Четверг, предпоследний день нерабочей недели. Полдня.
Проверяю сигнализацию, ящики, почту, иногда мою пол, иногда говорю телефоном, проветриваю, варю кофе, посещаю арбитражные сайты или смотрю всякое право.
Работы - кот наплакал, два письма, два звонка и посыльный со счетами. Решаю шахматы, но более, заметки. Для сердца и ума, души и мозга. Приспособился.
Утро куда насыщенней. Вода, еда, коты, легкий завтрак, длинная уборка. Витамины или что там благоверная наколдовала из трав, кофе, страничка-другая, ответы, приветы и получасовая разминка. Вечером прогулка, и снова страничка, а рядышком опять коты - сто тысяч сложных ритуалов от погладить до поиграть, не заметить воровства с тарелки, поговорить или приласкать.
Младой сдает экзамен, разумеется, дистанционно. Долгая дорога в дюнах подходит к концу, поэтому убежал к Лехе, и там, плечом к плечу плеча не увидать, они коллективно бросились на штурм азов железнодорожной науки.
Благоверная озабочена задней резиной, а может, зимней, невозможностью прорваться в Мелеуз, сбором теплых вещей для собачьего приюта, обязательными магазинами, правильным питанием, аюрведой, кошачьим кормом и кошачьей шерстью, машинным шитьем и графиком подъездных дежурств, тщательным изучением прогнозов погоды и еще тысячей мелочей типа подтягивания, прогулок, поисков спортивной работы и невозможностью посещать ближайший зал.
Дачей, гардеробом, Андрюшиным нежеланием носить теплые башмаки и его категорическим отказом кушать овощи, котячьими катышками, неплотно закрытым морозильником, прерывисто-переменным водоснабжением, стуками отопления, соседской невежливостью или глупостью очередной подруги, которая пренебрегает разумными советами.
Короче, отдыхает по-полной - Золушка, куда ей до мужских высот.
Вот правильно кто-то сказал - женщина, не субъект философии, а идея, и потом шепотом добавил, танцующая. Поппер или Проппер, не суть, важно, показал, как спиннинг помогает мыслить нестандартно, а вот сколько протянется эта осень, год, два или десять, а может и вовсе дистант воцарится навечно, скрыл. Философы, они такие.
Приходится признать, ботаники оказались куда умнее, прозорливей и приспособленней, чем герои-пацаны.
Отстроив в раннем детстве высокую башню с библиотекой и картотекой, играми и конструкторами, загадками, головоломками и циклами познавательных передач, они избавили себя от улицы целиком - не нуждаются, даже не хочется - ни снега, ни ветра, ни шторма. Все есть, и всегда с собой - разумные объяснения, быстрые ссылки, весомые аргументы, лукавые улыбочки, тихий голос и насмешливый глаз.
Пока дураки тешились младым эгом - футболом, турником, выяснением крутизны и крутости или побегами за девочками, они учились - копили интеллектуальные навыки и привычки, внимательно читали научную фантастику и журналы, смотрели научпоп по телеку и зависали в толкинизме. Шахматы, бридж, Гарднер, Квант и умные олимпиады.
В результате научились, более того, полюбили затворничество - тишь библиотек, прелесть наушников и глубину созерцания.
Им не скучно в малом, не тяготит отсутствие толпы и шума, не напрягает изоляция и не заедает картин. Напротив, своя среда, еще - органично-виртуальная вовлеченность, и пока громилы-натуралы корпят над простейшим, пытаются осознать аккаунт в одноклассниках, умники серфингуют, их личная картотека пополняется со скоростью передачи интернет-сигнала, искусственный интеллект - желанный гость и милый собеседник, а жуткая терминология, все эти компьютерно-сетевые фишки, сленг, обороты и специальные символы, родная речь.
Их не удивишь сокращением рабочих мест, поскольку, делая мир чуточку лучше, сами сокращали нудно-глупый труд, а от метафизических уклонов, чувствилищ, тяготных мук или витиевато духовных извивов, ничего кроме головной боли не придумано.
Добиваться лучшего здесь и сейчас подручными средствами - есть фотоаппарат, снимай природу, грибы, птичек, небо или цветы.
