Я смотрела на этот сервиз — «Мадонна», ГДР, семьдесят лохматый год — и чувствовала, как внутри закипает глухая, тягучая злость. Чашка дрожала в моей руке, звякая о блюдце. В квартире пахло корвалолом, старой пылью и моим дорогим парфюмом, который бабушка, Галина Петровна, всегда называла «запахом буржуев».
— Леночка, ты печенье-то бери, не стесняйся, — бабушка подвинула ко мне вазочку с сухими галетами. — Хотя ты такое не ешь, наверное. Тебе круассаны подавай.
Она сидела напротив, прямая, как палка, в своей неизменной вязаной кофте. В её глазах, выцветших, но цепких, плясали хитрые искорки. Я знала этот взгляд. Сейчас будет удар.
— Ба, я привезла тебе продукты. И лекарства, те самые, немецкие, — я кивнула на пакеты в коридоре. — Там чек внутри, но ты не смотри, это подарок.
— Подарок... — она вздохнула картинно. — Спасибо, конечно. Но я вот что сказать хотела. Важный разговор.
Она сделала паузу, отпила чай.
— Ты же понимаешь, Лена, что квартиру я оставлю Виталику? Племяннику.
Мир качнулся. Не из-за квартиры как таковой — черт бы с ней, с этой двушкой в хрущевке. А из-за тона. Будничного, словно она сообщала прогноз погоды.
— Почему? — голос мой сел.
— Ну как почему? — она искренне удивилась. — У вас с мужем и так всё есть. Бизнес, машина, ипотеку платите — значит, деньги водятся. Ты сильная, Лена. А Виталик... Ну, не путёвый он, да. Долги у него, жена выгнала. Ему жить негде. Кто ему поможет, если не я? Справедливость, Леночка, она в том, чтобы слабым помогать. А ты справишься.
«У меня всё есть». Я вспомнила смс от банка, пришедшее час назад: «Оплата по кредиту просрочена». Вспомнила, что муж, Саша, второй месяц ищет работу после сокращения. Вспомнила, что это пальто я ношу пятый сезон.
— Ба, ты серьезно?
— Абсолютно. Так что ты не обижайся, а лучше помоги мне шторы постирать в следующие выходные. Виталик-то мужчина, ему негоже с тряпками возиться.
Я смотрела в её честные, убежденные глаза и понимала: война только началась.
Часть 1. Фасад благополучия
Выйдя из подъезда, я первым делом закурила, хотя бросила три года назад. Руки тряслись. Серый ноябрьский ветер швырял в лицо колючую крупу, идеально попадая в тон моему настроению.
«У вас всё есть». Эта фраза звенела в ушах. Бабушка видела фасад. Мой Инстаграм с красивыми тортами, мои вежливые улыбки, мои пакеты с деликатесами, которые я покупала ей, урезая наш с Сашей рацион. Она не видела изнанку: аренду, выросшую на 30%, поставщиков, требующих предоплату, и мои бессонные ночи, когда я считала копейки, чтобы заплатить зарплату кондитерам.
Я села в машину — старенький «Солярис», который бабушка почему-то считала «иномаркой премиум-класса». Телефон ожил. Звонил Саша.
— Лен, тут такое дело... На собеседовании отказали. Сказали, оверквалифайд, слишком умный для них.
Я закрыла глаза, прижавшись лбом к холодному рулю.
— Ничего, Саш. Прорвемся. Ты ужинал?
— Тебя жду. Лен, там из школы звонили. У Тёмки кроссовки порвались на физре, совсем каши просят. Надо новые.
Кроссовки. Аренда. Кредит. И бабушкины лекарства за пять тысяч, которые я только что отдала, чтобы услышать, что я «богатая» и мне ничего не нужно.
В этот момент я поняла, что больше не могу быть удобной. Всю жизнь я доказывала роду, что я молодец. Училась на пятёрки, открыла своё дело, никогда не просила денег. Я создала образ победителя, и теперь этот образ душил меня. А Виталик... Дядя Виталик, которому пятьдесят, который нигде не работал дольше полгода, — он был «бедненьким». Ему нужнее.
