💔 Диана Раневская ❤️ Любить нельзя терпеть

— Ты сама разрушила наши отношения! — прошипел Игорь, и в его глазах я увидела такую искреннюю, почти святую ярость, что на секунду сама в это поверила. Я стояла посреди кухни, сжимая в руках остывшую чашку чая. Пальцы мелко дрожали. Знакомое чувство, правда? Когда тебя размазывают по стенке ровным слоем обвинений, а ты стоишь и судорожно соображаешь: что я опять сделала не так? Не тем тоном ответила на звонок? Слишком громко поставила тарелку? Или просто посмела дышать в его присутствии, когда у него «плохое настроение»? — Я старался, Диана...

— Ты мне никто, и терпеть тебя я не собираюсь! — Костя бросил эту фразу так легко, словно стряхивал невидимую пылинку с лацкана своего идеально выглаженного пиджака. Мы стояли в центре просторного холла новой квартиры. Пахло дорогой шпатлевкой, свежестью и моими несбывшимися надеждами. Потолки под четыре метра, панорамные окна, вид на набережную, о котором я мечтала последние три года, пока мы ютились в моей однушке и откладывали каждую копейку в «общий котел». Ну, как я думала — в общий. Риелтор,...

Говорят, что после развода нужно сменить кожу, но я решила сменить адрес. Моя новая жизнь пахла не духами с феромонами и не дорогим кондиционером для белья, который так обожал мой бывший муж Костя. Она пахла старой библиотекой, сырым известняком и хозяйственным мылом. Квартира в старом фонде, с потолками высотой в мои нереализованные амбиции, принадлежала Анне Борисовне — женщине, которая, казалось, состояла из одних острых углов и крахмальных воротничков. — У меня здесь не проходной двор, Диана, — прошипела она, замирая на пороге моей комнаты...

— Ты просто зажралась, Диана! Ты бросаешь семью, ломаешь жизнь Вадиму ради своих минутных прихотей! Ты хоть понимаешь, как это выглядит со стороны?! Голос моей сестры, Ирины, звенел в пустой гостиной, перекрывая шум дождя за окном. Она стояла у окна, скрестив руки на груди, и смотрела на меня так, будто я только что призналась в серийных убийствах, а не в том, что подала на развод после двенадцати лет брака. — Прихотей? — я усмехнулась, чувствуя, как внутри ворочается тяжелый, холодный ком. — Ира, я два года не сплю без таблеток...

Воздух в горах был таким чистым, что им можно было порезаться. Или это просто у меня внутри все натянулось до предела? Вокруг — двенадцать женщин в безупречных белых костюмах для йоги, и я, Диана Раневская, в своем любимом растянутом худи, чувствующая себя здесь как сорняк на альпийской горке. В центре круга полыхало пламя. Высокое, прожорливое. — Вы пришли сюда, чтобы переродиться! — голос Илоны, нашего коуча-суперженщины с кубиками пресса вместо души, разносился над поляной. — Прошлое — это балласт...

Я ненавижу собрания родительского комитета больше, чем стоматологов и очереди в налоговой. Это место, где лицемерие цветет буйным цветом, где мамы в дорогих кашемировых кардиганах соревнуются в праведности, а главный приз — одобрение учительницы, которая держит всех на невидимом, но очень прочном поводке. — Аня подводит всех своим поведением! — Голос Марины Владимировны, классной руководительницы, прозвенел над столом, заставленным остывшим чаем и печеньем из «Азбуки вкуса». Она любила этот пафос, этот ТЕАТР праведного гнева...

Мне исполнилось тридцать пять, но в тот день я чувствовала себя на все двести. На мне было яркое платье — чтобы скрыть, как сильно я выгорела изнутри, как будто меня пропустили через центрифугу, отжали и забыли повесить сушиться. Сегодня день рождения младшего, ему пять, и я поклялась, что этот праздник будет ИДЕАЛЬНЫМ. Знаете, это желание загнанной лошади: доказать, что ты не просто выживаешь, а еще и ТОРЖЕСТВУЕШЬ. Я испекла тридцать капкейков, связала костюм динозавра (потому что покупные — недостаточно личные), и надула сто шаров, пока муж спал...

— Ты снова обвиняешь всех вокруг! — бросил Костя, мой девятилетний сын. Эти слова не были криком. В этом и был весь УДАР. Они были сказаны ровным, почти взрослым тоном, пока я стояла посреди отдела круп в «Ашане» и пыталась разнести в пух и прах консультанта. У меня в руках была банка риса. Стеклянная, с треснутым дном, рассыпающим по белому полу россыпь мелкой, почти драгоценной, крупы. — Я вообще не понимаю! — шипела я, хотя понимала прекрасно, что банка треснула в моей же тележке. — Почему вы...

Я всегда считала, что знаю о себе ВСе. Знаю, что я — Диана, дочь Романа и Татьяны Раневских. Что я юрист с сильными границами (по крайней мере, так я думала) и что мне 28 лет. Но как же я ошиблась. Однажды, разбирая старый бабушкин сундук на чердаке — этот пыльный, пропахший нафталином и давно минувшими жизнями артефакт, — я нашла ее. Тоненькую, потрепанную стопку писем, перевязанную выцветшей розовой лентой. Письма, написанные маминым почерком. Но не папе. Первое письмо начиналось без приветствия, сразу с надрыва...

«Ты скрываешь от меня самое главное!» — вот что Лидия Павловна сказала мне ровно неделю назад. Сказала так, словно прочитала по губам приговор, а не просто ответила на мое молчание в трубку. И с тех пор эта фраза висит в воздухе, как прогорклый запах старого жира, от которого не избавиться проветриванием. Я знаю, что она имеет в виду. Она уверена, что я скрываю беременность. Уверена, что я боюсь ее реакции на то, что в свои тридцать восемь я снова "попала" и собираюсь стать матерью-одиночкой. В ее системе координат — это самое СТРАШНОЕ, что могло случиться...

Я увидела его в окне ювелирного — он держал в руке бархатную коробочку, а свет от ламп падал на его волосы так, что он казался мне прямо как с рекламного плаката. Мой муж. Мой Андрей. Выбирает мне подарок на нашу третью годовщину. Сердце сделало какой-то сумасшедший кульбит. Я же тоже шла к нему — у меня в сумке лежала коробочка с запонками, которые он хотел. Тоже сюрприз. Хотелось ворваться, обнять, засмеяться от счастья, но решила подождать у витрины. А потом рядом с ним появилась она. Валентина Сергеевна...

Я вышла из кабинета врача, и мир стал выглядеть... неестественно ярким. Слишком много солнца для такого диагноза. Слишком много детского смеха на улице. А у меня в руках была маленькая, тонкая папка, и каждая буква в заключении кричала: СРОЧНО. ПОДДЕРЖКА. ЛЕЧЕНИЕ. Это была не трагедия, нет. Но это была та самая серьезная кость в горле, которая требовала внимания, заботы, а главное — участия. Участия того, кто клялся быть рядом. И вот я сидела в нашей машине — огромный черный джип, купленный им «для статуса»...