Жизнь как на ладони

Первое, что поразило Павла, когда он вышел из старенького автобуса «райцентр-Омутово» — это тишина. Не городская, где тишина лишь фон для гула машин, а абсолютная, густая, давящая. Воздух был тяжелым и влажным, пахло прелой листвой, сырым деревом и чем-то ещё, сладковато-кислым, что он потом узнал как запах Глухого болота. Деревня Омутово состояла из трёх десятков изб, растянувшихся вдоль единственной улицы, упиравшейся в тёмную, неподвижную стену леса. За лесом, как объяснил ему председатель, находилось то самое болото...

Скрип грузовой «Газели» затих, оставив после себя оглушительную, звенящую тишину. Перед Катей и её родителями высился их новый дом. Не ухоженный дачный теремок, как мечталось маме, а старый, почерневший от времени и дождей сруб, с покосившимся крыльцом и единственным, словно подмигивающим, мутным стеклом на чердаке. Купили его за бесценок, с торга. «Характер!» — восхищался папа, Алексей, оглядывая владения. «Трудовой энтузиазм», — вздыхала мама, Светлана, с тоской глядя на заросший бурьяном огород...

Не для всякого сна назначено своё время. Иной привидится под утро, пустой и бесследный, и расплывается в памяти, как туман над рекой на восходе. А иной, тяжёлый и густой, как мёд, нисходит в самую глухую полночь, когда и луна-то смотрит на землю мутным, мёртвым оком. Такой сон и пришёл к деду Онисиму, старому, как сама деревня, что притулилась на отшибе, у края бескрайнего болота. Лёг Онисим на свою жесткую постель, в избе, пропитанной запахом сушёных трав и старого дерева. Тело ныло, кости стонали, предвещая ненастье, но душа была неспокойна, словно ожидала чего-то...

Была в деревне Омут, затерянной средь болот и чащоб непролазных, девочка Малашка. Сирота, приживалка в доме дьячка, прозванная так за малый рост и неказистость. Лицо её, бледное, как лунный серп, редко кто видел, ибо прятала она его, а очи, большие, зелёные, как у кошки, всегда глядели исподлобья, словно видели они не мир сей, а нечто иное, по ту сторону бытия. И шептались старухи, крестясь, что родилась-то она в Велесову ночь, когда, как известно, и волки мыслят по-человечьи, и травы обретают пагубную силу...

А октябрь уж к концу клонился, отступая последним багровым, болезненным заревом, что цепко цеплялось за остроконечные ели, словно грешная душа за грехи земные. День окаменел и вымер, и в деревушке, затерянной меж лесов болотистых и низких холмов, воцарилась тишина, столь глубокая, что, казалось, слышно было, как время само себе шепчет на ухо. Воздух же, густой и студеный, обволакивал всё и вся: и покривившиеся избы, и пожелтевшие травы, и пахнул не просто дымом, а чем-то древним, печальным, словно памятью о тысячелетиях, уснувших в сырой земле...

Лесные сокровища В глубине густого леса, где солнечные лучи пробиваются сквозь густые кроны деревьев, а воздух наполнен ароматом хвои и прелой листвы, живёт старый лесник. Он знает каждый уголок своего леса, каждый его секрет и тайну. Сегодня он решил поделиться с вами своими знаниями о самых известных грибах, которые можно встретить в наших лесах. Первым на пути нашего лесника стоит белый гриб, или боровик. Этот гриб – настоящий король леса. Его шляпка может достигать внушительных размеров, а вкус и аромат не сравнятся ни с одним другим грибом...

Надежда Ивановна, богиня дачного Олимпа в цветастом платке и резиновых сапогах с ромашками, стояла посреди своего царства из шести соток и хмуро смотрела на недоеденную клубнику. Рядом, из-под куста петрушки, доносилось подозрительное чавканье. «Кобуш!» — прошипела Надежда Ивановна. Кобушем звали хомяка, наглого рыжего хулигана, терроризировавшего её урожай. Этот грызун, похоже, переехал на дачу на ПМЖ и считал себя здесь полноправным хозяином. Морковь он выкапывал с хирургической точностью, оставляя после себя лишь аккуратные ямки...

Светлана была ещё малышкой, когда отец ушёл в тишину. Сначала мир казался серым, будто из жизни украли краски. Она плакала, звала его, а по ночам он приходил к ней во сне. Они играли в прятки под огромным дубом, читали сказки, смеялись. Его смех звенел колокольчиком, который всегда затихал с рассветом. Когда Света повзрослела, эта связь, мистическая нить между мирами, не оборвалась, а лишь окрепла. Он часто снился ей, словно жил в соседней комнате. Они разговаривали о жизни, о её школьных неудачах, о первой любви...

Ветер выл, словно потерянная душа, и ветви старой яблони царапали оконные стёкла, словно пытаясь достучаться. Анна, прикованная взглядом к тёмной фигуре, чувствовала, как холод проникает в неё не только снаружи, но и изнутри. Страх, первобытный и всепоглощающий, парализовал тело, не позволяя даже вздохнуть. Внезапно в голове Анны раздался голос. Не громкий, едва различимый, словно шепот ветра, но абсолютно ясный и отчётливый. Уходите… – раздался голос. Это мой дом… Анна вздрогнула. Голос звучал не снаружи, а прямо в ее голове...

Тишина давила на уши. Такая, знаете, густая деревенская тишина, когда слышно, как сверчок перебирает лапками в траве и как вдалеке лает собака. После шумного, вечно спешащего города она казалась почти невыносимой. Но выбора не было. После банкротства, когда рухнул их успешный, казалось бы, вечный бизнес, после долгов и унизительных попыток спасти хоть что-то, остался только этот старенький домик в глухой деревне. Анна смотрела в окно. Закатное солнце окрашивало поля в багровые тона, и пейзаж, обычно успокаивающий душу, сегодня казался зловещим...

Жил-был в лесу волк. Не просто волк, а Волк-Беспредел, гроза коз и прочих травоядных. Хулиган, дебошир и, если честно, полный профан в интернет-технологиях. Любил этот волк по чужим домам шастать, да добро копытцами нажитое отнимать. Жила-была Коза-Мать. Коза опытная, жизнью битая, семерых козлят вырастила. Козлята у неё получились не просто умные, а прямо гении, в компьютерных технологиях шарили как боги. Умели двери кодовыми замками оснащать, да так хитро, что сам Шерлок Холмс бы замучился взламывать...

Сергей стоял у окна своей московской квартиры, и вид на засыпающий город не приносил утешения. Сорокапятилетний, с легкой сединой у висков, бывший инженер, а ныне – беглец из офисного плена, он чувствовал себя как тот Трилитон, что смотрел на него с экрана компьютера: огромным, неподвижным, застрявшим в прошлом. Баальбек. Этот чертов Баальбек не давал ему покоя. “800 тонн… Как они это, черт возьми, сделали?” – мысленно вопрошал он в который раз. Не только инженерный ум требовал ответа, но и какая-то глубинная, почти мистическая потребность...