Я стояла посреди спальни, сжимая в руках пустую жестяную банку из-под датского печенья. Ту самую, с нарисованным заснеженным городком, которую я прятала в глубине шкафа, за стопками зимнего постельного белья. Крышка валялась на полу, словно отброшенная в спешке.
Внутри должно было лежать четыреста пятьдесят тысяч рублей. Пятитысячными купюрами, перетянутыми аптечной резинкой.
Это были не просто деньги. Это были мои зубы — импланты, которые я откладывала два года, жуя одной стороной. Это был ремонт на кухне, где обои отходили от стен еще с маминого юбилея. Это была моя подушка безопасности, моя защита от того липкого ужаса нищеты, в котором мы жили в девяностые.
А теперь там была только пыль и засохшая крошка от печенья десятилетней давности.
На кухне свистнул чайник. Я слышала, как Лариса, моя младшая сестра, звякнула ложечкой о чашку. Спокойно так, размеренно. Будто ничего не случилось.
Ноги стали ватными. Я вышла в коридор, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле, мешая дышать. Лариса сидела за столом, листая ленту в телефоне. На ней был новый манник — ядовито-розовый, кричащий. Она подняла на меня глаза, увидела банку в моей руке и даже не вздрогнула. Только чуть поджала губы, как нашкодившая школьница, которую поймали за курением, но которой, в общем-то, плевать.
— Я взяла твои накопления, мне нужно было закрыть кредит, ты же заработаешь еще? — простодушно удивилась она, откусывая бутерброд с колбасой.
В этой фразе было всё. Вся наша жизнь. Мои пятьдесят четыре года ответственности и её сорок шесть лет вечного детства. Мир покачнулся. Я смотрела на сестру и впервые видела не родную кровь, а чужого, опасного человека, который только что выпотрошил мою жизнь.
Часть 1. Арифметика предательства
Тишина на кухне была не пустой, а звенящей, как натянутая струна. Я смотрела на Ларису и пыталась сопоставить факты. Моя сестра, которая всегда занимала «до получки» и забывала отдать, которая вечно плакалась на злого начальника и маленькую зарплату, только что украла у меня сумму, равную моему полугодовому доходу.
— Ты... что сделала? — голос мой звучал хрипло, чужой, словно карканье.
Лариса закатила глаза, откладывая телефон экраном вниз. Это движение всегда меня раздражало — барское, ленивое.
— Оль, ну не начинай, а? — Она вздохнула так, будто это я у неё что-то украла, . — У меня горели сроки. Коллекторы звонили уже на работу. Ты хочешь, чтобы меня уволили? Чтобы я опозорилась перед всем отделом?
— Ты украла мои деньги, — повторила я, делая шаг к столу. Банка в моей руке хрустнула, металл прогнулся. — Ты рылась в моем шкафу. Ты нашла тайник. Ты взяла всё. До копейки.
— Не украла, а позаимствовала! — Лариса вспыхнула, её лицо пошло красными пятнами, но не от стыда, а от возмущения. — Мы же семья! У тебя они просто так лежали, пылились. А у меня — жизненная ситуация! Ты же главбух, у тебя зарплата белая, премии. А я кручусь как могу. Ты себе еще накопишь, тебе-то тратить не на что — ни мужа, ни детей маленьких. А мне... мне жить надо!
«Жить надо».
Я опустилась на табуретку, потому что ноги окончательно отказали. Перед глазами поплыл туман. Я вспомнила, как отказывалась от поездки в санаторий прошлой осенью, хотя спина болела нещадно. «Сэкономлю, положу в банку». Вспомнила, как ходила в старых сапогах, которые подтекали, заклеивала их суперклеем. «Потерплю сезон, зато на ремонт хватит».
Каждая купюра в той банке была моим невыпитым кофе, моим некупленным платьем, моим отложенным здоровьем.
— Лариса, — сказала я тихо, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Это были деньги на зубы. И на ремонт. Ты знаешь, что у меня под коронкой киста. Мне операция нужна.
— Ой, да сделаешь ты свои зубы! — отмахнулась она. — В районной поликлинике бесплатно делают. А кредит меня душил! Там проценты — бешеные. Ты бы предпочла, чтобы ко мне пришли бандиты? Чтобы маму до инфаркта довели звонками?
Она виртуозно переводила стрелки. Это был её дар с детства. Если Лариса разбивала вазу, виновата была я — потому что поставила вазу слишком близко к краю. Если Лариса получала двойку, виновата была я — плохо объяснила ей тему.
— Покажи договор, — потребовала я.
— Что? — она моргнула.
— Договор о закрытии кредита. Справку из банка. Чек. Что угодно. Покажи мне, куда ушли четыреста пятьдесят тысяч.
Лариса заерзала на стуле. Её взгляд метнулся к окну, потом на холодильник, потом снова на меня.
— Оль, ты чего, следователь? Я выкинула чеки. Закрыла и забыла, как страшный сон.
— Четыреста пятьдесят тысяч, Лара. Это не микрозайм «до зарплаты». Это огромная сумма. Какой кредит? На что?
— Ну... на жизнь! — она начала злиться. — На ремонт машины, помнишь, я бампер помяла? На одежду... Ну накопилось! Какая тебе разница? Главное, что теперь я никому не должна. Кроме тебя. Но я отдам! С зарплаты буду по пять тысяч переводить.
Я быстро посчитала в уме. Пять тысяч в месяц. Это девяносто месяцев. Семь с половиной лет.
— Семь лет, Лара? — усмехнулась я. — Ты мне будешь отдавать их семь лет? А жить я когда буду? В шестьдесят?
— Ну ты же сестра! — выкрикнула, и в её голосе зазвенели слезы. Те самые, фальшивые, которыми она всегда пробивала оборону мамы. — Тебе жалко для меня? Я тону, а ты сидишь на своих деньгах, как Кащей! У тебя же есть еще на карте, я знаю!
Меня накрыла волна холодного бешенства. Она не только не раскаивалась. Она считала, что имеет право. Она считала мой труд, мои ограничения, мою жизнь — своим ресурсом. Будто я — не человек, а банкомат, который выдает купюры по требованию «любимой младшенькой».
— Вон, — сказала я.
— Что? — Лариса застыла с недонесенным до рта куском колбасы.
— Вон из моей квартиры. Сейчас же. И ключи на стол.
— Оля, ты ненормальная? Ночь на дворе! И вообще, мама сказала, что я могу у тебя пожить пару дней, пока у меня в ванной трубы меняют!
— Я сказала: пошла вон! — я ударила пустой жестянкой по столу. Звук получился страшным, грохочущим. Чашка Ларисы подпрыгнула.
Она вскочила, глядя на меня с испугом. Впервые в жизни она видела меня такой. Обычно я была «Олечкой», которая поймет, простит, подкинет денежку, посидит с её котом, поможет с отчетом.
— Ты... ты истеричка! — взвизгнула Лариса, хватая свою сумочку. — Из-за бумажек родную сестру выгоняешь! Я маме позвоню! Она узнает, какая ты жадная!
Она выбежала в прихожую. Я слышала, как она возится с замком, как громко, демонстративно хлопает дверью.
Я осталась одна в тишине кухни. За окном шумел проспект, мигали огни большого города, которому не было до меня никакого дела. Я посмотрела на стол. Там лежал её телефон.
Она забыла его в спешке. Экран загорелся от нового уведомления.
Я не имела привычки читать чужие сообщения. Я бухгалтер, я уважаю порядок и границы. Но сейчас мои границы были стерты, вытоптаны грязными сапогами. Я протянула руку. Пароля на телефоне не было — Лариса была слишком ленива, чтобы его ставить.
На экране светилось сообщение из банка:
«Покупка 149 990 RUB. Магазин Restore. Баланс карты: 215 000 RUB».
А следом — сообщение в мессенджере от контакта «Танюха Маникюршица»:
«Ларка, ну что, взяли билеты в Турцию? Отель подтвердили? Ты говорила, сестра денег даст?»
Меня затошнило. Физически, до спазма в желудке.
Никаких коллекторов не было. Никакого «жизненного кредита». Она просто захотела новый айфон и отпуск. Она залезла в мой шкаф, в моё бельё, украла мою мечту о здоровье и уюте, чтобы полежать на пляже и похвастаться телефоном.
И самое страшное — она была уверена, что я "проглочу".
Телефон в моей руке завибрировал. Звонила мама.
Я смотрела на экран, где высвечивалось родное лицо в платочке, и понимала: сейчас начнется второй акт этого спектакля. Мама будет плакать. Мама будет давить на жалость. Мама скажет сакраментальное: «Уступи, ты же старшая».
Но я смотрела на пустую банку из-под печенья и чувствовала, как внутри меня, там, где раньше были мягкость и терпение, застывает холодный, тяжелый бетон.
Я нажала «Принять вызов».
— Алло? — голос мамы дрожал. — Оленька, дочка, Лариса прибежала вся в слезах... Как ты могла выгнать сестру на улицу? Ей же идти некуда!
Я не помню, как оделась и выскочила из дома. Кажется, я натянула джинсы прямо поверх колготок и схватила ключи от машины, забыв запереть вторую дверь. В голове билась только одна мысль: «Не дам».
Они могли забрать мои деньги. Они могли растоптать мою гордость. Но дача — это было другое. Это были папины руки, строившие веранду. Это была малина, которую мы сажали с мамой, когда она еще не превратилась в слепую потакательницу Ларисиных капризов. Это была моя земля. Единственное место на планете, где я чувствовала себя в безопасности.
Мой старенький «Форд» зарычал, просыпаясь в холодном дворе. Я вдавила газ, выезжая на проспект. До СНТ «Вишенка» было минут сорок езды, но я летела, нарушая скоростной режим, молясь только о том, чтобы не нарваться на камеру или патруль. Хотя, какая разница? Хуже уже не будет.
