Утро началось с запаха каши и звонка будильника. Маргарита Сергеевна, привыкшая просыпаться в идеальной тишине, первое мгновение не могла понять, где она. Потом все встало на свои места. Она быстро накинула халат и вышла на кухню.
Вася уже сидел за столом, одетый в свою постиранную и высушенную на балконе одежду. Она все еще была старой и поношенной, но теперь — чистой. Он сидел смирно, сложив руки на коленях, и смотрел на тарелку с овсянкой, которую она оставила ему накрытой с вечера.
— Доброе утро, — сказала она, пытаясь сделать голос обыденным. — Ты уже проснулся. Молодец.
— Доброе утро, — тихо отозвался он, не поднимая глаз. — Я… я не знал, можно ли есть.
— Конечно можно. Я же для тебя оставила. Кушай.
Она принялась готовить кофе, наблюдая за ним краем глаза. Он ел аккуратно, стараясь не проронить ни крошки. В чистоте и при дневном свете он казался еще более хрупким и бледным, но в его движениях появилась какая-то осторожная уверенность.
— Сегодня после школы, Василий, мы с тобой зайдем к тебе домой, — объявила она, садясь напротив с чашкой. — Нужно поговорить с мамой. Решить, как нам быть дальше.
Он замер с ложкой на полпути ко рту. В глазах снова мелькнул тот же животный страх.
— Обязательно?
— Обязательно. Она же переживает. И нам нужно с ней договориться, как тебе помочь. Чтобы ты в школу ходил чистый и сытый.
Он молча кивнул, но аппетит у него, казалось, пропал.
В школе этот день прошел иначе. Заметили ли одноклассники, что «Пятно» сегодня не такое грязное? Возможно. Но дразнить не стали — слишком уж сосредоточенным и отстраненным он выглядел. Маргарита Сергеевна на уроке пару раз обратилась к нему с простыми вопросами, на которые он смог ответить односложно. Маленькая победа.
После уроков они снова шли знакомой дорогой. Но на этот раз у Васи в руках был пакет с его вчерашней одеждой от Маргариты Сергеевны и булочкой, купленной по дороге — «для мамы».
Дверь в квартиру была заперта. Вася постучал, потом достал из-под половичка ключ. Внутри пахло по-другому — резким хлором и сыростью. Лидия Ивановна, в старом, но чистом платье, с тряпкой в руках, встретила их в прихожей. Она выглядела вымотанной, но трезвой. На кухне был виден результат ее бессмысленного порыва: пол был вымыт, но мокрая грязь просто смахнута в угол, посуда собрана в раковину, но не вымыта. Запах плесени и гнили все равно витал в воздухе, лишь слегка приглушенный химией.
— Здравствуйте, — тихо сказала Лидия, избегая встретиться взглядом с учительницей. — Проходите. Извините за беспорядок… Я тут пыталась…
— Здравствуйте, Лидия Ивановна, — Маргарита Сергеевна шагнула внутрь, стараясь не смотреть на разбегающихся тараканов. — Мы с Василием зашли поговорить.
Они уселись на кухне. Вася притих на стуле, сжимая в руках пакет.
— Лидия Ивановна, ситуация критическая, — начала Маргарита Сергеевна без предисловий. — Ребенок живет в антисанитарных условиях, недоедает, подвергается насмешкам. Вчера он признался, что не умеет пользоваться стиральной машиной. Ему семь лет.
Лидия опустила голову, ее пальцы теребили край тряпки.
— Я знаю… Я не мать, а червяк. Вам что, отнять его хотите? В детдом сдать? — в ее голосе послышались слезы и вызов.
— Нет. Я хочу помочь вам обоим. Но для этого нужны ваши действия. Сейчас. Первое: нужно навести здесь порядок. Реальный, а не для галочки. Второе: вам нужно лечение.
— Какое лечение?! — Лидия вспылила, подняв голову. Глаза у нее были красными. — От судьбы не вылечишься! От тоски не вылечишься! Муж погиб, работа ушла… Вы думаете, я такая от хорошей жизни?
— Мам… — тихо проговорил Вася.
— Молчи! — резко обернулась она к нему. — Из-за тебя теперь учительница квартиру осматривает! Позоришь меня!
