You're awful

Огоньки, что горели цветами и золотом, Потускнели и больше не радуют глаз, Будто только недавно закончилась молодость - Поиграла немного и бросила, мразь. И не зная, в какую теперь идти сторону, Где б найти хоть фонарик, чтоб стало ясней, Я забаву легко отыщу себе сто одну. Но тоскливей становится к каждой весне. Я вбиваю пароль от страницы на пофиг и Захожу. Но, знакомые ники ища, Нахожу только старые мёртвые профили И всего лишь гадаю, что с ними сейчас. Где там вы, с кем шли раньше одними дорогами, С кем ночами болтали и слушали рок? Нам наверно написано быть одинокими В нескончаемом поиске лучших дорог. В этом городе улицы все мной обхожены, Хоть другие у них каждый раз имена И хоть все эти улицы очень похожие, Не сведут они видимо вас и меня.

Я могла бы влюбиться в тебя с полпинка, Потому что ты просто ужасно красивый. Может встретимся где-нибудь, выпьем слегка, Заодно и одежду, хоть верхнюю, снимем? Твои волосы вьются и очень блестят, И рука так и тянется, и млею я вся; Обнажает улыбка зубов белых ряд: Я в экран заглянула, пока ты смеялся, И уже знаю, где ты живёшь, сколько лет, И какую ты музыку любишь послушать, Но не знаю, какой твой любимый десерт, Надо будет попробовать — может, мой лучше? Я могла бы влюбиться в тебя как-нибудь, Но ты лишь отраженье в автобусных окнах, А за ними идёт дождь, и так долог путь, Тело дрожь пробирает, одежда намокла.

Вот угощенья полный стол — Здесь воин смерть свою нашёл: Его пронзил насквозь клинок, Что в красный цвет окрасил Окс. Что было съедено — вот-вот Покажет вспоротый живот, А плоть, ещё не затхлую, Всю птицы вскоре заклюют. С застывшим тостом на устах Простился с жизнью принц Рустам; В живых остался лишь один Наследник пленный, царский сын, Но, протрезвев, внезапно сам Отправил душу к праотцам, И завершился мрачный пир. Так, торжествуя, старый Кир, Повёл войска свои вперед На варварский степной народ, Чья мать узнала засветло, Что у реки произошло И что средь близких был злодей, Оставивший её людей На растерзание врагу. За много лет впервые вдруг, Печали заглушивши звук, Пустила женщина слезу — Взглянула миг в последний раз В чернь дорогих когда-то глаз, Губами выдав для него Не поцелуй, а приговор: В конце грядущей вновь резни Предателя без слов казнить И кровь, чтоб до последнего, Слить в кожаный мешок его. Вот снова наступил рассвет — Сразился с персом массагет, Ведомый женскою рукой. Кочевники пустились в бой, А среди них всех яростней Сама царица на коне. Хоть враг её народ громил — Другая боль придала сил: «Погиб любовник, муж и сын — Теперь и ты помучайся!» — Сказала Киру Томирис. «Ты зря пошёл на этот риск, Но не могу не выделить, Что ты и вправду был велик: Пастуший сын, по крови царь, В войне ты не терял лица, Ты уважаем, потому Я с почестями отомщу. Надеюсь, голова в мешок Поместится — он тёпл ещё, Здесь дорогая кровь, поверь — Её ты жаждал? Пей теперь!»

Удар четвёртый или пятый Уж не кусает жгучим ядом. Лежу истёкший кровью я, ты На меня смотришь виновато. Ещё один, такой же дерзкий, Как указующего перста Взмах, приговор кончать на месте — Он бодр и звонок, словно песня, Но нет меня живучей твари, Не собираюсь умирать я! Ну подойди, родной, ударишь? Ведь мы с тобою были братья… Что ж, в любом случае победу Простым кинжалом не зарезать, Она за мной, как свет за Фебом, Не зря мне имя Юлий Цезарь.