Иван Петрович сказал: «Замерщики». Но нормальные покупатели не приезжают на замеры в девять вечера с фонарями. Нормальные покупатели не дают задаток под расписку, не видя второго собственника. Это стервятники. Те самые, из объявлений на столбах: «Выкуп долей. Проблемная недвижимость. Деньги сразу».
Я знала, как они работают. Скупают доли за копейки у алкоголиков или обиженных родственников, а потом вселяются. Создают второму хозяину невыносимые условия: меняют замки, подселяют гастарбайтеров, устраивают пьянки. Выживают, вынуждая продать остальное за бесценок.
Если Лариса продаст им свою половину, моей жизни конец. Дачи больше не будет. Будет коммунальная война на шести сотках.
Я свернула на гравийку. Колеса зашуршали по камням, свет фар выхватил знакомые покосившиеся заборы. Впереди, у нашего участка, действительно горел свет. Яркий, белый, неестественный для дачной тьмы.
Я затормозила у ворот, едва не снеся куст шиповника.
У калитки стоял черный тонированный джип. Двигатель работал, фары били прямо в окна нашего домика. По участку ходили двое мужчин. Один светил мощным фонарем на крышу, второй что-то записывал в планшет.
Ивана Петровича не было видно. Видимо, старик испугался и спрятался у себя.
Я выскочила из машины. Холодный воздух обжег легкие, но страха не было. Была ярость — чистая, концентрированная, как спирт.
— А ну пошли вон отсюда! — мой крик разорвал тишину.
Мужчины обернулись. Тот, что с фонарем, лениво направил луч мне в лицо. Я зажмурилась, прикрываясь рукой.
— Потише, дамочка, — голос был низкий, с хрипотцой. — Соседей разбудишь.
— Я хозяйка этого участка! — я шагнула вперед, выйдя из луча света. — Вы кто такие? Что вы здесь делаете ночью?
Человек с фонарем опустил руку. Это был крепкий мужчина лет сорока, в кожаной куртке и спортивных штанах. Лицо гладкое, сытое, глаза цепкие. Типичный решала из девяностых, только переодевшийся посовременнее.
— Хозяйка, говоришь? — он ухмыльнулся. — Ольга Николаевна, верно? А мы тут с вашей сестрицей, Ларисой Николаевной, дела обсуждаем. Недвижимость осматриваем. Товар, так сказать, лицом.
— Какой товар? — я подошла к забору вплотную. — У нас долевая собственность. Без моего нотариального отказа она ничего продать не может!
Второй мужчина, тот, что с планшетом, помоложе, в очках, похожий на юриста-неудачника,, противно хихикнул.
— Ошибаетесь, уважаемая. Продать — не может. А вот подарить — запросто. Или продать через микродолю. Схем много, все законные. Но мы люди приличные, хотели по-хорошему. Уведомить вас.
— Где она? — спросила я, чувствуя, как внутри всё сжимается.
— Кто?
— Лариса. Вы сказали, что обсуждаете дела с ней.
Дверь джипа открылась. Из салона вышла моя сестра.
На ней была новая кожаная куртка, видимо, тоже купленная сегодня,, и те самые сапоги на шпильке, совсем не подходящие для дачной грязи. В руке она держала тонкую сигарету.
— Я здесь, Оль, — сказала она. Голос звучал вызывающе, но я видела, как дрожит огонек сигареты в её пальцах. — Что ты примчалась? Следишь за мной?
— Ты продаешь дачу? — спросила я тихо.
— Я продаю свою долю! — взвизгнула она. — Имею право! Мне деньги нужны! Ты мне, считай, отказала, в полицию собралась. Ну вот, я решаю проблемы сама. Как ты и хотела — взрослая жизнь!
— Лариса, ты идиотка? — я перевела взгляд на «покупателя». — Сколько они тебе дают?
— Триста тысяч, — гордо заявила она.
У меня потемнело в глазах.
— Триста?! Лара, участок стоит минимум полтора миллиона! Твоя доля — семьсот пятьдесят тысяч! Они тебя грабят!
— Зато наличными и сразу! — огрызнулась она. — А ты со своей продажей будешь год возиться. Мне деньги нужны сейчас!
— Деньги сейчас, — эхом повторил «старший» в кожанке. Он подошел к калитке, опираясь на нее локтем. — Мы уже договорились. Задаток передан. Расписка написана. Сделка завтра утром у нотариуса. Так что, Ольга Николаевна, готовьтесь к новым соседям. Мы ребята шумные, любим музыку, шашлыки... Строиться будем. Баньку поставим... прям вот тут, под вашими окнами.
Он кивнул на мою любимую клумбу с гортензиями.
Я поняла, что это конец. Если они войдут в долю, я потеряю дачу. Они выживут меня за месяц. Я продам им свою часть за копейки, просто чтобы не видеть их рож.
— Лариса, — я посмотрела на сестру. — Отдай им задаток. Сейчас же. Мы уезжаем.
— Не отдам, — буркнула она, отводя глаза. — Я его... потратила.
— Что? — я замерла. — Когда? Ты же только что...
— Днем взяла, — призналась она, глядя в землю. — Еще до того, как ты пришла с телефоном. Я встретилась с ними днем, подписала предварительный договор, взяла сто тысяч задатка. И... ну, долги раздала, шмотки купила...
Сто тысяч. За полдня.
Она спустила украденные у меня 450 тысяч, а потом взяла еще 100 тысяч у бандитов и спустила их тоже.
Полмиллиона за сутки.
— Вы слышали? — "Старший" улыбнулся, обнажив ряд ровных белых зубов. Слишком белых. — Сто тысяч рублей. Результаты анализов нашему предварительному договору, в случае отказа продавца от сделки, задаток возвращается в двойном размере.
Он достал из кармана сложенный лист бумаги и помахал им в воздухе.
— Двести тысяч, Ольга Николаевна. Прямо сейчас. И мы рвем бумажку и уезжаем. Нет денег? Тогда завтра в 9:00 у нотариуса оформляем долю. Или..., он сделал театральную паузу,, вы можете продать нам свою долю тоже. Прямо сейчас. Возьмем всё целиком за миллион. Итого: Ларисе триста, вам семьсот. И вы свободны.
Он загнал меня в угол.
Идеальная схема. Они знали, что у меня нет денег — Лариса наверняка разболтала, что обчистила меня. Они знали, что Лариса всё потратит мгновенно.
Теперь выбор был простой:
Отдать бандитам дачу за бесценок (миллион за всё — это грабеж).
Получить их в соседи и потерять дачу медленно и мучительно.
Найти 200 тысяч прямо сейчас, ночью, в лесу, чтобы выкупить сестру из кабалы.
Я посмотрела на Ларису. Она стояла, вжав голову в плечи. До неё, кажется, начало доходить, во что она вляпалась. «Черные риелторы» не шутят.
— У меня нет с собой двухсот тысяч, — сказала я глухо.
— Ну, тогда до завтра, соседка, — хохотнул парень с планшетом. — Готовьтесь, будем забор сносить. Общий сделаем.
Они развернулись, чтобы идти к машине. Лариса дернулась за ними.
— Стойте! — крикнула я.
Мозг лихорадочно искал выход. Денег нет. Карты пустые. Кредит ночью не дадут. Друзей, у которых можно занять столько, нет.
Но отпускать их нельзя. Завтра утром Лариса подпишет дарственную или продажу, и всё.
— Я выкуплю у вас её долг, — сказала я твердо.
"Старший" остановился и с интересом обернулся.
— Чем? Натурой не берем, возраст не тот, извините.
Меня передернуло от омерзения, но я удержала лицо.
— Машиной.
Я кивнула на свой «Форд». Ему было пять лет, состояние идеальное. Рыночная цена — около восьмисот тысяч.
— Я отдаю вам машину. В счет погашения долга Ларисы и... в счет выкупа её доли.
Лариса ахнула:
— Оля, ты что? Ты же без машины не можешь! Работа...
— Заткнись, — прошипела я, не глядя на нее. — Просто заткнись.
Я смотрела на «покупателя». В его глазах мелькнул калькулятор. Он понимал, что машина стоит больше, чем те двести тысяч штрафа. И даже больше, чем навар, который они получат с Ларисиной доли (ведь меня еще надо будет выживать, а это время).
— Машина... — протянул он, подходя к моему авто. Пнул колесо, посветил фонариком в салон. — Ну, допустим. Ключи, ПТС?
— ПТС дома, — соврала я (документ лежал в бардачке). — Завтра привезу. Сейчас пишем расписку. Вы рвете договор с Ларисой. Она пишет расписку мне на полную сумму долга — полтора миллиона. И машину я переписываю на вас.
— Э-э, нет, — он задумался. — Схема сложная. Давай проще. Машину забираем сейчас как залог. Завтра оформляем. Если завтра машины или документов не будет — включается счетчик. Процент в день — десять тысяч. Идет?
Это было безумие. Отдавать машину бандитам без документов, под честное слово.
Но другого выхода не было.
— Идет, — сказала я.
— Оля! — взвыла Лариса. — Мама нас убьет!
— Мама узнает об этом последней, — отрезала я. — Ключи в замке. Забирайте.
Мужчина усмехнулся, сел за руль моего «Форда». Второй прыгнул в джип.
— Ларису Николаевну подбросить? Или пешком прогуляется?
— Она останется здесь, — сказала я.
Двигатели взревели. Через минуту две машины, поднимая пыль, скрылись за поворотом. Красные огни растворились в темноте.
Мы остались одни. В темноте, посреди пустой улицы СНТ. Я, моя сестра и тишина.
Я осталась без денег, без машины и с сестрой, которая только что стоила мне всего, что я нажила за пять лет.
Лариса шмыгнула носом.
— Оль... ну ты даешь. Герой. А как мы домой доберемся?
