You're awful

На зов твой, словно сердца стук, Я вырвалась из тёмных рук, Я поднялась, не глядя вниз, Ведь ты сказал — «вернись, вернись». — «Divinity: Original Sin II»

Сезон дождей включает свою музыку - Её невыносимо вытерпеть. А я не отвечаю никому - загул, Пусть будет только ветер выть и петь. Он сказку мне расскажет - я послушаю, Как пиво по его усам текло. Внутри же с каждой каплей, что по лужам бьёт, Всё менее становится тепло. Идут часы в простой порочной радости, Потоп вокруг, но занят старый Ной: Насытился водой сорокаградусной Он этою трёхградусной весной. В доме напротив, кажется, не спит сосед - Он может быть и спал, но рано встал - Сейчас посмотрим, как же некрасив рассвет, И оба по делам отправимся.

Огоньки, что горели цветами и золотом, Потускнели и больше не радуют глаз, Будто только недавно закончилась молодость - Поиграла немного и бросила, мразь. И не зная, в какую теперь идти сторону, Где б найти хоть фонарик, чтоб стало ясней, Я забаву легко отыщу себе сто одну. Но тоскливей становится к каждой весне. Я вбиваю пароль от страницы на пофиг и Захожу. Но, знакомые ники ища, Нахожу только старые мёртвые профили И всего лишь гадаю, что с ними сейчас. Где там вы, с кем шли раньше одними дорогами, С кем ночами болтали и слушали рок? Нам наверно написано быть одинокими В нескончаемом поиске лучших дорог. В этом городе улицы все мной обхожены, Хоть другие у них каждый раз имена И хоть все эти улицы очень похожие, Не сведут они видимо вас и меня.

Я могла бы влюбиться в тебя с полпинка, Потому что ты просто ужасно красивый. Может встретимся где-нибудь и по бокалу, И, может, одежду, хоть верхнюю, снимем? Твои волосы вьются и очень блестят, И рука так и тянется, и млею я вся; Обнажает улыбка зубов ровный ряд: Я в экран заглянула, пока ты смеялся, И уже знаю, где ты живёшь, сколько лет, И какую ты музыку любишь послушать, Но не знаю, какой твой любимый десерт, Но готовлю я так, что нет в городе лучше. Я могла бы влюбиться в тебя как-нибудь, Но ты лишь отраженье в автобусных окнах, А за ними идёт дождь, и так долог путь, Тело дрожь пробирает, одежда намокла.

Вот угощенья полный стол — Здесь воин смерть свою нашёл: Его пронзил насквозь клинок, Что в красный цвет окрасил Окс. Что было съедено — вот-вот Покажет вспоротый живот, А плоть, ещё не затхлую, Всю птицы вскоре заклюют. С застывшим тостом на устах Простился с жизнью принц Рустам; В живых остался лишь один Наследник пленный, царский сын, Но, протрезвев, внезапно сам Отправил душу к праотцам, И завершился мрачный пир. Так, торжествуя, старый Кир, Повёл войска свои вперед На варварский степной народ, Чья мать узнала засветло, Что у реки произошло И что средь близких был злодей, Оставивший её людей На растерзание врагу. За много лет впервые вдруг, Печали заглушивши звук, Пустила женщина слезу — Взглянула миг в последний раз В чернь дорогих когда-то глаз, Губами выдав для него Не поцелуй, а приговор: В конце грядущей вновь резни Предателя без слов казнить И кровь, чтоб до последнего, Слить в кожаный мешок его. Вот снова наступил рассвет — Сразился с персом массагет, Ведомый женскою рукой. Кочевники пустились в бой, А среди них всех яростней Сама царица на коне. Хоть враг её народ громил — Другая боль придала сил: «Погиб любовник, муж и сын — Теперь и ты помучайся!» — Сказала Киру Томирис. «Ты зря пошёл на этот риск, Но не могу не выделить, Что ты и вправду был велик: Пастуший сын, по крови царь, В войне ты не терял лица, Ты уважаем, потому Я с почестями отомщу. Надеюсь, голова в мешок Поместится — он тёпл ещё, Здесь дорогая кровь, поверь — Её ты жаждал? Пей теперь!»