Так вчера мою кровь вскипятило вино, Как подумала только, как пахло оно, Когда ты возвращался любою ценой И не только бутылку делил не со мной, Не любил и в очередной раз был не-мой. Шла в молчаньи неделя одна за одной, Пока я обходила твой дом стороной, Чтоб не знать всё, что было всегда за стеной. Врезать бы той «стене», сломать кость или нос — Чувство боли должно быть с ней разделено, Пусть украсит её моя злость, как панно. Я б снесла это место, сожгла бы давно, Разнесла бы всё, чем оно вымощено, Задыхаясь, готовая выть, как щенок, В приступе, но не астмы, а ревности, но Мысли взрослое снова включают кино И рисуют твою руку шарящей вновь По груди необъятной, как шар наш земной, И скользящей меж двух удушающих ног, По лицу пот стекающий, жар от щёк, ночь — Я её ненавижу, тебя заодно, Хоть и сильно боюсь потерять всё равно. Убеждаю себя, что всё было лишь сном, Что ударило в голову просто вино.

Февральская буря стоит на пороге И снегом дороги она занесёт — Глаза ледяны её, взгляд её строгий, И кажется, будто способна на всё. В домах слягут жертвы февральской охоты, На улицах — пьяницы или бомжи, И все сторожа потеряют работу — Им некого будет уже сторожить. Замёрзнут дворняги — собаки и кошки, Всех дворников буря сама заметёт. Их яркая форма и синяя кожа — Подснежники первые за этот год. Не смогут под снегом цветы распуститься, И липовый не запоёт аромат, И не запоют перелётные птицы, Все бабочки в дуплах и всё ещё спят — И в их пробуждение сложно поверить, И кажется, словно так будет всегда: Над городом гор, грязи, голых деревьев — Тоскливое небо, метель, холода.

Своим детям рассказы о том, как влюбился в их мать, Будешь ты повторять и при этом меня вспоминать. Стариком седовласым ты будешь ещё вспоминать В самом лучшем наряде и в лучшие годы меня. Не с тобой буду я, не со мной будешь ты сожалеть О несказанном, скрытом и том, кто сидит в голове. Ничего не узнает твоё чудо крашеное; Муж умрёт от тоски, а ведь был неплохой человек. И глухая старуха, уставшая, горбатая, В твоём городе детства за внуком присматривая, Может, даже вздохну: ах! Старая фотография — Как смотрелись-то вместе красотка и милый остряк. Я спустя столько лет всё ещё не забуду тебя, Да и ты, чую сердцем, меня будешь помнить, ведь так?

Снег завалил входную дверь: Не выйти, не войти теперь, И нечем гостя потчевать, И негде больше ночевать — Сломалась старая кровать. Некого даже приласкать — Кот сдох от голода вчера; Пьяная ругань со двора Всю ночь доносится опять. И не звонит давно уж мать, Чтобы спросить, тепло ли я Одет; молчит тем более Отец. Там, где она и он, Уже не нужен телефон. Ржавеет тачка в гараже И не работает уже; И не работаю уж я, Да не хочу держать ружья. И так, без света и без сна, Всё жду, когда придёт весна.

Прошу прощения, что за бокалом Я вам стихи дурацкие читала. Вы их наутро позабыли может — И хорошо, не слушала вас тоже. Не зная, чем развлечь вас можно ночью, Я набросала несколько вам строчек, Хотя обычно не читаю вслух я, — А если так, то был особый случай, — Но вы меня забыли за порогом, И эта ночь — всего одна из многих, И лучше бы другим мы занимались, Чем всякой болтовнёю да стихами. Пускай клянутся в неземной любви мне И на другой день забывают имя, Пусть я кому-то подарила мелочь, С которой можно что угодно сделать — Не важно это. Важно, чтоб то время, Что с вами говорила я хореем, Вы вспоминали, как одно из лучших, Если не так, простите и забудьте.