Я медленно повернула к ней голову. В темноте моё лицо, наверное, выглядело страшным, потому что Лариса попятилась и уперлась спиной в забор.
— Мы никуда не поедем, Лариса, — сказала я очень тихо. — Мы пойдем в дом. И ты подпишешь мне документы. Не на долг. А на дачу. Прямо сейчас. На тетрадном листе.
— Какой лист? — пролепетала она. — Юридически это...
— Мне плевать на юридически, — я шагнула к ней, и она вжалась в доски забора., Ты напишешь завещание, дарственную, расписку кровью, мне все равно. Но пока ты не перепишешь на меня свою долю, ты из этого дома не выйдешь. Я тебя тут запру. В погребе.
— Ты... ты меня пугаешь, — выдохнула тихо.
— Правильно делаешь, — кивнула я. — Открывай калитку.
Я толкнула её к дому. В кармане вибрировал телефон — звонила мама. Но я знала, что больше не возьму трубку. Сегодня ночью добрая сестра Оля умерла.
Но когда мы вошли в холодный, сырой дом и я включила свет, я увидела то, что заставило меня забыть даже о машине.
На столе, среди грязных чашек, оставленных Ларисой и "покупателями", лежал конверт. Почта.
Он был вскрыт.
Это было письмо из налоговой на имя нашей покойной бабушки, на которую, как оказалось, до сих пор был записан этот дом. Мы так и не переоформили землю до конца после смерти папы — вечно не хватало времени.
Я вытряхнула содержимое конверта.
И земля ушла у меня из-под ног.
Там было уведомление.
"В связи с прокладкой новой федеральной трассы, участок №42 подлежит изъятию для государственных нужд. Компенсационная выплата составляет..."
Я смотрела на сумму в конце строки.
Цифра была такой, что у меня обалдела.
Двенадцать миллионов четыреста тысяч рублей.
Цифра плясала перед глазами, расплываясь в тусклом свете лампочки Ильича. Я моргнула, надеясь, что это галлюцинация, вызванная стрессом и бессонницей. Но цифры не исчезли.
В письме сухим казенным языком сообщалось, что в связи с утвержденным планом строительства развязки федеральной трассы М-12, наш участок подлежит изъятию. Оценка произведена по кадастровой стоимости с учетом рыночных коэффициентов и упущенной выгоды.
Двенадцать с половиной миллионов.
Вот почему эти упыри приехали ночью. Вот почему они готовы были отдать триста тысяч наличными прямо сейчас. Они знали. а не нас, идиоток, они мониторили генплан города. Они хотели купить у Ларисы её долю за копейки, потом выдавить меня за миллион, а через месяц получить от государства двенадцать. Чистая прибыль — десять миллионов на ровном месте.
Мои руки дрожали, но уже не от страха, а от адреналина.
Я медленно сложила лист и сунула его глубоко во внутренний карман куртки, ближе к сердцу.
Я обернулась. Лариса сидела на старом продавленном диване, обхватив себя руками. Зубы у неё стучали. В неотапливаемом дачном домике было не больше десяти градусов тепла.
— Оль, ну что там? — жалобно спросила она. — Штраф какой-то? Или налоги?
Я посмотрела на неё. На её размазанную тушь, на дорогую кожаную куртку, которая теперь казалась нелепой в этих стенах. Если я сейчас покажу ей письмо, она тут же забудет и про мой украденный вклад, и про мою машину, которую я только что отдала бандитам, спасая её шкуру. Она закричит: «Мы богаты!» — и начнет делить шкуру неубитого медведя. Половина — ей. Шесть миллионов.
Она спустит их за год. Турция, шубы, новый парень, может быть, даже квартира, которую она потом заложит.
А я? Я останусь без машины, без накоплений и с чувством, что меня снова использовали.
— Да, — сказала я глухо. — Налоги. И предписание от пожарной инспекции. Штраф за нескошенную траву и мусор. Грозят суд подать.
— О господи, — Лариса закрыла лицо руками. — Одни проблемы от этой халупы. Оль, поехали отсюда. Вызови такси. У меня телефон сел.
— Такси сюда не поедет ночью, дорога разбита, — соврала я. — И денег на такси у меня нет. Ты забыла? Я отдала всё. И машину тоже.
Лариса всхлипнула.
— Прости меня... Я не думала, что так выйдет. Я отдам! Правда отдам!
Я пододвинула ногой табуретку, села рядом неё и посмотрела ей прямо в глаза.
— Знаешь, Лара, я тебе верю. Ты отдашь. Прямо сейчас.
Я вырвала из тетради, в которой мама когда-то записывала рецепты засолки огурцов, чистый лист. Достала из сумки ручку.
— Пиши.
— Что писать? — она испуганно хлопала ресницами.
— Соглашение о разделе имущества. Ты передаешь мне свою долю в дачном участке и доме в полном объеме. Взамен я беру на себя все долговые обязательства перед... теми людьми. И прощаю тебе долг в четыреста пятьдесят тысяч рублей, которые ты у меня украла.
Лариса отшатнулась.
— Оль, ты чего? Дачу? Всю?
— А зачем она тебе? — жестко спросила я. — Ты здесь не была три года. Для тебя это — шашлыки и грязь. А теперь еще и бандиты знают адрес. Они вернутся, Лара. Они знают, что ты слабая. Они будут трясти тебя, пока не заберут всё. Если доля будет моей — это будут мои проблемы.
— Но это же память о папе... — заныла она.
— Память о папе ты сегодня оценила в триста тысяч и айфон, — отрезала я. — Пиши! Или я звоню в полицию прямо сейчас. У меня в машине был видеорегистратор, он записал их лица. А твои отпечатки — на моей коробке с деньгами. Выбирай: или тюрьма и бандиты, или ты просто отдаешь мне этот кусок земли, который тебе не нужен, и живешь спокойно. С чистой совестью. Ты никому ничего не должна.
Фраза «никому ничего не должна» подействовала магически. Лариса всегда мечтала обнулить счетчик. Сбросить груз ответственности.
Она взяла ручку.
— А нотариус? Это же надо заверять.
— Завтра утром поедем к нотариусу. А сейчас — пиши расписку. Чтобы у меня была гарантия, что ты утром не передумаешь.
Она писала под мою диктовку, шмыгая носом. Скрип шариковой ручки в тишине казался оглушительным.
«Я, Лариса Николаевна... находясь в здравом уме... передаю безвозмездно...»
Когда она поставила подпись, я забрала листок, подула на чернила и спрятала его в тот же карман, где лежало письмо о двенадцати миллионах. Два листка бумаги. Один стоил копейки, другой — состояние. И теперь оба были у меня.
Совесть кольнула меня где-то глубоко внутри. Я обманывала сестру. Я скрывала от неё правду. Я VR грабила её, пользуясь её страхом и глупостью.
Но потом я вспомнила свою пустую банку из-под печенья. Вспомнила "Танюху Маникюрщица" и Турцию. Вспомнила, как она сказала: "Ты заработаешь еще".
Нет. Это не грабеж. Это компенсация за моральный ущерб и годы паразитирования.
Мы ночевали в доме. Я нашла старые ватные одеяла, пахнущие сыростью. Лариса уснула быстро — психика инфантильных людей устроена удивительно: поплакала, сбросила проблему на другого и отключилась.
Я же не сомкнула глаз. Я слушала шорохи в саду, вздрагивая от каждого звука. Мне казалось, что черный джип может вернуться. Что они догадаются, почему я так легко отдала машину.
Утром мы вышли на трассу. Выглядели мы жутко: помятые, замерзшие, в городской одежде, испачканной дачной пылью. Лариса на своих каблуках ковыляла, проклиная всё на свете.
Мы поймали попутку — старый «жигуленок» с дедом-дачником, который довез нас до города за пятьсот рублей (я нашла заначку в заднем кармане джинсов).
Сразу к нотариусу мы не пошли. Ларисе нужно было домой — «привести себя в порядок».
— Встречаемся у нотариуса на Ленина в 14:00, — сказала я ей, когда мы вышли из машины у метро. — Паспорт не забудь. И документы на долю, они у мамы.
— Ой, а мама же не знает... — Лариса закусила губу. — Она же скажет, что я дура, что дачу отдала.
— А ты скажи маме, что спасла меня от тюрьмы, — усмехнулась я. — Что продала долю мне, чтобы я закрыла долги фирмы. Придумай что-нибудь. Ты умеешь врать.
Она кивнула и нырнула в метро.
Я осталась одна. Без машины. С телефоном, который разрядился еще ночью. И с бешено бьющимся сердцем.
Вначле я зашла в салон связи, попросила зарядку. Пока телефон оживал, я думала. Мне нужно было не просто переписать долю. Мне нужно было сделать это так, чтобы потом комар носа не подточил. Договор дарения. Это надежнее всего. Подарки не делятся при разводе (хоть она и не замужем) и их сложнее оспорить.
Телефон включился. Тут же посыпались сообщения.
Десять пропущенных от мамы.
Пять от неизвестного номера.
Я открыла неизвестный номер.
«Ольга Николаевна, спасибо за тачку. Едет бодро. Ждем ПТС сегодня до вечера. Адрес скину. Если вздумаете кинуть или заявить в угон — у нас есть видео, как Лариса подписывает договор займа. Сумма там прописана с тремя нулями. Не подставляйте сестренку».
Они подстраховались. изрядный, вариант с полицией отпадает окончательно. Я должна отдать им ПТС, чтобы выкупить тот «договор займа», о котором я ничего не знала.
В 13:50 я стояла у нотариальной конторы. Лариса опаздывала. Я нервничала. А вдруг мама её отговорила? Вдруг они позвонили юристу?
В 14:10 Лариса появилась. С ней была мама.
Этого я боялась больше всего.
Мама шла, поджав губы, с видом мученицы, которую ведут на эшафот. Лариса семенила рядом, пряча глаза.