Я завела мотор. Мне нужно было домой, к мужу и сыну. Но внутри зрело холодное решение. Если я «богатая», значит, я могу позволить себе роскошь говорить правду.
Дома было тихо. Саша жарил картошку — запах дешевой, но уютной еды немного успокоил.
— Как съездила? — спросил он, не оборачиваясь.
— Нормально. Меня лишили наследства в пользу Виталика.
Саша замер с лопаткой в руке.
— Это шутка?
— Нет. Это «справедливость».
Часть 2. Любимый племянник
Через неделю бабушка позвонила сама.
— Леночка, у меня кран течёт на кухне. Кап-кап, спать не дает. Скажи Саше, пусть заедет, посмотрит.
— Ба, Саша на подработке, — соврала я. Муж лежал с мигренью. — Вызови мастера из ЖЭКа.
— Ой, они там хамы и дерут три шкуры! — возмутилась она. — А Виталик не может, у него спина.
Виталик. Я знала, что он сейчас обитает у неё. «Временно», пока не найдет жильё.
— Ба, дай трубку Виталику.
— Зачем?
— Дай.
Через минуту в трубке раздался вальяжный, слегка хриплый голос:
— Алло, Ленусь? Чего шумишь?
— Виталя, — я старалась говорить спокойно. — В квартире живет два взрослых человека. Ты можешь прокладку в кране поменять? Это стоит двести рублей и пятнадцать минут времени.
— Ой, ты ж бизнес-леди, тебе легко рассуждать, — хохотнул он. — У меня инструмента нет. И вообще, я в творческом поиске, мне не до сантехники. Тётя Галя сказала, Саша сделает. Вы ж семья.
Меня накрыло.
— Саша не приедет. И я не приеду. Вызовите сантехника. Деньги я переведу.
Я сбросила вызов и перевела тысячу рублей. Это были последние деньги на карте до завтрашней выручки.
Вечером мне позвонила мама (дочь Галины Петровны), которая давно жила в другом городе и старалась не вмешиваться.
— Лена, бабушка плакала. Говорит, ты стала черствая. Деньгами в лицо швыряешься, а приехать проведать старушку тебе некогда. Виталик её чаем отпаивал.
— Мам, Виталик её чаем отпаивал за мой счёт, — огрызнулась я. — Он живет там, ест мои продукты и ждет, когда квартира станет его.
— Не говори так, — вздохнула мама. — Он несчастный человек. А ты... ты же сильная. Будь мудрее.
Быть мудрее. Значит, терпеть. Но мой ресурс терпения закончился вместе с деньгами на расчетном счете.
Часть 3. Карточный домик
Декабрь ударил морозами и полным финансовым крахом. В пекарне сломалась конвекционная печь. Ремонт стоил столько, что мне пришлось заложить золото в ломбард.
Я сидела в офисе — каморке два на два метра, заваленной накладными, — когда дверь открылась. На пороге стоял Виталик. Румяный, в новой куртке (откуда?), с улыбкой от уха до уха.
— Привет труженикам тыла! — он плюхнулся на стул, не спрашивая разрешения. — Ленусь, дело есть. Деликатное.
Я смотрела на него и видела не родственника, а паразита.
— Что надо, Виталь?
— Да тётя Галя там... В общем, ей на санаторий бы надо. Спина, суставы, сама понимаешь. Я нашел путевку, горящую. Всего пятьдесят тысяч.
— И?
— Ну, у меня сейчас голяк, инвестиции прогорели, — он сделал скорбное лицо. — Оплати, а? Она же тебя вырастила. Квартиру, конечно, мне отписала, но это ж по справедливости, у тебя бизнес...
Я встала. Медленно.
— Виталя, посмотри вокруг.
— Ну? Тесто, булки. Пахнет вкусно. Деньги лопатой гребешь.
