Мир на чужой стороне

Оренбургская губерния выглядела постаревшей. Ржавый металл. Много. Поля, поля, поля, ржавый элеватор, снова поля, а на въезде в город поджидала влага. Сама дорога сухая, но водичка сумрачно стояла неподалеку. Сакмара и Урал в этом году порадовали. Встрепенулись, вышли из берегов и подтопили пригороды. Не так страшно, как в Орске, тем не менее, чувствительно. Прибыли затемно, а утром, завершив массу семейных дел, испив диковинного кофею, помещенного внутрь невероятно-бумажной конструкции, закусив...

Часть 1.              - Возьмите двойной, мило улыбаясь ворковала симпатичная королева бензоколонки, - большая скидка плюс бонусные баллы на карту, хотя лично я предпочитаю турку, специально покупаю в Турции, сейчас покажу, - и она проворно скрылась за дверью подсобки.         В этот раз чебуречный киоск был закрыт, а рядом, вместо двух приблудных собак, копошились дорожные рабочие, но кофе, собственно как и всегда, оказался выше всяких похвал         - Не стесняйтесь, сиропу побольше кладите, не унималась продавщица, с ванилькой берите, очень вкусно...

В прошлом неоднократно писал о Воскресенском. Село, которое возникло в 1745 году в связи со строительством медеплавильного завода. Новгородские, Рязанские крепостные, плюс староверы, плюс беглые. Честь по чести. В 1773 году село радостно встретило Емельяна, о чем великий писатель Шишков подробно отразил в одноименном романе, который отслужил в заводской церкви то ли молебен, то ли царскую свадьбу, но отступая завод сжег, с чего владелец - Твердышев приказал долго жить, а поскольку был он человеком бездетным, владение перешло к компаньону...

Старое имя приелось, что цирк "Дю Солей" и если его не соскрести с пахнущей горьким углем доски почета, не распихать по призрачным закоулкам стухшей сталеплавильной печи красного города, обязательно помешает светлому прошлому утонуть в ново-введенном будущем. Стал перебирать имена и понял, ни одно не годится. И правда, русская половинка - та часть души, которая завершается, завершается и завершится не может, отчетливо цепляет весь евразийский геном, включая и древних славян, и любой другой народ,...

Однако попутчика все же нашел. Совсем отчаявшись набрал самый маловероятный номер. Сказал, супруга уезжает, билет пропадает, а идти вот прям завтра, и вкрадчиво добавил - платить вообще не надо, а потом уже со слезой в голосе - выручай, брат, и, о чудо, трубка милостиво согласилась. Максим Максимыч. Это младший брат благоверной. Заодно, ровесник моей дочери - два метра долготы, сто пятнадцать кило широты, боксер с юридическим техникумом за пазухой, истовый почитатель Дорз, раннего Ленинграда и дважды героя телевизионной кухни Лазерсона...

Вспомнил, как искал попутчиков на джазовое трио. Один сослался на службу, другой на рыбалку, третий на внезапную страсть. Вот Бузова, сказали все трое, вот если бы Оля приехала, побежали сходу тормашками вверх - вот прямо с коечки, что креслом любимым зовется, сползли и вперед карачками. Из гроба бы встали, из-под земли, из тартара. И это не удивительно, ибо всякий сивый мерин склонен к розовым слоникам - бредит, сходит с ума, но мечтает возвышенно. Другое дело, кровавый режим. Там был тоталитарно-джазовый...

Ни слов, ни событий, ни чувств. Будто продлили изоляцию. Только уже изнутри. Срочно нужна импровизация, сигнал, впечатление, поджиг и раскрутка - тема, подхват, втягивание, отыгрыш и длинная кода. Эволюция стандарта, перепевка или вплетение, когда раз за разом скачешь из обычного в невозможное, из ничего в нечто, из есть в быть, из отрицания и неверия, зацепившись за призрачный воздух, ввысь. Туда, где на обратной стороне живут вдохновение и самоотдача, пафос и кураж, кровь, пот и слезы - узнавая себя в подобии, реконструкции, синтезе или разочаровании...

Возьмите двойной, мило улыбаясь ворковала симпатичная королева бензоколонки, - большая скидка плюс бонусные баллы на карту, хотя лично я предпочитаю турку - специально покупаю в Турции, сейчас покажу, и она проворно скрылась за дверью подсобки. В этот раз чебуречный киоск был закрыт, а рядом, вместо двух приблудных собак, копошились дорожные рабочие, но кофе, собственно как и всегда, оказался выше всяких похвал Не стесняйтесь, сиропу побольше кладите, не унималась продавщица, с ванилькой берите, очень вкусно...

В той, другой жизни, где наличие садового участка воспринималось как абсолютное и бесспорное благо, а первая модель жигулей, гараж и мебельная стенка в придачу, означали серьезный и устойчивый семейный достаток, обеспеченность трехлитровыми банками во многом определяла ход садово-заготовительной кампании, а значит и материальное самочувствие всей семьи накануне предстоящих зимних холодов. Трехлитровки представляли собой много-оборачиваемую тару полифункционального использования. Варенье, компоты, сахар, другие сыпучие продукты, пиво - все хранилось именно там...

Девяностые лично для меня отрезок тяжелый. И не по быту или материи, а бытию-состоянию. Вроде все получалось. Не пал, не уехал, не сгинул, напротив, заскочил в правильный вагон, сменил профессию, получил третье высшее, стал востребованным и оплачиваемым. Высокие связи, богатая клиентура, влиятельные друзья, большая квартира и летняя заграница, но душа просела. Напрочь забросил книги, позабыл гитару и утратил всякую мечту. Какие к черту фантазии, алые паруса или космические перелеты, когда на уме...

Классный пилакс, - сказал Борька, осмотрев меня со всех сторон. Накануне мама урвала сверхмодное польское пальто. Даже не пальто, и не куртка, и не плащ, а что-то такое между. Огромные по тогдашней моде треугольные лацканы, фривольный пояс и блестящие металлические пуговицы с плоской головкой и фирменной надписью, но главное - светлое, а уж для нормального пацана, так вызывающе светлое. Честно говоря, в цветах не очень, если не сказать совсем. Различать различаю, но назвать не могу - белый или черный, красный, желтый, синий или зеленый, а многоговорящие оттенки побоку...

Книга бытия, это обо мне. О любом из нас. Это меня разбудило слово и я нарек имена всем скотам и птицам небесным, и всем зверям полевым. Ведь тогда, когда было произнесено слово, он-неназванный, еще не знал, что называется мной. Лишь ощущал радость среды и голос, исходивший извне. После голос обрел носителя. Мужчину в красной клетчатой рубашке, а среда распалась на отдельности. Так на свет появилось тело, улыбающаяся женщина, эмалированный горшок, коридор и кухня, полная веселых голосов. Голоса принадлежали другим, а клетчатая рубашка и улыбчивая женщина другими не были...