— Ну здравствуй, дочь, — сказала мама ледяным тоном. — Решила сестру без приданого оставить? Последнее отобрать?
— Мама, мы договорились, — я старалась сохранять спокойствие. — Это решение проблемы.
— Решение? — мама фыркнула. — Лариса мне всё рассказала. Про каких-то бандитов, про машину... Оля, ты в своем уме? Ты связалась с уголовниками? И теперь хочешь, чтобы Лариса расплачивалась своей землей за твои темные дела?
Я посмотрела на Ларису. Она переврала всё. Она выставила всё так, будто бандиты пришли ко мне, а она, благородная, жертвует дачей, ради спасения меня.
Гениально.
— Лариса, — я шагнула к ней. — Скажи правду.
— Мам, ну давай подпишем и пойдем, — заныла сестра. — Мне страшно. Оля сказала, надо подписать.
— Мы подпишем, — сказала мама, доставая из сумки папку с документами. — Но с условием.
— Каким?
— Ты пишешь расписку, что обязуешься выплатить Ларисе рыночную стоимость её доли в течение трех лет. По кадастру. Семьсот тысяч рублей.
Я едва не рассмеялась. Семьсот тысяч. Если бы они знали про двенадцать миллионов, они бы просили шесть.
Это была ловушка совести, но юридически — подарок судьбы. Семьсот тысяч за двенадцать миллионов? Я готова была подписать это кровью.
— Хорошо, — сказала я, делая вид, что сдаюсь. — Я напишу.
Мы зашли к нотариусу. Строгая женщина в очках взяла паспорта, проверила документы на землю.
— Договор дарения или купли-продажи?
— Дарения, — быстро сказала я. — Родственники, налог платить не надо.
Мама сверлила меня взглядом, но молчала. Лариса ерзала на стуле.
Нотариус начала вбивать упомянутые в компьютер. Пауза затягивалась. Слышно было только клацанье клавиш и гудение принтера.
Вдруг нотариус нахмурилась. Она сняла очки, протерла их и снова посмотрела в монитор.
— А вы давно заказывали выписку из ЕГРН? — спросила она, поднимая на нас глаза.
— Документы старые, — ответила мама. — А это что?
— Я не могу зарегистрировать сделку, — сказала нотариус, разворачивая монитор к нам.
— Почему? — у меня похолодело внутри.
— На объект наложено обременение. Запрет на регистрационные действия.
— Кем? — выдохнула я.
— Судебными приставами, — нотариус пробежала глазами по строкам. — По исполнительному производству насчёт... Волковой Ларисы Николаевны. Долг перед банком «Быстрый Кредит». Сумма долга... двести восемьдесят тысяч рублей.
В кабинете повисла тишина.
Я медленно обернулась к сестре.
— Ты же сказала, что закрыла кредиты.
Лариса вжалась в стул, став маленькой-маленькой.
— Ну... я закрыла тот, который коллекторы трясли. А этот... он старый. Я про него забыла.
— Забыла? — прошептала я. — Ты забыла про суд?
— Повестки приходили не на тот адрес! — взвизгнула она.
Все рухнуло.
Сделка невозможна. Пока долг не погашен, доля арестована.
А существенный, что я не могу стать собственницей.
А —, что когда придет уведомление о сносе (а оно придет со дня на день, если я его уже получила, существенный, и в системе оно есть), компенсацию получит собственник.
т.е. Лариса.
Но у Ларисы арестованы счета. немалый, деньги за снос уйдут приставам, а остаток... остаток упадет на карту Ларисе.
Которые она тут же спустит.
Я не получу ни копейки. Ни двенадцати миллионов, ни даже своих четырехсот пятидесяти тысяч.
Я отдала машину бандитам зря.
— Что ж, — сказала нотариус, возвращая паспорта. — Разбирайтесь с долгами, снимайте арест и приходите.
Мы вышли на улицу. Мама растерянно теребила ручку сумки.
— Ларка, ну как же так... Опять долги?
Лариса плакала.
А я стояла и смотрела на поток машин. У меня оставался один, пока можно. Безумный, рискованный, но единственный.
Письмо о выкупе.
Оно было на мое имя, так как я была контактным лицом в СНТ. Лариса его не видела.
Если я сейчас оплачу её долг приставам...
Двести восемьдесят тысяч. У меня их нет.
Но у меня есть ПТС от машины, которую я уже отдала бандитам, но еще не переоформила.
В моем кармане зазвонил телефон. Это был "Старший".
— Ну что, Ольга Николаевна? Мы ждем документы.
Я поднесла трубку к уху.
— Сделки не будет, — сказала я. — В смысле, передачи машины.
— Ты что, бессмертная? — голос в трубке стал ледяным. — Мы уже пробили твой адрес.
— Слушайте внимательно, — сказала я, отходя от мамы и сестры на шаг. — У меня есть предложение, от которого вы не откажетесь. Я знаю, что вы охотитесь за землей под трассу. Я знаю про двенадцать миллионов.
В трубке повисло молчание.
— Продолжай, — сказал он.
— У сестры доля под арестом. Вы не сможете её купить, даже если захотите кинуть меня. Приставы заблокировали всё. Но я могу снять арест. Мне нужно триста тысяч. Сейчас.
— Ты просишь у нас деньги, чтобы снять арест с того, что мы хотим отжать? — он хохотнул. — Нагло.
— Нет. Я предлагаю вам партнерство. Вы даете мне триста тысяч, я гашу долг сестры, снимаю арест. Мы оформляем долю на меня. А потом... потом мы делим компенсацию от государства. Пятьдесят на пятьдесят.
— С чего нам тебе верить?
— С того, что без меня вы получите шиш с маслом. Лариса дура, она все запорет. А я — бухгалтер. Я знаю, как провести сделку чисто. И... у вас всё еще моя машина. Как залог моей честности.
Пауза затянулась. Я слышала, как бьется мое сердце.
— Подъезжай к офису через час, — сказал он. — Обсудим.
Я нажала отбой.
Обернулась к семье.
— Идите домой, — сказала я. — Я решу вопрос с приставами.
— Откуда у тебя деньги? — подозрительно спросила мама.
— Заработаю, — улыбнулась я. Улыбка вышла страшной, потому что мама попятилась. — Я же, по-вашему, всегда зарабатываю.
Я развернулась и пошла прочь. Я шла в логово к бандитам, чтобы заключить сделку с дьяволом против собственной сестры. Но выбора у меня не было.
В этой семье, как выяснилось, каждый сам за себя.
«Офис» находился в промзоне, за рядом гаражных кооперативов и складов стройматериалов. Вывеска гласила «Автоломбард 24/7», но окна были наглухо затонированы, а у входа дежурила камера с красным глазом-индикатором.
Я поправила сумку на плече и толкнула тяжелую металлическую дверь. Внутри пахло дешевым кофе, табаком и автомобильной «пахучкой». За столом сидел тот самый парень в очках, «юрист». Он поднял голову от ноутбука, и его глаза за линзами хищно блеснули.
— А, бухгалтерша. Рисковая женщина. Проходи, Старший ждет.
Мы прошли в заднюю комнату. Здесь обстановка была побогаче: кожаный диван, большой плазменный телевизор, на котором транслировали футбол, и массивный стол.Старший, его звали Вадим, как я узнала позже,, сидел, развалившись в кресле, и крутил в руках ключи от моего «Форда».
— Садись, — кивнул он на стул. — Рассказывай. Только без воды. Цифры люблю.
Я села. Спина была прямой, как у школьницы-отличницы, но внутри всё дрожало. Я понимала: если я сейчас не буду убедительной, я выйду отсюда не только без денег, но и с огромным долгом, который повесят на меня просто «за беспокойство».
— Ситуация следующая, — начала я, положив на стол распечатку с сайта ФССП (я успела забежать в интернет-кафе по дороге)., Долг Волковой Ларисы, 282 тысячи рублей с копейками. Исполнительский сбор — еще около двадцати. Итого, округляем до трехсот пятидесяти для верности.
— Допустим, — Вадим зевнул.
— Как только долг гасится, пристав снимает запрет на регистрационные действия. Это занимает от трех до пяти рабочих дней. далее мы идем к нотариусу, и Лариса дарит мне свою долю. Я становлюсь единственным собственником.
— И что дальше? — он подался вперед. — Где наши деньги?
—Дальше,, я понизила голос,, я подаю документы на компенсацию. Вы уже пробили информацию про трассу?
Вадим усмехнулся.
— Пробили. Ты не соврала. Участок попадает под изъятие. Оценочная стоимость там действительно вкусная. Но государство платит долго. Полгода, год... Мы не банк, чтобы такие длинные кредиты давать.
— Три месяца, — возразила я. — Это приоритетный проект. Там сроки горят. Выплаты начнутся в следующем квартале. Я, как собственник, получаю двенадцать с половиной миллионов. Шесть — вам. Шесть — мне.
— А если ты киданешь? — вклинился «юрист». — Получишь бабки и свалишь на Бали?
Я посмотрела на него с ледяным спокойствием профессионала.
— Я главный бухгалтер крупной фирмы. У меня стаж, репутация, здесь вся моя жизнь. Я не уголовница, чтобы бегать. К тому же..., я сделала паузу,, у вас моя машина. И я готова подписать договор займа. С вами.
Вадим поднял брови.
— Лично с тобой?
— Да. Вы гасите долг Ларисы, но оформляете это как займ мне. На сумму... скажем, шесть миллионов. С условием возврата через четыре месяца. Если я не отдаю вам половину компенсации — вы взыскиваете с меня шесть миллионов по суду. Или не по суду.
В комнате повисла тишина. Вадим перестал крутить ключи. Он смотрел на меня с невольным уважением. Я предлагала им идеальную схему: они рискуют жалкими тремя сотнями тысяч, а получают юридически заверенное обязательство на шесть миллионов. окупаемость — две тысячи процентов.