— У меня печь сломана. Мне людям зарплату платить нечем. Я золото в ломбард сдала сегодня утром. У меня нет пятидесяти тысяч. У меня пяти тысяч свободных нет.
Он прищурился, улыбка сползла.
— Да ладно прибедняться. Тётя Галя говорила, ты на Мальдивы собиралась.
— Тётя Галя придумала это, глядя на картинку на моем рабочем столе компьютера! — я почти кричала. — Уходи.
— Жадная ты, Ленка. Мать родную продашь. Смотри, аукнется.
Он ушел, хлопнув дверью. А через час позвонила бабушка. Голос был ледяной.
— Я не знала, что воспитала чудовище. Отказать больной бабушке в лечении... Виталик всё рассказал. Сказал, ты его выгнала и смеялась над нами.
— Ба, у меня нет денег!
— Не ври! У тебя совесть есть? Не звони мне больше, пока не извинишься перед братом.
Гудки. Я смотрела на телефон и чувствовала странную легкость. Словно тяжелый рюкзак наконец-то упал с плеч.
Часть 4. Тишина и грохот
Две недели мы не общались. Это было страшное, но спокойное время. Мы с Сашей выкручивались как могли. Он пошел таксовать по ночам, я сама встала за прилавок, уволив одного продавца. Мы начали выплывать.
Новый год приближался, город украсили гирляндами, но настроения не было. Я знала, что бабушка ждет. Ждет, что я приползу, принесу икру, сервелат, подарки и конверт с деньгами. Как всегда.
30 декабря зазвонил телефон. Неизвестный номер.
— Елена Викторовна?
— Да.
— Это соседка вашей бабушки, Тамара Ивановна. С пятого этажа.
Сердце пропустило удар.
— Что случилось?
— Леночка, тут скорая. Галина Петровна упала. Кричит страшно. Виталика нет, дверь была открыта... Вы приедете?
Я бросила всё. Покупателей, недоделанные отчеты.
В больнице пахло хлоркой и безнадежностью. Врач, молодой уставший парень, вышел ко мне, снимая перчатки.
— Шейка бедра. Сложный перелом. Возраст, остеопороз. Нужна операция, потом долгая реабилитация. И уход. Круглосуточный. Она сама не встанет ближайшие месяцы.
Я зашла в палату. Бабушка лежала маленькая, серая, с заострившимся носом. Увидев меня, она заплакала. Не жалобно, а зло.
— Где он? Где Виталик? Я ему звонила, он сказал, что занят!
— Я здесь, ба. Всё будет хорошо.
Я вышла в коридор и набрала Виталия.
— Да, Ленусь? — на фоне играла музыка, слышался звон бокалов.
— У бабушки перелом шейки бедра. Она лежачая. Нужен уход. Ты где?
— Оу... — музыка стихла. — Неприятность. Слушай, я сейчас не в городе. У друзей на даче, Новый год же.
— Виталя, ей нужно судно выносить. Её нужно мыть. Я работаю, Саша работает. Ты живешь у неё, ты наследник. Приезжай.
— Лен, ну ты чего? Я мужик. Какое судно? И вообще... Я же не прописан там. Давай ты сама пока, а я после праздников подскочу, мандарин принесу.
— Виталя, если ты не приедешь завтра, я меняю замки в квартире.
— Ты не имеешь права! Квартира моя! По завещанию!
— Завещание вступает в силу после смерти. А она жива. И ей нужна помощь сейчас.
— Истеричка, — бросил он и отключился.
Часть 5. Цена воды
Новогодняя ночь прошла в больничной палате. Саша привез мне термос с кофе и оливье в пластиковом контейнере.
— Ну что? — спросил он, глядя на спящую бабушку.
— Виталик не приедет.
— Ожидаемо. Что будем делать?
— Не знаю, Саш. Сиделку мы не потянем. Цены новогодние — космос.
Утром бабушка проснулась. Боль немного отступила, вернулся характер.
