Кубики Судьбы. Женские рассказы

— Ещё месяц, и всё будет моё, — муж говорил тихо, но я слышала каждое слово. — Она ничего не подозревает. Я стояла в гардеробной нашей спальни, босиком, в новом белье, которое выбирала полчаса в торговом центре по дороге домой. На кровати лежали лепестки роз. В ведёрке остывало шампанское. Шестнадцать лет назад мы поженились в октябре, в такую же золотую осень. — Квартиру переоформлю на себя, она даже не поймёт, — продолжал Игорь, и его голос звучал совершенно спокойно. — Глупая, доверчивая. Идеальная жена...

— Теперь ты моя жена. Будешь жить по правилам. Валера положил передо мной листок в клеточку, вырванный из школьной тетради. Аккуратным почерком выведено пять пунктов. Я читала и не верила глазам. Это был второй вечер после нашей регистрации. Мы сидели на кухне, пили чай. Всё как обычно. А потом он достал эту бумажку из кармана джинсов. — Первое: готовить три блюда каждый день. Второе: не выходить без разрешения. Третье: отчитываться обо всех тратах. Четвёртое... — Подожди, — я подняла руку. — Это шутка? — Нет, — он допил чай, поставил кружку в раковину...

— Посмотри на Наташу — всегда при макияже! А ты... Игорь смотрел на меня с укоризной поверх очков. Я стояла на кухне в домашних брюках и старой футболке мужа. Только с работы — опять задержалась после шести, завал с отчётами. Волосы собраны резинкой, лицо без косметики. Ужин не готов. — А я что? — устало спросила, доставая из холодильника курицу. — Ты запустила себя, Лена. Наташа и в магазин не выйдет без маникюра. И причёска всегда уложена. Молча положила курицу на разделочную доску. В голове мелькнула цифра: Наташа не работает семнадцать лет...

— Путёвку перепиши на Сашу, — Галина Петровна даже не поздоровалась. — Брату твоего мужа отдых нужен больше. Я переложила телефон к другому уху. За окном моросил октябрьский дождь, а я как раз разглядывала фотографии анапского пансионата на экране компьютера: море цвета бирюзы, пальмы, обещание тепла через два месяца. Мышка замерла над кнопкой «Печать брони». — Это моя путёвка, — сказала я спокойно. — Ничего не твоё! — голос свекрови стал резче. — Муж деньги в дом приносит, значит, общее. А Саша совсем измотался, ему отдых позарез нужен...

— Лида, я квартиру и дачу забираю. Тебе — половину вклада. (Ссылка на первую серию в конце рассказа) Голос Морозова через стенку был спокойный, деловой. Я сидела на кухне с чаем и перебирала старые фотографии. Не подслушивала специально — просто панельные дома такие. Слышно всё. Двадцать шесть лет мы соседи. Я привыкла к их голосам как к собственным мыслям. Лида ответила тихо, слов не разобрала — только интонацию. Спокойную, слишком спокойную. Потом стул отодвинулся, бумаги зашуршали. Я отложила фотографии и прислушалась...

— Галя, ты хоть рубашки мужу гладишь? — спросила подруга, разглядывая мою одежду. — Нет. Я ему сразу сказала: не умею гладить стрелки, готовить по-ресторанному и терпеть хамство. Так и живём сорок лет. Подруга Настя чуть кофе не поперхнулась. Мы сидели в её новой кухне с глянцевыми фасадами — только что сделала ремонт после развода с очередным мужем. У неё их было три, у меня — один и тот же. — Как это не умеешь? — возмутилась она. — Женщина должна создавать уют, следить за мужчиной... — А кто сказал, что должна? — пожала плечами я...

— В нашей семье невестки всегда помогают на кухне. Даже после своих праздников. Свекровь поставила передо мной всю посуду со вчерашнего застолья, и я поняла: сейчас решится всё. Было утро после свадьбы. Двадцать пять лет назад я стояла на той самой кухне и смотрела на эти тарелки, три здоровенные сковородки, салатники — и на свекровь, ожидавшую покорности. Гости разъехались, муж разговаривал с отцом в комнате, а мы остались вдвоём. — Спасибо, что предупредили, — я вытерла руки полотенцем. — А в моей семье гости моют посуду сами...

— Десять лет одна? — Владимир смотрел на меня с недоумением. — Почему? Я отпила кофе, разглядывая осенний парк за окном кафе. Ему было не понять. Никто не понимал. — Потому что после развода мне нужно было десять лет, чтобы снова захотеть. Он нахмурился: — Захотеть чего? — Всего. Разговаривать по вечерам. Готовить на двоих. Объяснять, почему задержалась. Просто... быть с кем-то. Владимир отложил ложку. За соседним столиком молодая пара целовалась, не обращая внимания на официантов. Раньше я бы отвернулась — из деликатности или зависти, не знаю...

— Дорогой, кто-то у калитки стоит, — я выглянула в окно. — Старик какой-то. С чемоданом. Игорь поднял голову от телефона. Посмотрел. И лицо будто окаменело. — Это отец. Я замерла. За семнадцать лет он ни разу не произнёс это слово с теплотой. «Отец» у него звучало как «бывший кредитор» — тот, кому ничего не должен, но память о долге саднит. Я знала обрывки истории: два брата, Москва, квартира, которую отдали не ему. Но подробностей Игорь не рассказывал. Просто однажды сказал: «У меня нет отца. Есть человек, который меня родил»...

— Мама, мне очень нужны деньги на магистратуру. Четыреста тысяч. Срочно. Вика даже не поздоровалась. Я поставила сумки с продуктами на пол и стала стягивать мокрые сапоги. За окном моросил октябрь, в квартире было прохладно — коммунальщики опять что-то ремонтировали в системе отопления. — Четыреста? — переспросила я, хотя прекрасно услышала с первого раза. — Ну да. Там специальная программа открылась. Очень престижная. Голос у неё был такой уверенный, будто она просила не мои последние накопления, а мелочь на проезд в метро...

— Ты всё говоришь и говоришь. А ведь можно просто посидеть, — сказал Игорь, откладывая телефон. — С тобой надо постоянно стараться. Я замолчала посреди фразы о новой выставке в музее. Замолчала и больше не заговорила в тот вечер. Игорь включил телевизор, я смотрела на экран и думала: наверное, я правда слишком сложная. Нормальные женщины умеют просто сидеть рядом. Это было семнадцать месяцев назад. Через полгода после той фразы Игорь собрал вещи и ушёл. Сказал: устал стараться. Сегодня я сижу в кафе напротив Андрея...

— Ты обрюзгла. Смотреть противно, — сказал он тогда, складывая рубашки в чемодан. — Повезло тебе, что я столько лет вытерпел. Вера стояла у окна кухни и смотрела, как дождь размывает стекло. Двадцать два года брака, и последние слова — эти. Он хлопнул дверью в конце апреля, когда тополя только начинали зеленеть. Сказал, что у Светки из соседнего подъезда кожа как персик и никакого целлюлита. Прошло три года. Вера больше не вздрагивала от мужских голосов в подъезде и засыпала до полуночи без мучительного ворочания...