ЖИВЫЕ СТРОКИ

Кабинет главного врача родильного дома давно не видел ремонта. Облупившийся подоконник, старый массивный стол и стул, на стене — почётная грамота Министерства здравоохранения. За столом сидела Валентина Игнатьевна, нынешний главврач, женщина лет пятидесяти с добрыми глазами. Напротив неё сидел Пётр Семёнович Михеев. Когда-то, двадцать пять лет назад, он занимал кресло главного врача этого же. Теперь же от былой важности не осталось и следа — лишь грусть в глазах и тоска. — Пётр Семёныч, я вас умоляю, — тихо, но настойчиво говорила Валентина Игнатьевна...

— Доктор милый, хоть кусочек пирога с капустой возьмите. Совсем заморённый вид у вас, — настаивала Анфиса Петровна, старейшая жительница Горловки, протягивая свёрток. Фельдшер Андрей устало улыбнулся, поправил очки. — Спасибо, Анфиса Петровна, только я не доктор. Я фельдшер. И пирог, конечно, возьму. Лекарство от любой хвори. — Лекарство-лекарством, а от тоски-то не поможет? — прищурилась старушка, пристально глядя на него. — Четвёртый месяц у нас, а будто мучаетесь вы тут, Андрей Владимирович. Как будто жизни в вас нет...

Девятнадцатилетняя Мария вышла замуж за тридцативосьмилетнего Анатолия в порыве, который она тогда приняла за любовь, а он — за удобство. Он был майором. Уверенный, статный. Она — студенткой педагогического колледжа, сиротой, жаждавшей своего угла, тепла и «настоящей взрослой жизни». Его прошлая жена, как он обронил на третьем свидании, «опустилась, запила», и он с трудом вырвал из того болота сына. Мария увидела в этом благородство. Постоянные переезды, временное жильё, чемоданы, никогда не распакованные до конца...

За окном автомобиля плыли, сменяя друг друга, унылые серые многоэтажки, осенняя листва в парке и снова многоэтажки. Марк крутил в пальцах ключ от новой, только что полученной квартиры. Он должен был чувствовать радость. Ведь он всего добился сам: упорным трудом, бессонными ночами, отказом от всего, что мешало карьере. А мешало, как ему казалось, всё: друзья, личная жизнь, простое безделье. Но он чувствовал лишь пустоту. Квартира была для него еще одной клеткой, пусть и красивой. Он въезжал в нее один...

– Эй, санитарка! Эй! Помоги, там раненый! Молодая девушка в длинной, забрызганной грязью и кровью шинели, с перекинутой через плечо сумкой с красным крестом, резко обернулась на крик. Шел октябрь 1943 года. Небольшой лесок у реки Днепр был перепахан взрывами, земля хлюпала под ногами, смешиваясь с дождем и чем-то более страшным. Воздух гудел от пролетающих снарядов и треска пулеметов. – Где? – ее голос был хриплым от усталости и недосыпа, но в нем была привычная командирская нотка. – Вон, в той...

— Ну и что ты в нём нашла? — Вероника, стуча длинным маникюром по стеклу, скептически разглядывала Игоря, который у барной стойки кафе заказывал им кофе. — Вероника, ну посмотри на него! — зашипела Юля, сияя. — Он же просто бог! Рост, плечи... И взгляд такой... серьёзный. — Взгляд у него, как у бульдога на сметане, — отрезала Вероника. — И костюм хоть и дорогой, но провинциальный. Не «босс», а «вышедший в начальники прораб». Я тебе одного банкира присмотрела, так вот он... — Отстань! — отмахнулась Юля...

За окном автобуса плыли, сменяя друг друга, унылые осенние пейзажи. Дождь затянул небо серым одеялом, и капли, словно слезы, стекали по стеклу. Алина прижала лоб к холодному стеклу и закрыла глаза. Она вспоминала разговор, который перевернул всю ее жизнь с ног на голову. *** Всего три дня назад ее жизнь была яркой и полной красок. Центром этого мира была Катя, с которой они дружили с первого класса. Они были как сестры, а может, и ближе. Сестры ведь не всегда выбирают друг друга, а они выбрали. Алина с головой ушла в планирование своей свадьбы...

Последний день уходящего года в селе Озёрное выдался тихим и белоснежным. Снег шёл с самого утра, крупный, неторопливый, и к полудню завалил все дороги, нарядил старые ели у пруда в пушистые шубы и скрасил убогость покосившихся заборов. Село будто затаилось, прислушиваясь к хрусту снега под редкими прохожими, и ждало чуда. А чуда, как известно, под Новый год ждут все. Даже те, кто в этом никогда не признается. Анна Степановна чуда не ждала. Она его просто делала. Сейчас, например, она с упрямой сосредоточенностью разминала дрожащими пальцами тесто для пирогов...

Жил-был на седьмом этаже панельной хрущёвки мужчина по имени Василий. Василий был человеком простым и основательным: инженер-сантехник с золотыми руками, любитель крепкого чая с лимоном и бескомпромиссный борец с протекающими кранами. Жизнь его текла размеренно и предсказуемо, пока в одну прекрасную пятницу не случилось непоправимое. Возвращался Василий с аварийного вызова, усталый, но довольный – удалось спасти от потопа три этажа и один свадебный торт. В кармане лежал сверхгонорар – бутылка хорошего коньяка «Арарат»...

Заря над хутором Коржи расцветала лениво, будто нехотя. Сначала узкая, холодная полоска свинца на востоке, потом – размытый акварельный мазок розового, и наконец весь небосвод заливало густым золотисто-багряным светом. В это время Анна Петровна уже была на ногах. Деревянный пол скрипел под босыми пятками, в печной трубе заунывно завывал ветер – предвестник осенней стужи. Ей было сорок семь, но жизнь на ферме и в личном хозяйстве отняла у нее молодость так стремительно, что казалось, она всегда была...

Жизнь, как известно, состоит из ожиданий и реальности. И иногда пропасть между ними оказывается такой глубокой, что, падая в нее, ломаешь не только бытовые удобства, но и что-то гораздо более важное. Эту пропасть мы с мужем Сергеем ощутили на себе в полной мере, когда к нам в город переехала моя родная сестра Альбина с семьей. Помню тот звонок, легкий и радостный, словно майский ветерок. —Лен, ты не поверишь! — голос Альбины звенел в трубке. — Мы продали нашу хрущевку! Представляешь? И купили тут, в вашем городе, двушку в новостройке! Правда, там ремонт еще не начат, голые стены...

Последнее утро в Калининграде выдалось на удивление солнечным и тихим. Даже Артём, обычно напоминавший вечный двигатель, заряженный кофеином и жаждой контента, сидел на подоконнике номера и задумчиво смотрел на город. – Знаешь, а ведь жалко уезжать, – произнёс он неожиданно. – Здесь даже воздух какой-то другой. Сергей Михалыч, с невозмутимым видом упаковывавший в рюкзак оставшиеся бутерброды и пачку местного чая, хмыкнул: – Воздух как воздух. А вот клопсы эти… кёнигсбергские… Я, кажется, понял, в чём их секрет...