— Ты понимаешь, что подписываешь себе приговор, если что-то пойдет не так? — тихо спросил он. — Если государство затянет выплаты? Если Лариса упрется рогом?
— Лариса не упрется, — сказала я дерзай. — Она хочет избавиться от долгов. А насчет государства... Я умею работать с документами. Я выбью эти деньги.
Вадим помолчал еще минуту, взвешивая риски. Потом хлопнул ладонью по столу.
— Годится. Лёха, готовь договор. Займ между физлицами. Сумма — шесть лямов. Срок — четыре месяца. Залог — автомобиль «Форд» и, дополнительно, обязательство передачи прав требования.
Через полчаса я подписала бумаги. Рука не дрогнула. Я продала свою душу дьяволу, спасать то, что по праву принадлежало мне.
Вадим открыл банковское приложение.
— Диктуй реквизиты приставов. Платим напрямую, чтоб без глупостей.
Мы оплатили долг Ларисы. Я смотрела, как на экране телефона мелькнула галочка «Платеж исполнен», и чувствовала странную, извращенную легкость. Я только что отдала чужие деньги за долги сестры, повесив на себя петлю в шесть миллионов. Пути назад не было.
— Машину пока оставим у себя, — сказал Вадим на прощание. — Как гарантию. Снимешь запрет, оформишь долю на себя — пришлешь скан выписки из ЕГРН. Тогда поговорим про возврат тачки.
Я вышла из «офиса» в серые сумерки. Домой пришлось идти пешком — денег на маршрутку не осталось, а просить у бандитов «на проезд» было выше моего достоинства.
Следующие три дня превратились в ад ожидания.
Я жила в своей квартире, но каждый вечер ходила к маме. Мне нужно было контролировать Ларису. Убеждаться, что она не натворила новых дел.
— Оля, ты какая-то дерганая, — заметила мама на второй день, когда мы сидели на кухне. Лариса уплетала пирожки, повеселевшая и расслабленная.
— Проблемы на работе, — бросила я. — Лариса, ты проверяла Госуслуги? Долг исчез?
— Ой, да, исчез! — прощебетала сестра. — Оль, ты просто волшебница! Как ты это сделала? Заняла у кого-то?
— Заняла, — коротко ответила я. — У очень серьезных людей. Поэтому, Лара, как только запрет снимут, мы бежим к нотариусу. Ты помнишь наш уговор?
— Помню, помню, — она махнула рукой с надкушенным пирожком. — Забирай ты эту дачу. Только... мам, а можно я с дачи заберу старый комод? Я его отреставрирую, сейчас винтаж в моде.
— Забирай хоть комод, хоть дрова, — устало сказала я.
На четвертый день утром я проверила сайт ФССП. «Исполнительное производство окончено фактическим исполнением».
Я тут же зашла на сайт Росреестра. Сведения об аресте исчезли. Путь был открыт.
Я набрала Ларису.
— Лара, собирайся. Арест снят. Я записала нас к нотариусу на 15:00. Встречаемся там же. И не опаздывай.
— Ой, Оль... — голос Ларисы звучал странно. Неуверенно. — Слушай, а может, перенесем? На следующую неделю?
У меня внутри всё сжалось.
— Какую неделю? Лариса, у меня сроки. Люди ждут денег. Я должна стать собственником, чтобы... чтобы заложить дачу и отдать долг.
Я не могла сказать ей про компенсацию.
— Ну просто... Мама себя плохо чувствует. Давление. Я не могу её оставить.
— Приезжай одна.
— Оль, не дави на меня! — вдруг взвизгнула она. — Что ты вцепилась в эту дачу? Я же сказала — отдам! Просто сегодня не могу. У меня... дела.
Она бросила трубку.
Я стояла посреди своего кабинета, сжимая телефон так, что побелели костяшки. Что-то было не так. Интонация. Этот истеричный визг, за которым всегда скрывалась ложь.
Я отпросилась с работы, сославшись на мигрень.
Взяла такси (с кредитки, которую держала на самый черный день) и поехала к маме.
Дверь мне открыли не сразу. Я слышала возню в коридоре, шепот. Потом щелкнул замок.
На пороге стояла мама. Вид у неё был не больной, а скорее воинственный. Она преградила мне путь.
— Оля, не входи. У нас разговор.
— С кем? — я попыталась заглянуть ей за плечо.
— С семьей. Оля, мы тут посоветовались... с Ларисой. И решили. Не будет никакой дарственной.
Земля качнулась.
— Что?
— Ты послушай, не кипятись, — мама начала говорить быстро, сбивчиво, глядя куда-то в сторону моей переносицы. — Ты долг закрыла? Молодец, спасибо тебе. Ты сильная, ты умеешь деньги находить. А Лариса... ну куда ей без дачи? Это же её единственная собственность. Вот выйдешь ты замуж, или случится что... А Ларисе хоть угол останется.
— Мама, — прошептала я. — Я взяла шесть миллионов в долг. Под залог своей жизни. Я заплатила за Ларису триста пятьдесят тысяч. Я отдала свою машину. Ты понимаешь, что если она не перепишет на меня долю, меня убьют? В прямом смысле.
Мама поджала губы.
— Не выдумывай. Какие шесть миллионов? Ты просто хочешь сестру обмануть. Мы узнали, Оля.
— Что вы узнали?
В коридоре появилась Лариса. Глаза у неё бегали, но подбородок был задран высокомерно. В руках она держала смартфон.
— Мне Танька сказала, — заявила Лариса. — У неё муж в кадастровой палате работает. Там трассу строят, Оль. Федеральную. Через наш участок.
Мир тесен. Слишком тесен.
— И что? — спросила я, стараясь держать лицо.
— А то! — торжествующе воскликнула Лариса. — Там компенсации бешеные будут! Миллионов пять, не меньше! А ты меня за семьсот тысяч хотела развести? «Долг прощу», «дачу заберу»... А сама хотела навариться на родной сестре! Как тебе не стыдно, Оля?
Мама посмотрела на меня с таким разочарованием, будто я не долги их гасила, а фамильное серебро воровала.
— Правда, Оля? Ты знала про трассу?
— Знала, — сказала я. Смысла отпираться не было. — И что? Эти деньги — мои. Я плачу за всё. Я содержу вас обеих. Лариса спустит эти деньги за месяц, а я...
— Не твои это деньги! — перебила мама. — Это наследство отца. Наше общее. И раз там такие деньжищи, то делить будем по справедливости. Лариса свою долю продавать не будет. Она сама компенсацию получит. Ей нужнее. У неё жизнь не устроена. А ты, Оля... ты и так богатая. Вон, триста тысяч нашла за пару дней. И еще найдешь.
— Мама, — я шагнула к ней. — Ты не понимаешь. Я подписала договор. Если я не получу право собственности...
— Это твои проблемы, — отрезала Лариса. — Сама влезла в свои махинации. А я теперь собственница без долгов. Спасибо, сестренка.
Она улыбнулась. Это была улыбка победителя. Паразита, который не просто выжил, а сожрал своего носителя и стал сильнее.
— Вон, — сказала мама тихо. — Иди, Оля. Подумай над своим поведением. Нельзя так с родными. Алчность тебя погубит.
Дверь перед моим носом захлопнулась. Щелкнул замок.
Я осталась стоять на грязной лестничной клетке.
Долг Ларисы погашен. Моими руками.
Арест снят. Моими руками.
Машина у бандитов.
На мне висит долг в шесть миллионов перед Вадимом, срок — четыре месяца.
А Лариса и мама собираются получить компенсацию в двенадцать миллионов и не дать мне ни копейки. Потому что я «сильная», а Ларисе «нужнее».
В кармане завибрировал телефон.
Это был Вадим.
«Ну что, собственница? Вижу, арест сняли. Когда скан пришлешь? Лёха уже шампанское открывает».
Я сползла по стене на корточки.
Я была зажата между молотом и наковальней. вроде бы — семья, которая меня предала. С другой — бандиты, которые меня уничтожат.
Но в этот момент, сидя на холодном бетоне, я вдруг вспомнила одну деталь. Маленькую, незначительную деталь, о которой Лариса в своей эйфории забыла. И о которой не знала мама.
Документы.
бра. Мама отдала их мне перед первым походом к нотариусу, и я их не вернула.
Без этих бумажек Лариса не сможет быстро подать заявление на компенсацию. Она может восстановить их, да. Но это время. Месяц, не меньше.
А трасса наступает.
И у меня созрел план. План не просто мести, а войны. Если они хотят играть «по справедливости», я покажу им, эту настоящую бухгалтерскую справедливость.
Я встала, отряхнула пальто и ответила на звонок Вадима.
— Вадим, — сказала я ровным голосом. — Есть небольшая проблема. Но у меня есть решение. Нам нужно встретиться. И возьмите с собой Лёху. Нам понадобится юрист. Мы будем банкротить мою сестру.
Часть 6. Процедура банкротства
Вадим слушал меня молча, не перебивая. Лёха-юрист что-то быстро печатал на ноутбуке, периодически кивая.
Когда я закончила излагать схему, в кабинете повисла тишина. Слышно было только гудение старого кондиционера.
— а именно, ты хочешь пустить родную сестру по миру? — спросил Вадим. В его голосе не было осуждения, скорее профессиональное любопытство блокировка. Ей потом ни кредита не дадут, ни на нормальную работу не возьмут. Карты заблокируют, выезд закроют.
— Она и так не работает, а кредиты ей давать противопоказано, — холодно ответила я. — К тому же, у неё нет другого выхода. Смотрите: долг перед вами по предварительному договору — двести тысяч (двойной задаток). Плюс пени, которые вы сейчас накрутите. Долг передо мной — двести восемьдесят тысяч, которые я внесла приставам. Это не подарок, это неосновательное обогащение, так как письменного договора дарения не было. Плюс четыреста пятьдесят тысяч, которые она украла.