— Лена, почему ты здесь? Где Виталик? У него спина слабая, ему нельзя волноваться.
— Бабушка, — я села на край кровати и взяла её за руку. Жесткую, сухую руку. — Виталик на даче. Он не приедет. Убирать за тобой, мыть тебя и кормить буду я. Или Саша.
— Не выдумывай. Он приедет. Он любит меня. А ты... ты просто хочешь квартиру отобрать, пользуешься моментом!
Меня словно ударили. Даже сейчас, в подгузнике, беспомощная, она защищала свою иллюзию.
— Хорошо. Звони ему.
Она звонила. Раз, два, пять. «Абонент временно недоступен».
К вечеру она затихла. Отвернулась к стене.
Следующие три дня были адом. Я разрывалась между пекарней и больницей. Я научилась менять памперсы взрослому человеку, научилась не реагировать на брезгливость и стоны.
На четвертый день явился Виталик.
Зашел в палату, благоухая перегаром.
— Ну, как тут наша страдалица? — громко спросил он.
Бабушка оживилась, попыталась приподняться.
— Виталик! Приехал! Я знала!
— Тёть Галь, тут дело такое, — он сразу перешел к делу, игнорируя меня. — Врачи говорят, дело долгое. Тебе уход нужен профи. Я договорился с одной женщиной, недорого. Но нужны деньги.
— У меня есть «гробовые», — прошептала бабушка. — На книжке.
— Во! Давай доверенность оформим быстренько. Я сниму, всё организую, будешь как королева. А квартиру лучше сейчас дарственной на меня переписать. Чтобы, знаешь, налоги потом не платить. Я узнавал, так выгоднее.
Я стояла у окна и молчала. Это должно было случиться.
— Дарственную? — бабушка растерялась. — Но я же живая еще. Куда мне?
— Да ты дома будешь жить! Я ж тебя не выгоню, ты чего! Просто бумаги оформим, чтобы я мог всем управлять. А то Ленка вон, — он кивнул в мою сторону, — занятая, ей некогда. А я буду рядом.
Бабушка перевела взгляд на меня. Потом на Виталика. В её глазах плескался страх. Животный страх старика, который понимает, что становится обузой.
— Лен, выйди, — попросила она.
Я вышла.
Часть 6. Момент истины
Я сидела в коридоре десять минут. Потом дверь открылась, выскочил Виталик, красный и злой.
— Старая маразматичка! — прошипел он.
Увидел меня, сплюнул.
— Что, обработала её? Настроила?
— Я молчала, Виталя.
— Да пошли вы обе! Сами в говне ковыряйтесь! У меня жизнь, у меня перспективы! Не нужна мне ваша халупа с лежачей бабкой в нагрузку!
Он убежал, громко топая.
Я зашла в палату. Бабушка лежала, глядя в потолок. По щекам текли слезы, затекая в уши.
— Что случилось, ба?
— Я сказала, что дарственную не подпишу. Что напишу завещание, но деньги дам только по факту расходов.
— И?
— Он сказал... — губы её задрожали. — Он сказал: «Тогда сдыхай тут быстрее, раз такая умная».
В палате повисла тишина. Только пищал какой-то прибор в коридоре.
— Лена, — тихо позвала она.
— Я тут.
— У меня правда кран течёт?
— Течёт, ба.
— А у тебя... правда денег нет?
Я вздохнула. Скрывать больше не было смысла.
— Правда, ба. У меня долг за аренду двести тысяч. И кредитов на полмиллиона. Я не богатая. Я просто гордая была.
Она повернула голову. Впервые за много лет я увидела в её глазах не оценку, а боль и осознание.
— А продукты? Лекарства? Откуда?
— С кредитки. Чтобы ты не расстраивалась. Чтобы любила.
Она закрыла глаза.
— Дура я старая, Леночка. Какая же я дура.