Маргарита Сергеевна встала, и ее движение было таким резким, что Лидия замолчала.
— Не на ребенка кричать надо, а силы искать! — ее голос зазвучал с холодной, режущей ясностью. — Вы не одни. Есть центр социальной помощи, есть группы для женщин. Можно получить направление, пройти курс. Пока вы этого не сделаете, Василий будет жить со мной.
В кухне повисла гробовая тишина. Даже тараканы, казалось, затаились.
— Что? — прошептала Лидия.
— Вы не справляетесь. Ребенку нужна безопасность, тепло и регулярная еда. Я могу обеспечить это временно. Пока вы не встанете на ноги. Это не изъятие. Это передышка. Для вас обоих.
Лидия смотрела на нее, и в ее взгляде бушевали бури: обида, стыд, отчаяние и… крошечная, едва уловимая надежда.
— А что люди скажут? Что я ребенка бросила…
— Люди скажут то, что захотят, в любом случае. А ваш сын будет сыт, одет и сможет делать уроки. Я буду приводить его к вам каждые выходные. Если, конечно, здесь будет порядок и вы будете в адекватном состоянии.
Вася смотрел то на мать, то на учительницу. Его мир снова переворачивался. Уехать отсюда? Надолго? Страх перед неизвестным боролся с памятью о теплой воде, вкусном супе и тишине.
— Васенька… — голос Лидии дрогнул. — Ты… ты хочешь уехать от мамы?
Он не знал, что ответить. Правда могла ранить. Ложь была бы предательством. Он посмотрел на Маргариту Сергеевну, ища подсказки, но ее лицо было непроницаемым.
— Я… я не знаю, мам.
Эти три слова, тихо сказанные, стали для Лидии приговором. Она снова опустила голову и просто кивнула.
— Ладно. Берите его. На недельку… Я… я попробую тут прибраться. Позвоню в этот ваш центр.
— Хорошо, — Маргарита Сергеевна выдохнула. — Собирай, Василий, самое необходимое. Книжки, игрушки какие-нибудь.
Пока мальчик копался в своей комнате, две женщины стояли в гнетущем молчании.
— Вы… вы не пожалеете? — хрипло спросила Лидия. — Он тихий, но… неудобный.
— Я педагог, Лидия Ивановна, — ответила Маргарита Сергеевна. — Моя работа — заниматься неудобными вопросами. И неудобными детьми. Вы боритесь. Ради него. Хотя бы попробуйте.
Когда они выходили, Вася нес свой рюкзачок, куда сунул пару маек, старую машинку и потрепанную книжку со сказками. Он обернулся на пороге. Мама стояла посреди грязной кухни, маленькая и сломленная, и махала ему рукой. Ее лицо было мокрым от слез.
— Пойдем, — мягко сказала Маргарита Сергеевна, положив руку ему на плечо.
Они вышли на улицу. Дверь закрылась, отделяя его от старой жизни. Он сделал шаг, потом еще один. Он не оглядывался. Впереди была чистая квартира, тишина и непонятное будущее. И женщина, которая, кажется, решила за него бороться, когда даже его собственная мама уже почти сдалась.
***
Жизнь в квартире Маргариты Сергеевны вошла в новое, странное русло. Утро начиналось не с тишины, а со звука радио на кухне и скрипа табуретки, когда Вася усаживался завтракать. Вечером в ванной теперь висело детское полотенце, а на полке в прихожей стояли его убогие кеды, которые она, скрепя сердце, мыла каждую неделю.
Она пыталась наладить быт и учебу. Усаживалась с ним за уроки, терпеливо разбирая крючки и палочки в прописях, складывая слоги. Он схватывал медленно, с трудом, будто его мозг, привыкший к выживанию, отказывался воспринимать абстрактные знания. Но он старался. Старался так, что иногда кулачки его белели от напряжения.
— Молодец, Василий, вот эта буква уже гораздо лучше, — говорила она, и он заливался краской от смущения и гордости.