— Украденное надо доказать, — вставил Лёха, поправляя очки.
— У меня есть запись разговора, — соврала я. На самом деле у меня была только переписка и косвенные улики, но для иска в гражданском суде этого могло хватить, чтобы наложить обеспечительные меры. — Итого, её совокупный долг превышает полмиллиона. Просрочка — есть. Мы подаем на банкротство физлица.
— И что это нам даст? — Вадим короткие видео.
— Как только суд принимает заявление, вводится процедура реструктуризации или реализации имущества. Назначается финансовый управляющий. Чей он будет?
— Наш, — усмехнулся Лёха.
— Именно. И с этого момента Лариса теряет право распоряжаться своим имуществом. Она не сможет получить компенсацию за снос.Деньги от государства, все двенадцать миллионов за её долю, поступят на специальный счет, которым распоряжается управляющий. Из этих денег гасятся долги перед кредиторами. : перед нами. Шесть миллионов по моему договору займа с вами, плюс её долги. Остаток, если он будет, ей вернут. Но за вычетом расходов на управляющего, юристов и прочее...
— А траты мы раздуем, — подхватил Лёха. — Гениально.
Вадим покрутил в руках ключи от моего «Форда», потом резко бросил их мне через стол. Я поймала их на лету.
— Забирай свою тачку, бухгалтер. Ты мне нужна мобильной. Завтра Лёха подготовит иски. Мы подаем от моего имени на взыскание двойного задатка, ты подаешь на возврат средств, уплаченных за неё приставам. Создаем критическую массу долга. И блокируем сделку с государством.
Я сжала ключи в руке. Металл холодил ладонь, возвращая уверенность.
— Договорились.
Следующие две недели превратились в шахматную партию.
Я вернулась домой, но с семьей не общалась. Мама звонила раз двадцать, Лариса писала гневные сообщения в духе «Верни документы, воровка!». Я не отвечала. Я знала, что они сейчас бегают по инстанциям, пытаясь восстановить свидетельства о собственности. Это бюрократический ад: запросы в архив, пошлины, ожидание.
Тем временем Лёха работал быстро.
Первый удар прилетел Ларисе через пять дней. Ей пришло уведомление о досудебной претензии от Вадима с требованием вернуть 200 тысяч рублей плюс неустойку.
Второй удар — мой иск о взыскании неосновательного обогащения (тех самых 280 тысяч, которыми я погасила её долг банку). Я приложила к иску выписку со своего счета и квитанцию, где плательщиком значилась я.
Лариса, конечно, ничего не поняла. Она позвонила мне в бешенстве.
— Ты что творишь? Ты же сказала, что подарила мне эти деньги!
— Покажи договор дарения, — спокойно ответила я в трубку. — Нет бумажки? большой, я за тебя заплатила по ошибке. Или в долг. Верни деньги, Лариса.
— У меня нет денег! Ты знаешь! Мы ждем компенсацию!
— А компенсации не будет, — сказала я. — Потому что сегодня суд наложил арест на твою долю пока обеспечения иска.
В трубке повисла тишина.
— Какой арест? Опять?
— Опять. Пока ты не расплатишься со мной и с Вадимом, ты не сможешь получить ни копейки от государства. Землю изымут, да. Но деньги заморозят на депозите нотариуса или суда до окончания наших споров. А судиться я, Лара, умею годами.
Я блефовала. Суд еще не вынес говоря проще об аресте, мы только подали ходатайство. Но Лариса этого не знала.
Вечером ко мне приехала мама.
Я не хотела открывать, но она колотила в дверь так, что соседи начали выглядывать. Пришлось впустить.
Мама постарела за эти дни. Осунулась, глаза ввалились. Но вместо смирения в них горел фанатичный огонь.
— Ты довольна? — спросила она с порога, не разуваясь. Грязь с её ботинок оставалась на моем ламинате, который я так берегла. — Сестру в угол загнала?
— Я возвращаю своё, мама.
— Своё? — она горько усмехнулась. — Ты продала нас. Связалась с бандитами. Ларисе звонили, угрожали. Сказали, если не вернет двести тысяч, сожгут дачу вместе с ней.
— Это не угроза, это предупреждение о последствиях нарушения договора, — сухо ответила я канцелярским языком. — Она подписала бумагу. Она взяла деньги. Пусть отвечает.
— Ей нечем! — закричала мама. — Отзови иски! Мы получим компенсацию и отдадим тебе... ну, миллион!
— Миллион? — я рассмеялась. — Моя доля стоит шесть. Плюс мои украденные полмиллиона. Плюс мои нервы. Нет, мама. Никаких «потом».
Мама вдруг упала на колени. Прямо в прихожей, на грязный коврик.
Это было так театрально и так страшно одновременно, что я отшатнулась.
— Оленька, дочка... Умоляю. У Ларисы... у неё беда. Она беременна.
Мир остановился.
— Что?
— Срок маленький, семь недель. От того парня, с которым в Турцию хотела... Он её бросил, как узнал, что денег нет. Оля, она ребенка ждет. Ты хочешь, чтобы она в тюрьме рожала? Или на улице? Ей нужны эти деньги, чтобы жилье купить. Ради племянника... уступи.
Я смотрела на маму сверху вниз. Внутри меня боролись два чувства. Старая привычка спасать, жалеть, жертвовать собой ради «маленьких». И новое, жесткое знание: ими движет только паразитизм.
Беременна. Это козырь. Последний, самый мощный козырь, который они выложили на стол.
— Справку, — сказала я.
— Что? — мама подняла заплаканное лицо.
— Справку от гинеколога. С печатью и датой. И УЗИ.
— Ты... ты не веришь родной матери?
— Не верю, — отрезала я. — Лариса врала про кредит, врала про коллекторов, врала про дачу. Почему она не может соврать про беременность, чтобы разжалобить меня?
Мама медленно поднялась с колен. Лицо её стало каменным.
— Будет тебе справка. Но знай: если ты и потом не отступишься, я тебя прокляну. На родительский день на могилу к отцу не приходи. Ты нам не родня.
Она ушла, хлопнув дверью.
Я осталась одна. Руки тряслись. Если Лариса действительно беременна, вся моя схема с банкротством выглядит чудовищно аморально. Обанкротить беременную женщину, лишить её жилья... Общество меня сожрет. Судьи будут на её стороне.
Я налила себе коньяка — непозволительная роскошь в будний день.
Телефон звякнул. Сообщение от Вадима:
«внушительный об аресте готово. Судья подписал. Завтра везем приставам. Ты как, в строю?»
Я смотрела на экран.
На одной чаше весов — справедливость, мои деньги, моё будущее. На другой — нерожденный ребенок и остатки совести.
И тут мне пришла в голову мысль.
Я зашла в соцсети. Нашла страницу той самой «Танюхи Маникюрщица». Лариса у неё в друзьях. Открытый профиль.
Последнее фото выложено три часа назад. Бар, коктейли, кальян. И подпись: «Отмечаем свободу! Ларка бросила своего козла, теперь мы шальные императрицы! Ищем спонсоров!»
На фото Лариса, в обтягивающем платье, с бокалом чего-то явно алкогольного в руке, смеется, запрокинув голову.
Беременные не пьют коктейли в барах. Беременные, которых бросил парень и которых травят кредиторы, не выглядят такими беззаботными.
Мама соврала.
Или Лариса соврала маме, а мама поверила.
Или они придумали это вместе, прямо перед выходом, как последний аргумент.
Я сделала скриншот.
Ярость, которая начала было утихать, вспыхнула с новой силой, превращаясь в холодное, расчетливое пламя.
Они не просто воры. Они манипуляторы самого грязного пошиба. Они готовы спекулировать даже святым — детьми.
Я набрала Вадима.
— Я в строю. И у меня есть идея, как ускорить процесс. Нам не нужно ждать банкротства. Нам нужно перехватить компенсацию на этапе выплаты.
— Излагай.
— Завтра я еду в администрацию, в отдел землепользования. Как второй собственник. И я напишу заявление, что отказываюсь от денежной компенсации.
— Ты чего? — Вадим поперхнулся. — С ума сошла?
— Нет. По закону, вместо денег собственник имеет право требовать предоставления равноценного земельного участка. Я потребую землю. В другом конце области. Неликвид.
— И зачем нам кусок болота вместо двенадцати лямов?
— Нам — незачем. Но по закону, если один из долевых собственников требует натуральный обмен, а второй — деньги, процедура зависает до согласования. Администрация не может выдать половину деньгами, половину землей за один объект, если он неделимый. А дом у нас неделимый. Я создам патовую ситуацию. Деньги не получит никто. Год, два, три. Пока мы не договоримся.
— Жестко, — присвистнул Вадим. — И что это даст?
— Лариса не выдержит года без денег. Она приползет к нам через месяц. И отдаст свою долю за те самые двести тысяч, которые должна тебе, лишь бы получить хоть что-то на карманные издержки. Мы возьмем её измором.
—Бухгалтер,, сказал Вадим с уважением,, я тебя боюсь. Действуй.
На следующее утро я стояла в приемной Департамента строительства. Я была готова заморозить этот конфликт, даже если сама останусь без денег на время. Главное — не дать им победить.
Но когда я подавала заявление секретарю, в кабинет вошел лысоватый мужчина в дорогом костюме. Начальник департамента.
Он услышал мою фамилию.
— Волкова? — переспросил он, останавливаясь. — По участку в СНТ «Вишенка»?
— Да, — насторожилась я.
— Пройдите ко мне. Тут по вашему участку... нюанс всплыл.
Я прошла в кабинет. Сердце екнуло. Какой еще нюанс?
Начальник сел за стол, открыл папку.