Часть 7. Тяжелый разговор
Выписка была сложной. Мы с Сашей привезли её домой. Квартира встретила нас затхлостью и следами пребывания Виталия: гора немытой посуды, пустые бутылки, окурки в цветочном горшке.
Увидев это, бабушка лишь поджала губы.
Вечером, когда я устроила её поудобнее и собиралась уходить (Саша остался дежурить в ночь), она меня остановила.
— Сядь. Надо решить.
Я села.
— Я не смогу вставать долго?
— Врач говорит, полгода минимум. При хорошем раскладе.
— Ты не сможешь ко мне ездить каждый день. И Саша не сможет. У вас работа, семья. Я вас утяну на дно.
Она говорила жестко, по-деловому. Как та Галина Петровна, которой она была когда-то, до того как превратилась в манипулятора.
— Мы справимся, ба.
— Нет. Не справитесь. Я видела твое лицо. Ты серая вся.
Она помолчала.
— Зови нотариуса завтра.
— Зачем?
— Будем квартиру продавать.
— Ба, ты чего? Где ты жить будешь?
— В пансионате. В частном. Я узнавала у соседки, у Тамары, она мужа туда устроила. Там уход, там врачи. Денег с квартиры хватит на несколько лет хорошей жизни. А остаток... остаток тебе на долги.
— Ба, я не возьму.
— Возьмёшь! — она стукнула здоровой рукой по одеялу. — Это не подарок. Это плата. За мою глупость. И за то, что я чуть не отдала всё этому... паразиту. Я хочу прожить остаток дней в чистоте и сытости, а не смотреть, как ты загибаешься, вынося за мной судно.
Это было самое взрослое решение, которое я от неё слышала.
— Но это твой дом.
— Мой дом там, где меня не предают. А стены... это просто стены.
Часть 8. Финал. Свет в конце
Прошло полгода.
Май выдался теплым. Я парковала машину у ворот загородного пансионата «Сосновый бор». Машина была всё та же, «Солярис», но теперь в ней не пахло моим страхом. Долги были закрыты. Пекарня дышала свободно, мы даже запустили новую линейку пирожных.
Я шла по аллее, шурша гравием. На веранде, укутанная в плед, сидела Галина Петровна. Рядом с ней — какая-то такая же боевая старушка, они о чем-то жарко спорили.
Увидев меня, бабушка расцвела. Она поправилась, лицо порозовело. Здесь её кормили по расписанию, лечили, а главное — слушали. Она стала местной звездой, рассказывая байки про свою жизнь.
— Леночка! — она протянула руки.
Я обняла её. От неё пахло чистотой, шампунем и немного — мятой.
— Как ты, ба?
— Ой, да что мне сделается. Вот, с Марией Ивановной спорим про политику. Ты привезла те эклеры?
— Привезла.
Мы пили чай на веранде.
— Виталик звонил, — вдруг сказала она, глядя на сосны.
Я напряглась.
— И что?
— Просил денег. Сказал, что попал в аварию, виноват, нужны откупные.
— И что ты?
— Сказала, что у меня теперь нет денег. Я теперь бедная, живу на содержании у внучки. А богатым помогать — только портить.
Она хитро подмигнула мне. Тем самым, знакомым прищуром, но теперь в нём не было злости. Только ирония.
— И знаешь, Лена, — добавила она, беря меня за руку. — Он больше не звонил. А ты... ты приезжай почаще. Не надо сумок, не надо лекарств. Просто приезжай.
Я смотрела на неё и понимала, что мы победили. Мы потеряли квартиру, «родовое гнездо», но мы обрели что-то куда более важное. Мы наконец-то увидели друг друга настоящими.
— Обязательно, ба. В следующие выходные Тёмку привезу, он по тебе соскучился.
— Жду, — кивнула она. — И скажи ему, пусть кроссовки новые наденет, я проверю.
Я шла к машине, и солнце, пробиваясь сквозь сосновые ветки, слепило глаза. Жизнь продолжалась. Сложная, без халявных квартир и легких решений, но зато — своя. И честная.