами себя наверняка именовали совсем по-другому. А употребляемое в современной археологии имя получили, по одной версии, от столь же древних германцев. Которые в начале нашей эры называли эстиями вообще всех жителей региона, в дальнейшем известного как Восточная Пруссия. Означало это просто-напросто «живущие на востоке». Кстати, вплоть до IX века так Восточную Пруссию в Германии называли Эстланд, то бишь, «Восточная страна».
Впрочем, существует и другое мнение, согласно которому, эстиями опять-таки древние римляне обозначали обитателей юго-восточного побережья современной Балтики. Дело в том, что ископаемую смолу, 90 процентов разведанных мировых запасов которой, как теперь известно, находится в тех краях, выносило на берег с морским приливом, по-латыни «aestus». Ну, а те, кто подбирал красивые камешки, соответственно, были эстиями – Aestii. Историк Корнелий Тацит утверждал, что эстии толком даже не понимали, каким богатством их одарила природа.
«Итак, правым берегом Свевского моря омывается земля племен эстиев, у которых обычаи и внешний вид как у свевов, а язык похож на британский. Они поклоняются матери богов и носят, как символ своих верований, изображение кабана. Они редко пользуются железным оружием, чаще же дубинами. Над хлебом и другими плодами земли они трудятся с большим терпением, чем нежели это соответствует обычной лености германцев».
Короче, по сравнению с цивилизованными римлянами, настоящие дикари, хотя и сравнительно трудолюбивые.
Как бы то ни было, даже за маленькую янтарную безделушку римский рабовладелец был готов отдать молодого невольника. Особенно, если здоровье гражданина оставляло желать лучшего. Лекарства и украшения из янтаря тогдашние эскулапы рекомендовали при целом ряде заболеваний, например, простаты (во все века актуально для мужчин). Однако вернемся к нашим эстиям. Они были не только трудолюбивы, но и довольно воинственны. Соответственно, погибшим бойцам полагались всяческие почести. Своих лучших воинов эстии кремировали и хоронили вместе с боевыми конями, ставя рядом, с восточной стороны, урну с прахом. Причем лошадиная голова должна была быть обращена к югу, ведь считалось, что именно туда после смерти всадник поскачет для лучшей жизни в загробном мире. (Именно южные теплые земли у проживавших в суровом климате всех северян прочно ассоциировались с богатством и достатком.) Поэтому коня закапывали вместе со сбруей или, по меньшей мере, с удилами – иначе как же воин будет править своим скакуном!
Гражданских умерших эстии обычно сжигали на стороне, пепел собирали, помещали в керамическую урну и закапывали на общем кладбище. Однако пару-тройку лет тому назад при раскопках одного из таких могильников среди погребений обнаружили одно (датировали его V веком), где, судя по прокаленному песку, кремация состоялась прямо на месте захоронения. Причем содержащийся в могиле инвентарь явно принадлежал женщине. Кроме оплавленных фрагментов серебра (видимо, это была богатая гарнитура пояса), там же нашлись остатки серебряной гривны (шейного обруча), бронзового спирального кольца (которое, скорее всего, носили на большом пальце), части золотой накладки на ремень, а также янтарная бусина. Последний артефакт говорит о том, что кое-что в янтаре эстии все-таки понимали, и вышеупомянутый Тацит был недостаточно полно информирован. Еще одна любопытная находка из того же погребения – т. н. ведерковидная подвеска. Украшение подвешивали на шнуре на шее, а внутрь, возможно, помещали благовония.
Среди всех погребений могильника внимание археологов привлекли две урны, относящиеся к эпохе Великого переселения народов. В емкостях лежали характерные тонкие – детские кости. Рядом с одной из урн стоял еще и маленький горшочек – специалисты называют такие «сосудом-приставкой». Туда родственники умершего обычно клали посмертное подношение: это могла быть еда или какие-то предметы быта.
Ну а в этом сосуде оказалась разломанная пополам бронзовая фибула (застежка для одежды), которую, судя по характерным следам огня, взяли из погребального костра. А вместе с фибулой хранился… молочный зуб. Как знать, может, это безутешная мать поднесла последний подарок своему ушедшему из жизни ребенку?
Такая вот трагедия середины первого тысячелетия нашей эры.