— Понимаете, Ольга Николаевна... Мы тут подняли архивы 90-х годов. Первичную приватизацию. Ваша бабушка, покойная, получила этот участок как ветеран труда. Но в 1998 году, судя по документам, она писала отказ от части земли в пользу расширения лесополосы. Документ тогда не провели в Росреестре, бардак был. Но сейчас мы это нашли.
— И что —? — спросила я, чувствуя, как холодеют руки.
— внушительный, что по документам ваши шесть соток — это не собственность. Это самозахват. Юридически у вас в собственности только дом. А земля под ним — муниципальная аренда.
— т.е.... — у меня пересохло в горле. — Компенсации за землю не будет?
— За землю — нет. Только за строение. А домик у вас... ну, сами понимаете. Щитовой, 80-го года постройки. Износ 70%. Оценочная стоимость — тысяч триста. Максимум четыреста. За весь дом.
Четыреста тысяч.
Вместо двенадцати миллионов.
Двести мне. Двести Ларисе.
Вся моя война, все мои долги перед бандитами, заложенная машина, разрушенная семья — всё это было ради двухсот тысяч рублей?
Я рассмеялась. Сначала тихо, потом громче. Это был истерический смех человека, который только что понял, что судьба — самый циничный шутник на свете.
— Вам плохо? — испугался чиновник.
— Мне хорошо, — выдавила я сквозь слезы. — Мне просто замечательно.
Я вышла из кабинета, пошатываясь.
Лариса не знала. Вадим не знал. Мама не знала.
порядочный, на кону пустота. Мыльный пузырь.
Но у меня на руках был договор займа с Вадимом на шесть миллионов. Которые я обещала отдать с компенсации. Которой не будет.
Я была не просто банкротом. Я была трупом.
Если Вадим узнает, что залога больше нет, он меня закопает.
Мне нужно было бежать. Или... придумать самую грандиозную аферу в своей жизни. Продать этот воздух кому-то еще, пока правда не вскрылась.
И тут мой взгляд упал на мужчину, который сидел в коридоре администрации. Он тоже ждал приема.
Это был застройщик коттеджного поселка, который граничил с нашим СНТ. Я видела его по телевизору.
Ему эта земля была нужна не для трассы. Ему нужен был проезд для тяжелой техники через наши участки, чтобы начать стройку новой очереди элитного жилья.
У меня оставалось пять минут, чтобы придумать новую схему. И на этот раз мне нужен был союзник.
Я достала телефон и набрала номер, который поклялась удалить.
— Лариса, — сказала я. — Слушай внимательно. Заткнись и слушай. Если ты хочешь получить не просто миллионы, а очень много миллионов, и спасти наши задницы от бандитов, ты должна сделать ровно то, что я скажу. Прямо сейчас.
Лариса приехала в сквер у администрации через двадцать минут. Она была запыхавшаяся, злая, но в её глазах читался животный страх. Я никогда не видела её такой — без макияжа, в старой куртке, с бегающим взглядом.
— Что внушительный «ноль»? — прошипела она, хватая меня за рукав. Мы сели на холодную скамейку подальше от людей. — Ты врешь, Оля. Ты просто хочешь забрать всё себе!
— Смотри, — я сунула ей под нос распечатку, которую мне дал чиновник. — Акт от 1998 года. Бабушка отказалась от приватизации земли. Мы владеем только дровами. Гнилым домом. Земля — городская. Мы никто, Лариса. Мы самозахватчики.
Она читала, шевеля губами. Бумага в её руках дрожала.
— И что теперь? — её голос сорвался на писк. — А долг? А бандиты? Они же убьют нас... Оля, ты же сказала, что всё решила!
— Я сказала, что у меня есть план. — Я жестко взяла её за подбородок и повернула лицом к себе. — Слушай меня. В том здании сидит Корнеев. Владелец «Элит-Строя». Ему плевать на наши шесть соток, но ему нужна дорога для тяжелой техники. Прямо сейчас. Если он будет ждать, пока город нас выселит по закону, он потеряет строительный сезон. Это убытки на сотни миллионов.
— И что?
— Мы продадим ему не землю. Мы продадим ему время. Мы продадим ему наш добровольный уход. Прямо завтра. Без судов, без скандалов. Мы отдадим ему ключи, он сносит дом и делает дорогу.
— И сколько он даст?
— Я запрошу восемь миллионов.
Лариса присвистнула.
— За гнилой дом? Он же знает, что земля не наша!
— Он знает. Но он также знает, что если мы упремся, мы можем судиться годами. Оспаривать тот акт 98-го года, подавать апелляции, приковывать себя цепями к забору. Я сказала ему, что ты — сумасшедшая. Что ты беременна, гормонально нестабильна и готова лечь под бульдозер. Что ты требуешь компенсацию за моральный ущерб и "память предков".
Лариса моргнула.
— Я? Сумасшедшая?
— Да, Лара. Это твоя роль. Ты должна сыграть так, как никогда не играла. Ты должна ворваться в его кабинет и устроить истерику. Рыдать, кричать про дедушку, который строил этот дом, про свои грядки, про то, что ты не уйдешь оттуда живой. Ты должна быть неадекватной. Чтобы он понял: проще дать денег, чем связываться с тобой и полицией.
Лариса медленно расплылась в улыбке. В этой улыбке было что-то хищное.
— Истерику? Оля, да это мой профиль. А живот нужен?
— Нужен. Сунь шарф под кофту. И побольше трагизма. Мы идем ва-банк.
В приемной Корнеева пахло дорогим парфюмом и кожей.вертикальные ролики.
Когда нас впустили, Корнеев даже не встал. Он сидел за огромным столом, листая документы.
— Волкова? — буркнул он. — Я навел справки. Земля муниципальная. Вы ничего не стоите. Зачем мне платить вам, если я могу подождать месяц, и вас вышвырнут приставы?
— Месяц? — я спокойно села рядом, не дожидаясь приглашения. — Юрий Петрович, вы оптимист. У нас прописана мама, инвалид второй группы. У сестры — справка о беременности. Мы подадим иск о признании акта 98-го года подложным. Назначим почерковедческую экспертизу. Это полгода. Потом апелляция. Потом кассация. Ваша техника встанет. Сколько стоит простой вашего крана в день? Пятьдесят тысяч? А всей бригады?
Корнеев reels.
— Шантажируешь, бухгалтер?
И тут вступила Лариса.
Она не просто вошла в роль. Она проживала её.
— Вы! — взвизгнула она, хватаясь за "живот". — Кровопийцы! Это дом моего детства! Я там каждый гвоздь целовала! Вы хотите по костям моим ехать? Не выйдет! Я там лягу! Я журналистов позову! Я Путину напишу! У меня справка, мне волноваться нельзя, а вы... убийцы!
Она разрыдалась так натурально, что даже мне стало не по себе. Она выла, размазывая тушь, падала на стул, пила воду из графина прямо из горлышка, трясла руками.
— Восемь миллионов! — кричала она. — Или я сожгу себя прямо на крыльце вашей конторы!
Корнеев поморщился, как от зубной боли.
— Уберите эту психованную, — процедил он, глядя на меня.
— Это собственник, — я развела руками. — Я не могу её убрать. Она в своем праве. Но за восемь миллионов она готова подписать отказ от прав на строение и обязательство не чинить препятствий. Прямо сейчас. И завтра вы загоняете бульдозер.
Корнеев барабанил пальцами по столу. Он был бизнесменом. Он умел считать. Восемь миллионов для его проекта — копейки, пыль. А скандал с беременной женщиной и остановка стройки — это проблемы.
— Семь, — сказал он. — И вы исчезаете. Наличными не дам. Безнал на счет. Договор «компенсации за неотделимые улучшения и переезд».
Я посмотрела на Ларису. Она замерла с открытым ртом, перестав выть на полуслове.
— Семь с половиной, — сказала я. — Нам еще долги закрывать.
— Семь. Это мое последнее слово. Или я вызываю охрану и выкидываю вас отсюда.
Я выдержала паузу.
— Мы согласны.
Договор готовили час. Всё это время Лариса сидела в углу тихо, как мышь, боясь спугнуть удачу. Я проверяла каждую запятую. Юристы Корнеева составили бумагу грамотно: мы продавали, по сути, строительный мусор по цене золота, но с жестким условием освобождения участка в течение 24 часов.
Как только деньги, семь миллионов рублей, упали на мой счет (я настояла, чтобы получателем была я, так как у Ларисы "нет карты"), я почувствовала, как с плеч свалилась бетонная плита.
Мы вышли из офиса. Солнце слепило глаза.
— Семь миллионов... — прошептала Лариса благоговейно. — Олька, мы богаты! Три с половиной мне, три с половиной тебе! Я куплю студию! Я...
— Лариса, — я остановилась и посмотрела на неё. — Мы не богаты. Мы живы.
Я достала телефон и набрала Вадима.
— Деньги у меня. Где встретимся?
— Ты шустрая, — хмыкнул Вадим. — Подъезжай в банк. Лёха подготовит закрытие займа.
Через час в отделении банка я перевела шесть миллионов двести тысяч рублей (основной долг плюс проценты и неустойка Вадима) на мой счет.
На моем балансе осталось восемьсот тысяч рублей.
Вадим вернул мне ключи от «Форда» и ПТС.
— Приятно иметь дело с профессионалом, — сказал он, пряча документы в портфель. — Кстати, машину помой. Там Лёха чипсы рассыпал.
Когда я вышла на улицу, Лариса ждала меня у машины. Она прыгала от нетерпения.
— Ну что? Отдала им? Сколько там осталось? Давай делить! Мне на карту кидай, я уже присмотрела путевку... —, я хотела сказать, на первый взнос!
Я села за руль своего родного, возвращенного «Форда». Погладила руль. Запах табака и чужого одеколона в салоне вызывал тошноту, но это была моя машина.
— Садись, — сказала я сестре.
Мы ехали молча. Лариса ерзала, проверяя телефон.
— Оль, ну чего ты молчишь? Переводи давай.
