Материнство без фильтров

Мне исполнилось тридцать пять, но в тот день я чувствовала себя на все двести. На мне было яркое платье — чтобы скрыть, как сильно я выгорела изнутри, как будто меня пропустили через центрифугу, отжали и забыли повесить сушиться. Сегодня день рождения младшего, ему пять, и я поклялась, что этот праздник будет ИДЕАЛЬНЫМ. Знаете, это желание загнанной лошади: доказать, что ты не просто выживаешь, а еще и ТОРЖЕСТВУЕШЬ. Я испекла тридцать капкейков, связала костюм динозавра (потому что покупные — недостаточно личные), и надула сто шаров, пока муж спал...

— Ты снова обвиняешь всех вокруг! — бросил Костя, мой девятилетний сын. Эти слова не были криком. В этом и был весь УДАР. Они были сказаны ровным, почти взрослым тоном, пока я стояла посреди отдела круп в «Ашане» и пыталась разнести в пух и прах консультанта. У меня в руках была банка риса. Стеклянная, с треснутым дном, рассыпающим по белому полу россыпь мелкой, почти драгоценной, крупы. — Я вообще не понимаю! — шипела я, хотя понимала прекрасно, что банка треснула в моей же тележке. — Почему вы...

Я уволилась с должности главного менеджера по быту и душевному состоянию семьи 12 марта, в воскресенье, ровно в 14:00. Повод был пустяковым. Совсем. Алексей, заглянув в холодильник, спросил: «А где мой тот, вонючий сыр?» Не «привет», не «как спалось». Сыр. Вонючий. А я в этот момент пыталась оттереть со стола засохшую каплю варенья, которую София оставила еще вчера за завтраком. Мой палец водил по липкому пятну, туда-сюда, а голос Алексея будто долетал из другого измерения. И что-то во мне щелкнуло...

В четыре утра я стояла на кухне, сжимая самый острый нож из своего японского набора. Того самого, купленного на первую солидную зарплату, когда мир лежал у моих ног, а не валялся в крошках на липком полу. Он лежал тяжелым и холодным в моей руке. И я не думала, честно, ни о ком. Не о Мише, чей рев только что разорвал удушающую тишину. Не о Сергее, который «устал» и «не вывозит» еще год назад. Я смотрела на узкую полоску стали, отточенную как бритва, и думала только об одном — как он может РАЗРЕЗАТЬ...

В три ночи я крадусь по квартире, как вор. Но я не ворую — я возвращаю себе свое. Тишина. Такая густая, что звенит в ушах. Спит Алексей, раскинувшись, забрав себе половину моей подушки. Спит София, уткнувшись носом в плюшевого зайца. Дышат ровно, сладко. А я — нет. Я не дышу, я затаилась. Прислушиваюсь к этому ритму, который диктует мне каждый мой день. И сегодня — сбегу. Пол холодный. Мурашки бегут по босым ступням от паркета. Ш-ш-ш… Каждый скрип доски — как выстрел. Сердце колотится где-то в горле, бешено, радостно-виновато...

Лучший способ спрятать труп — закопать его в песочнице. В два часа ночи, когда все спят. Я сижу на холодном балконе и смотрю в темноту. Не сплю. Не потому что не могу: Матвей, слава богу, прикорнул. А потому что это мое. Единственные три часа в сутках, когда меня никто не трогает, не требует, не висит на си.ьке, как спелый, вечно голодный фрукт. Я — Диана. Та, что была. Та, что… А, черт. Какая разница, кем я была. Теперь я — мама. И все. Вот я и закапываю труп: своей свободы, своих нервных клеток, своей карьеры, своих любимых джинсов, в которые уже не влезть...