1914-1916 годы: от продовольственных карточек к продразверстке

Общество по-своему реагировало на происходящие в стране процессы. В 1915 году Союз городов провел анкетирование 94 городов империи. Согласно результатам этого исследования, в 49 городах (52,1 %) к этому моменту уже существовали продо­вольственные комитеты. Их задачи определялись преимущественно как «борьба с дороговизной», названия были самыми разными — «Особая комиссия по борьбе с дороговизной», «Продовольствен­ная комиссия», «Обывательский комитет» и др., — создавались они по инициативе местных властей и объединяли представителей государственной администрации, гласных городских дум, членов городских управ, представителей земств, кооперативов, рабочих организаций.

Эти местные органы с конца 1914 года предпринимали попыт­ки регулировать продовольственное снабжение в своих населенных пунктах. Схемы такого регулирования носили самый разный характер и менялись по мере разрастания кризиса, от увещевания торговцев поступать по совести до защиты локального рынка путем ограничений отпуска товаров либо в одни руки, либо только мест­ным жителям. Для определения круга лиц, относящихся к местным и имеющих право отовариваться в том или ином населенном пункте, в ряде случаев жителям выдавали талоны, без предъявления которых магазины отказывали в обслуживании.

Местные уполномоченные Особого совещания по продоволь­ствию докладывали, что в июле 1916 года карточная система рас­пределения продуктов питания существовала в 99 районах импе­рии, в наиболее нуждающихся губерниях она охватывала весь район (таких было 8), в ряде случаев — уездные города вместе с уездами (32 случая), и только отдельные города — в 59 случаях.

Карточки вводились не центральной властью, а местными продо­вольственными органами, чем было обусловлено широкое разнообра­зие возникающих форм и систем распределения: «Карточки устанав­ливаются или индивидуальные, или чаще коллективные, т. е. на семью, квартиру, учреждение, организацию, предприятие. Индивидуальные карточки бывают или именные, или на предъявителя. Коллективные карточки всегда именные. Карточки обычно содержат талоны по од­ному, два, три и даже шести на месяц или некоторое число талонов на неопределенный срок. Иногда карточки предназначаются каждая для определенного продукта, иногда у одной и той же карточки имеются талоны на несколько продуктов. Эти продукты или определенно указа­ны, или нет. Иногда карточкам для определенного продукта, в особен­ности часто для сахара, придается как бы символическое значение и по ним распределяются различные другие продуты».

Местные органы пытались контролировать ценообразование и распределение в рознице. Между тем колебания цен на зерновом рынке 1914-1915 годов ставили перед непростым выбором уже цен­тральные власти, в этих условиях закупка зерна для армии превра­щалась в слишком разорительное для бюджета мероприятие. Весной 1915 года правительство впервые ввело твердые, то есть не рыноч­ные, а директивные, цены на хлеб при его закупке для армейских нужд. Впрочем, пока эта мера рассматривалась как крайняя, большой урожай 1915 года сулил нормализацию ситуации на рынке, уже летом твердые цены были отменены.

Как показало дальнейшее развитие событий, оптимистические ожидания оказались напрасны. Рост цен зависел вовсе не от объемов собранного зерна, а от разрушения товарного рынка. Характерно, что с требованием введения твердых цен на хлеб по всей империи уже летом 1915 года выступили городские, земские и кооперативные круги.

Вновь возвращаться к твердым ценам для армейских закупок пришлось уже с октября 1915 года. «Лицом к производителю» от Минземледелия обернулось сдачей государству хлеба по директив­ным ценам. По мере разрастания кризиса разница между вольными, рыночными ценами с одной стороны и директивными, государствен­ными, или «твердыми», ценами с другой стороны все возрастала. И порождала все меньшее желание производителя ссыпать хлеб на государственных ссыпных пунктах.

Выход осенью 1916 года был найден министром земледелия А.А. Риттихом. Суть его предложения заключалась в том, что не­обходимое для снабжения армии количество зерна оформлялось в государственное задание, государственное задание передавалось Особому совещанию по продовольствию, откуда распределялось («разверстывалось», по фразеологии того времени) на губернский уровень, далее — на местный уровень и так далее, вплоть до конкрет­ных хозяйств. Обратно по той же цепочке по истечении 6 месяцев должно было поступить зерно.

Районы империи, выполнившие государственное задание до окончания отведенного срока, от разверстки освобождались. Тем, кто пытался уклониться от разверстки, грозили реквизиции — Особое совещание по продовольствию и его местные органы имели на это полное право.

Сегодня продовольственную разверстку Риттиха если и вспоми­нают, то исключительно в связи с ее лояльностью по отношению к крестьянству. Хлеб не отбирали, а покупали, разверстка была если не де-юре, то де-факто добровольной, сам министр, выступая в Го­сударственной думе, обещал, что реквизиции применяться не будут. А.И. Солженицын в «Красном колесе» характеризовал разверстку Риттиха как идею «активного призыва населения к добровольным поставкам», подчеркивая ее эффективность: «с августа по декабрь, смогли купить только 90 миллионов пудов, а за декабрь — январь Риттих умудрился купить 160 миллионов».

Все же не будем обманываться: хлеб в ходе разверстки, ко­нечно, покупали, но не по вольным, а по директивным твердым ценам, по которым крестьяне отказывались ссыпать его на го­сударственных ссыпных пунктах по доброй воле. У крестьянина никто не спрашивал, желает ли он продать то или иное количе­ство хлеба — на его хозяйство требуемые объемы «разверстывали» сверху. И по закону он был обязан его отдать. Другое дело, что в складывающихся обстоятельствах рассчитывать просто на законопослушание уже не приходилось, и потому требовались угрозы реквизиции. Хоть Риттих и обещал их не применять — но они были предусмотрены.

До осуществления этих угроз в условиях развала рынка и продол­жающейся войны так или иначе оставались считанные месяцы, если не недели. Сразу после Февральской революции, 2 марта 1917 года, Продовольственная комиссия Временного комитета Госдумы распо­рядилась на местах, не останавливая заготовки хлеба по разверстке, немедленно приступить к реквизиции хлеба у крупных земельных собственников и арендаторов всех сословий, у торговых предприятий и банков. Следует иметь в виду, что торговые сети по продаже зер­на от продовольственной разверстки Риттиха были освобождены.

«Наследие, которое мы получили, — вспоминал впоследствии министр Временного правительства И. Шингарев, — заключалось в том, что никаких хлебных запасов в распоряжении государства не осталось».

25 марта 1917 года Временное правительство приняло закон о государственной монополии на хлебную торговлю, а в августе 1917 года увидело свет распоряжение всеми средствами — вплоть до примене­ния оружия — взять в деревне хлеб.

Больше интересных подробностей о ситуации в предреволюционной России — в книге Дмитрия Лыскова «Политическая история русской революции».