Я свернула во двор нашего дома. Заглушила мотор.
— Лариса, — я повернулась к ней. — Денег нет.
— В смысле нет? — она замерла. — Там же семь миллионов было! Ты бандитам шесть отдала? Остался миллион! Где моя половина?
— Твоей половины нет, — сказала я спокойно. — Из оставшихся восьмисот тысяч я забираю свои четыреста пятьдесят, которые ты украла.
— Ты... ты же сказала, что простила!
— Я соврала. Так же, как ты врала мне про кредит. Так же, как ты врала про беременность. Так же, как мы врали Корнееву. Остаток — триста пятьдесят тысяч.
— Ну вот! — она протянула руку. — Давай их сюда!
— Нет, — я покачала головой. — Эти деньги пойдут на налоги. С семи миллионов мы должны заплатить 13% НДФЛ в следующем году. Это девятьсот тысяч. Так что мы еще и должны останемся, Лариса. Я отложу эти триста пятьдесят на налог. А остальное буду выплачивать сама, со своей зарплаты.
Лариса смотрела на меня, и её лицо медленно наливалось красным.
— Ты... ты тварь, Оля! Ты меня обокрала! Я сыграла роль! Я дачу отдала! А ты всё забрала себе?!
— Я спасла тебя от тюрьмы, — тихо сказала я. — Я спасла тебя от бандитов. Я погасила твои долги у приставов. Ты чиста, Лариса. У тебя ноль долгов. И ноль денег. Это и есть нулевой вариант. Ты начинаешь с чистого листа.
— Ненавижу тебя! — заорала она, брызгая слюной. — Подавись своими деньгами! Чтоб ты сдохла со своей бухгалтерией! Мама была права, ты не человек, ты калькулятор!
Она выскочила из машины, хлопнув дверью так, что стекла задрожали. Я видела, как она бежит к подъезду, как набирает маму, чтобы пожаловаться на жестокую сестру, которая «украла миллионы».
Я осталась одна в машине.
Тишина.
Я посмотрела на свои руки. Они не дрожали.
Я сделала это. Я выпуталась из смертельной ловушки. Я вернула машину, я закрыла долги, я даже вернула свои накопления .
Но внутри была пустота.
Я победила. Но цена этой победы была — полное, окончательное одиночество. У меня больше не было сестры. Не было матери, которая, конечно же, встанет на сторону «обделенной» Ларисы. Не было дачи — моего места силы.
В кармане завибрировал телефон.
СМС от мамы. Я знала, что там будет. Проклятия. Обвинения.
Но я ошиблась.
Сообщение было коротким:
«Приезжай. Нам нужно поговорить. Отец бы этого не простил».
Я завела мотор. Не для того, чтобы ехать к ним. А просто чтобы согреться.
Передо мной стоял выбор: ехать домой, в пустую квартиру, и жить дальше своей правильной, стерильной жизнью. Или сделать последний шаг. Шаг, который либо разорвет этот круг, либо уничтожит меня окончательно.
Я должна была поставить точку. Не финансовую. Моральную.
Часть 8. Финальный баланс
В квартире пахло корвалолом и жареной картошкой.Этот запах, смесь тревоги и повседневности, всегда вызывал у меня желание сжаться в комок. Но сегодня я расправила плечи. Я входила в эту квартиру не как дочь-должница и не как старшая сестра-спасательница. Я входила как независимый аудитор, пришедший закрыть убыточный филиал.
Мама сидела за кухонным столом. Перед ней стояла фотография отца в траурной рамке. Рядом — стакан воды и пузырек с лекарством. Лариса сидела на подоконнике, демонстративно отвернувшись к окну, и нервно дергала ногой.
— Явилась, — сказала мама тихо. Не зло, а как-то обреченно. — Садись. Посмотри отцу в глаза.
Я села. На фото папа улыбался — молодой, в рабочей спецовке, к строящейся дачи. Той самой, которую мы сегодня продали как строительный мусор.
— Он строил этот дом для нас, — начала мама. Голос её дрожал. — Чтобы у семьи было гнездо. Чтобы вы, сестры, держались друг за друга. А ты, Оля... Ты продала память. И обокрала сестру. Как ты с этим жить будешь?
Лариса всхлипнула у окна, не поворачиваясь.
Я посмотрела на отца. Я помнила его другим. Не символом "гнезда", а жестким, справедливым мужиком, который говорил: «Кто не работает, тот не ест». Он любил порядок. И он ненавидел вранье.
— Мама, — сказала я спокойно. — Давай уберем папу. Он бы, узнав, что Лариса украла у меня деньги на операцию, чтобы купить телефон, сам бы взял ремень. Даже в её сорок шесть лет.
— Не смей! — взвизгнула Лариса, поворачиваясь. Лицо её было красным, заплаканным. — Я оступилась! А ты воспользовалась! Семь миллионов, Оля! Семь! А ты мне — ноль? Это по-христиански?
Я достала из сумки блокнот и ручку. Привычным движением открыла чистый лист.
— Давайте считать. Без истерик. Только цифры.
Я писала крупные, четкие цифры, проговаривая каждое действие:
— Получено от Корнеева: 7 000 000 рублей.
— Возврат долга Вадиму (основной долг + проценты + штрафы за просрочку, которую ты, Лариса, создала): 6 200 000 рублей.
— Остаток: 800 000 рублей.
— Возврат моих украденных накоплений: 450 000 рублей.
— Остаток: 350 000 рублей.
Я обвела последнюю цифру в кружок.
— Вот это — реальный остаток. Но вы забыли про налог. В следующем году мне придет уведомление из налоговой. 13% от 7 миллионов (так как владение менее 3 лет и сумма больше вычета) — это 910 000 рублей.
В кухне повисла тишина. Слышно было, как капает вода из крана.
— т.е.... — мама нахмурилась, пытаясь осознать арифметику. — Мы еще и должны?
— Я должна, — поправила я., Юридически продавец, я. Налог платить мне. У меня осталось 350 тысяч от сделки. Мне нужно добавить еще почти шестьсот тысяч из своего кармана, чтобы заплатить государству.
Я посмотрела на Ларису. Она хлопала глазами, рот приоткрыт. Вся её злость, вся её жадность разбились о гранитную скалу налогового кодекса.
— Но... Оль... — она слезла с подоконника. — А как же... Мы же богатыми должны были стать...
— Мы не стали богатыми, Лара. Мы просто избежали катастрофы. Я спасла тебя от уголовного дела за кражу. Я спасла тебя от бандитов, которые поставили тебя на счетчик. Я закрыла твои долги у приставов на триста тысяч. Ты сейчас стоишь передо мной — свободный человек. Без долгов, без судимости, с чистой кредитной историей. Это — мой тебе подарок. Цена этого подарка — мое время, мои нервы и мои будущие полмиллиона на налоги.
Лариса опустилась на стул. Она выглядела сдувшимся шариком. Миф о злой сестре-миллионерше рассыпался.
— А я думала... — прошептала мама. — Я думала, ты просто жадничаешь.
— Я не жадничаю, мама. Я выживаю. И тяну вас.
Я вырвала листок с расчетами из блокнота и положила его под фотографию отца.
— Это последний раз, когда я решала ваши проблемы. Лариса, ты взрослая женщина. Если ты еще раз возьмешь кредит, украдешь деньги или ввяжешься в аферу — я не приду. Даже если тебя будут убивать. Я сменю номер, перееду и забуду твое имя.
— Оля, ну зачем ты так... — мама потянулась к моей руке, в глазах мелькнул испуг. — Мы же родня. Кто, если не мы?
Я убрала руку.
— Родня — это когда любовь и уважение, мама. А не когда один жрет другого. Я вас люблю, но себя я теперь люблю больше.
Я встала. Достала из кошелька две пятитысячные купюры. Положила на стол.
— Это на продукты. Купи нормальной еды, мама. А ты, Лариса... Иди работать. Хоть кассиром, хоть уборщицей. Узнаешь цену деньгам — может, перестанешь воровать у своих.
Я развернулась и пошла в прихожую. Спиной я чувствовала их взгляды — растерянные, испуганные. Они привыкли, что Оля — это стена, за которую можно спрятаться. Теперь стена ушла. Им придется учиться стоять на ветру самим.
— Оля! — окликнула меня Лариса, когда я уже открыла дверь.
Я обернулась. Сестра стояла в проеме кухни. Она не злилась. Она выглядела... потерянной. Как ребенок, у которого отобрали опасную игрушку.
— А... зубы? — спросила она тихо. — Ты сделаешь зубы?
Впервые за все эти годы она спросила о моем здоровье не для галочки. В её глазах мелькнуло что-то человеческое. Стыд? Осознание?
— Сделаю, Лара, — кивнула я. — Заработаю и сделаю.
Я вышла и закрыла за собой дверь. Щелчок замка прозвучал как выстрел стартового пистолета.
На улице было свежо. Вечерний город зажигал огни. Я села в свой «Форд», положила руки на руль и глубоко вдохнула.
У меня не было миллионов. На мне висел будущий налоговый долг. У меня не было больше иллюзии дружной семьи.
Но у меня была моя жизнь. Моя машина. Моя работа. И мои вернувшиеся 450 тысяч на счете.
Я достала телефон и набрала номер клиники.
— Алло, здравствуйте. Я хотела бы записаться на консультацию к имплантологу. Да, на ближайшее время. Нет, откладывать больше не будем. Я готова.
Я завела мотор и выехала на проспект, вливаясь в поток машин. В зеркале заднего вида окна родительской квартиры становились всё меньше и меньше, пока не слились с тысячами других огней.
Я не знала, поймет ли Лариса урок. Не знала, простит ли мама мою жесткость. Но я знала одно: я дала им шанс стать людьми, перестав быть их костылем. И это было самым честным поступком в моей жизни.
Впереди горел зеленый свет. Я нажала на газ.