Когда Ольга открыла глаза, было шесть часов вечера, но уже было темно. Письмо лежало рядом, мать хлопотала на кухне. Ольга еще раз прочитала письмо, теперь она была почти спокойна, могла даже прочитать то, что слышалось между строк: он не виноват в том, что произошло, и она должна подтвердить, что хотела этого сама, даже настаивала на этом. Конечно, где-то там, в самой глубине, еще робко билась мысль о том, что не мог Илья так быстро забыть ее и тот вальс, который до сих пор звучит в ее душе...
На улице начинался дождь, его капли беззвучно падали на стекло и текли тонкими струйками, превращаясь в дорожки, которые соединялись, расходились, рождались и исчезали. Ольга засмотрелась на них, думая, что дождь «съест» первый снег, и снова все будет серым и скучным. Почему-то вспомнилась Татьяна, ее письмо. Ольга улыбнулась: смешная – не хочет, чтобы все знали о ее радости. А может, боится, что кто-то сглазит?
Она сама в ту весну не боялась ничего: ни дождя, ни чужого глаза, ни лживых слов – вернее, она не верила в вероломство, в подлость. Она и сейчас считает, что хороших людей больше, чем дурных: даже в селе осуждающих ее меньше, чем сочувствующих. А то, что с ней случилось, вовсе не значит, что подлецов больше. Правда, называть Илью таким словом ей вовсе не хотелось, не могла же она полюбить такого!
Ольга вышла к матери в кухню.
- Будем ужинать, дочка? – Евдокия ставила на стол тарелки.
Ольга достала хлеб, вилки, поставила чашки для чая. Евдокия видела, что ей не терпится что-то рассказать, но не торопила ее. Наконец Ольга сказала:
- Я письмо получила сегодня.
Евдокия, чуть помедлив, спросила:
- От кого? Опять от Виктора?
- Нет, мама, от Ильи...
Евдокия снова помолчала, не решалась спрашивать, хотела, чтобы дочка сама рассказала, о чем пишет этот прохвост.
- Пишет, что любит, что ждет встречи... Что ему наговорили про меня, вот он и поверил.
- Если бы любил, не поверил бы! – резко сказала Евдокия. Она знала, что делает дочке больно, но считала, что нужно предостеречь ее от второго ошибочного шага. – Как легко он поверил, доча, мать сказала – он поверил! Он сказал матери - она поверила! Какие молодцы! Как верят друг другу! Просто идеальные отношения! Зачем ему опять сбивать тебя с пути?
Ольга молчала. Она чувствовала, что мать права, но так хотелось думать, что действительно Илья любит ее, а главное – их ребенка.
- Что ты решила? – Евдокия хотела знать, как восприняла Ольга это письмо, очень беспокоилась о ней.
- Не знаю, мама! Не знаю... А если все, что он пишет, правда?
- Ты все еще любишь его, - не спрашивая, а утверждая, проговорила мать.
- И этого я не знаю, мама, - воскликнула Ольга со слезами в голосе. – Я не знаю, что мне делать!
Евдокия притянула дочку к себе, поцеловала в макушку. Ее сердце разрывалось от любви к ней и от боли за нее. Как убедить ее в том, что ни слова правды нет в этом письме, что продиктовано оно только страхом перед угрозой, высказанной его матери?
- Господи, дай покой моему ребенку! – мысленно молилась она.- Дай ей счастья, не наказывай за доверчивость!
Она вздохнула:
- Смотри, доча, сама смотри, второй раз ошибаться в человеке труднее и обиднее, чем в первый. Только помни, сын весь в мать, а она - сама знаешь уже, какая. Боится он, вот и хочет снова обмануть тебя.
Ольга молчала, она сама думала так же, но как же тогда думать о прошедшем мае?! Она же видела его глаза! Чувствовала его руки, слышала слова! В горле защипало, и Ольга отвернулась от матери, поспешила уйти в другую комнату. Она легла на кровать, прикрыла глаза. В памяти всплыл тот вечер, тот самый первый их вечер, когда пошел майский дождь, который казался ей символическим: теплым, сильным. И вспомнила, как стряхивал его капли с одежды Илья. Теперь такой дождь пойдет не скоро – только весной. А в том, что он обязательно будет, Ольга не сомневалась.
На следующий день, идя домой с фермы, она встретила директора школы. Он шел по улице, обходя лужи на дороге. Увидев его, Ольга, хотела куда-нибудь спрятаться, но подходящего места не нашлось, и она просто развернулась и пошла обратно. Он окликнул ее, и Ольге пришлось остановиться. Когда Дорошин подошел к ней, она стала оправдываться, что должна была зайти в одно место, но забыла, вот и вернулась. Дорошин выслушал ее лепет, а потом сказал:
- Конечно, Оля, такой разговор на улице не ведут, но раз уж мы встретились, я должен с тобой поговорить. Пойдем, я провожу тебя.
Они пошли в сторону дома Ольги. Дорошин сначала молчал, видимо, собирался с духом или искал слова для начала разговора.
- Оля, я не сомневаюсь, что ребенок, который, которого ты носишь, - ребенок Ильи. Я верю тебе, и ты можешь рассчитывать на мою, на нашу помощь. Когда Илья вернется из армии, он обязательно женится на тебе, я обещаю!
Ольга улыбнулась: смешной, а еще директор школы! Он не понимает, что ей не нужно, чтобы Илья женился на ней по принуждению! Если он не любит ее, ей не нужно ничего! Она покачала головой:
- Степан Степанович, я не хочу замуж за Илью.
Дорошин даже остановился.
- Не хочешь? Разве ребенок не его?
- Вы не поняли, Степан Степанович! Ребенок от него, это правда, но выходить замуж, когда он не любит меня и не признает этого ребенка, я не хочу! Вы понимаете меня?
- Но ребенок должен родиться в браке! Я не хочу, чтобы в свидетельстве о рождении моего внука в графе «отец» стоял прочерк. Сейчас не война, чтобы дети рождались без отцов.
- Степан Степанович, ведь дети должны рождаться в любви, вы согласны?
Дорошин чувствовал себя очень непривычно: обычно он поучал, воспитывал, а сейчас эта девочка, которой еще нет восемнадцати, говорит ему прописную истину, что дети должны рождаться в любви. Кто ж этого не знает? Он даже растерялся на какое-то время.
Ольга остановилась у своего дома.
- Степан Степанович, - она улыбалась спокойно, - вы поведете Илью в ЗАГС связанным? Или под конвоем? Не надо! А ребенку хватит и моей любви. – Она положила руку на уже вполне определяющийся живот. – нам не надо ничего! До свидания!
Она пошла к калитке, не оглядываясь. Дорошин постоял минуту и пошел, все так же обходя лужи.