По выходным они ходили к Лидии. Та действительно пыталась. Квартира была по-прежнему бедной и неуютной, но теперь в ней не было груды немытой посуды, пол подметен, а тараканы, хоть и не исчезли, перестали быть полноправными хозяевами. Лидия была трезва, говорила тихо, кормила Васю пельменями или макаронами. Но между матерью и сыном висела невидимая стена неловкости. Они словно разучились общаться. Вася робко рассказывал о школе, Лидия кивала, гладила его по голове и тут же отводила руку, будто боялась сделать что-то не так. Маргарита Сергеевна наблюдала за этими встречами с тяжелым чувством. «Починить это будет сложнее, чем квартиру», — думала она.
В понедельник, когда Маргарита Сергеевна вернулась с Васей из школы, ее ждал сюрприз. У подъезда стояла дорогая иномарка темного цвета, а на лавочке у входа сидел мужчина в добротной кожаной куртке. Он курил и смотрел прямо на них. Когда они поравнялись, он встал, перегородив путь.
— Маргарита Сергеевна? Учительница Петрова?
Его голос был низким, уверенным, без тени сомнения. Вася невольно прижался к ее ноге.
— Да, я. А вы?
— Николай Игнатьев. Брат Лидии. Можно поговорить?
Он не просил, он констатировал. Маргарита Сергеевна почувствовала, как по спине пробегает холодок.
— Проходите.
В ее чистой, уютной прихожей он казался инородным телом. Он окинул помещение беглым, оценивающим взглядом, заметил детские тапочки у порога, и его губы чуть дрогнули.
— У вас хорошо. Чисто. — Он произнес это без одобрения, просто как факт. — Я к вам по семейному делу. По поводу моего племянника.
Он не стал ждать приглашения в комнаты, остался стоять.
— Лидия рассказала о вашей… инициативе. О том, что вы временно приютили Васю.
— Это не инициатива, Николай… — она запнулась, не зная отчества.
— Просто Николай. Это что? Благотворительность? Социальный проект? — в его тоне зазвучала легкая, язвительная нотка.
— Это необходимость. Ребенок находился в опасных для здоровья и развития условиях. Его мать была не в состоянии о нем заботиться.
— А вы — в состоянии? У вас есть на это право? Суд? Органы опеки? — он сыпал вопросами, как обвинениями.
Маргарита Сергеевна почувствовала, как внутри все сжимается от гнева.
— Я действовала по договоренности с матерью ребенка. Чтобы предотвратить вмешательство тех самых органов, которые могли бы изъять его официально. Я педагог, я вижу проблему и пытаюсь ее решить, а не просто отписаться бумажкой!
— Вижу, — он медленно выпустил дым, который он принес с улицы, и она поморщилась. — Вижу энтузиазм. Но вы лезете в чужую семью, Маргарита Сергеевна. Вы не знаете всех обстоятельств.
— Я знаю, что ребенок ходил голодный и грязный! Знаю, что дома у него были тараканы вместо игрушек!
— И что? — он вдруг резко повысил голос, и Вася вздрогнул. — Вы думаете, отмыв его и накормив супом, вы решите проблему? Проблема — в его матери! В ее слабости! И ваше благородное вмешательство только усугубляет ситуацию! Она теперь уверена, что можно скинуть ответственность на первую встречную сердобольную училку!
— Я не первая встречная! Я его классный руководитель!
— А это дает вам право забирать детей к себе домой? — он сделал шаг вперед, и его физическое присутствие стало давить. — У вас есть свои дети? Нет? Вот видите. А у Лидии — есть. Ее крест. И ее проблема. Не ваша.
Эти слова ударили точно в цель. В ее незаживающую, старую рану. Она побледнела.
— Вы… вы не имеете права…
— Имею, — перебил он холодно. — Я — ее брат. Единственный родственник. И я не позволю, чтобы нашу фамилию выставляли на посмешище. Чтобы про нас по всему городу шушукались: «Смотрите, Игнатьевы совсем опустились, ребенка учителям в няньки отдали». У меня положение. Репутация.
Теперь все стало на свои места. Репутация. Вот что его беспокоило. Не страдания сестры, не будущее племянника.
— Так что вот что, Маргарита Сергеевна, — он бросил окурок в принесенную с улицы пепельницу-пустышку, что было верхом бесцеремонности. — Прекращайте этот самодеятельный цирк. Верните Васю матери. А мы уж как-нибудь в семье разберемся. Я помогу деньгами, устрою Лидку в клинику, если надо. Но — без посторонних.