Компьютер - дом родной, тут и говорить нечего - от музыки до почтовой марки, плюс циклопедии, сайнс-ньюс, продвинутый лекторий, а то, что не нужно тратить время и силы на транспорт и перемещения, можно не слезая с башни и зарабатывать, и познавать одновременно, просто удача, но если по секрету - законная награда за муки детских унижений - лучше посмотрите, на чьей стороне теперь сила.
И что герои - те, кто по детству, юношеству дерзил и дрался, выпячивал грудь колесом, стрелял деньги, выворачивал карманы, задирал и доставал очкариков - где они, как, с кем, когда - не видать и не слыхать, даже фейсбуком не сыщешь.
В лучшем случае - пиво, живот, телевизор, диван, а в подавляющем, не приведи господь, пьянка, забвение и болячки. Хорошо, если просто живы.
Помнишь, восемьдесят шестой, золото взял на цеэсе....
Южняк, когда зацепились с четэзэвскими и Драпе нос сломали...
Ленку с парикмахерской, за мента вышла, он все Ефимыча ревновал...
Или на Сунукуль зайцем, помнишь, ночью приехали и сразу к девкам, думали, знакомые - спьяну домик перепутали, все равно пустили...
Рыбалку на Акакуле, Костик тогда деваху спас - тонула, а толпа бухает, не видят - как углядел, молодец, в последний момент вытащил...
Петрик, царствие небесное, все поминал как на Калюхе попали - помнишь, после футбола толпа местных наехала - так ты там был, почему на годовщину не пришел - у Колька зависли, Косяк, Гриня, по-моему, Стас еще живой был...
Как Вишня Борисню ремнем уделал, и потом, перепугавшись крови, хапнул сулемы - еле откачали, помнишь...
Помню, и семьдесят восьмой, и восемьдесят шестой - Гриню, Драпу, Сизу, Кису. Помню Борисню и Вишню, Горыныча и Панту, Федоса и Пятака.
Зависы, карнизы, смехи и бухло, драки, танцы и девчонок, оправы, джинсы и жвачку, пакеты с моной и родопи в пачке мальборо.
Помню подвальную качалку, боксерские перчатки, ржавые турники и длинные лавочки, бесплатные талоны в кафе "Забава", горящее мороженное в Пингвине, пельмени и квас из Уральских и коньяк с шампанским в Коктейль-баре.
Ага, точняк, на танцах в жэдэ - Троша ему в пятак, потом двоечку, и Муха сполз, вспомнил...
И пароход "Сергей Алымов", что вез нас, четырнадцатилетних из Уфы в Москву - Белая, Волга, шлюзы. Казань, Набережные Челны, Ярославль, Химки.
И кафушку на Герцена рядом с консерваторией, где взяли сухое и венгерский, похожий на мартини, вермут, а пацаны буквально исплевались - интеллигенция проклятая, ни то, ни се, уж лучше портвешка или яблочного, бар на крыше гостиницы Центральная, где укатали ящик Проздроя, и батончик по двадцать восемь - московский, шоколадный, с орехами, и Кремль издалека, и летнюю веранду на речном вокзале...
Олимпиады и сложные задачки, стыд за промахи и радость победителя, науку и спорт, улицу и книжный стеллаж, розовое крепкое и коллекцию винила, все помню.
Но почему пацанов жаль, прям до укола в сердце, а ботаников нет - боже упаси не пожелать им здоровья, счастья и благополучия с успехом. Не жалко денег, теплых слов, приветов, похвалы, но все же просится слеза...
Наконец доехал. Дело не в них - первых или вторых, отнюдь - исключительно в самом себе. Печальный выбор.
Романтика осталась во дворе - на улице, в кустах сирени, крутых изгибах "огорода", в том нежном солнце, сумеречном дне, что не зависит ни от часа, ни от года, в томлении, предчувствии, надежде, свободе, безмятежности, каникулярной лени, юной неге или желании явить себя - но двор исчез, растаял, как будто не было ни лета, ни погоды
Исчезло все, и взгода, и невзгода, деревья и кусты, заборы, турники, площадки и столы, беседки, лавочки, белье на сушках, волейбольный мяч, гитары, чика, стеночка, штандарты, верстак, ворота, клумба, детсады, спортзал, сарай для овощей и радуга над бродом - осталась немота, безмыслие, тревога, три арки, гаражи, машины, закрытые везде ворота, снесенное крыльцо, просевший вглубь этаж и мамино окно - уже пустое, и я ушел, и время вышло - такое новое, такое неродное