Он посмотрел на Васю, который замер, вжавшись в стену.
— Собирай вещи, племянник. Поедешь к маме.
— Нет, — тихо, но четко сказала Маргарита Сергеевна. Она встала между мужчиной и мальчиком. — Он никуда не поедет сегодня. У него уроки не сделаны. И состояние Лидии пока не позволяет гарантировать его безопасность. Я действую в интересах ребенка. И пока это так, он остается здесь.
Николай смерил ее взглядом, полным презрения и досады.
— Вы хотите проблем? Серьезных проблем? У меня есть знакомства. И в роно, и в департаменте образования. Одна жалоба на ваше самоуправство, на нарушение этики… Вы думаете, вас похвалят? Вас уволят, Маргарита Сергеевна. С волчьим билетом. И кому тогда поможет ваш праведный пыл?
Это была прямая угроза. Чистая, циничная и страшная. Она чувствовала, как подкашиваются ноги. Работа была ее всем: смыслом, опорой, идентичностью.
— Убирайтесь, — прошептала она, и голос ее предательски дрогнул.
— Что-что?
— Я сказала, убирайтесь из моей квартиры. Иначе я вызову полицию. А завтра в школе я буду ждать официальный запрос от органов опеки, подкрепленный вашими «знакомствами». Но пока его нет, Василий — мой гость по договоренности с его законной матерью. Все.
Они стояли, измеряя друг друга взглядами. Николай первым отвел глаза. Он понял, что наскоком эту женщину не взять. Она не испугалась до конца.
— Хорошо. Играете по-крупному. Ваша правота. Ваши правила. Но игра только начинается, — он кивнул и, не прощаясь, вышел, громко хлопнув дверью.
В квартире повисла тягостная тишина. Маргарита Сергеевна прислонилась к стене, закрыв глаза. Сердце колотилось где-то в горле.
— Маргарита Сергеевна? — дрожащий голосок Васи вывел ее из оцепенения. — Это… это дядя Коля. Он очень злой. Мама его боится.
Она открыла глаза, посмотрела на испуганное лицо мальчика.
— Да, Василий. Он злой. Но мы… мы не будем его бояться. Пойдем, будем уроки делать.
Она повела его в комнату, но в голове у нее стучала только одна мысль: «Он не отступит. Что я наделала? Во что ввязалась?» А потом она посмотрела на Васину спину, сгорбленную над учебником, и другой внутренний голос, тихий, но упрямый, ответил: «Во что было надо.»
***
Угроза дяди Коли висела в воздухе неделю. Маргарита Сергеевна ждала звонка из роно, вызова на комиссию, анонимной жалобы. Но ничего не происходило. Тишина была страшнее крика. Каждое утро, проверяя школьную почту, она вздрагивала, видя письма от администрации. Но там были только обычные расписания и отчеты.
Жизнь с Васей продолжалась. Он начал понемногу читать, пусть и по слогам, с болезненной медлительностью. Однажды он сам, без напоминания, помыл за собой тарелку после ужина. Маленькие, хрупкие побеги нормальности пробивались сквозь многолетние слои запустения.
В субботу они, как обычно, пошли к Лидии. Та встретила их бледная, с красными от слез глазами. Квартира снова была неубранной. На столе стояла пустая бутылка из-под дешевого портвейна.
— Что случилось? — спросила Маргарита Сергеевна, чувствуя, как сердце сжимается.
— Коля был, — прошептала Лидия, не глядя на сына, который замер в дверях. — Говорил… много говорил. Что я — тряпка. Что из-за меня теперь вся семья под ударом. Что эта ваша помощь… — она махнула рукой в сторону учительницы, — это только хуже делает. Что вы просто хотите показать себя святой, а потом бросите Васю, когда надоест. И тогда его точно в детдом заберут. Лучше уж сразу…
— Мама, — Вася сделал шаг вперед, его голос дрожал. — Ты… ты опять пила?
— Не смей меня судить! — вспыхнула Лидия, но в ее крике не было силы, только бессильная ярость. — Ты уже на ее стороне! Я для тебя что? Грязная пьяница? А она — чистая, правильная? Она тебе и мать теперь?
Вася замер, словно получил пощечину. Маргарита Сергеевна взяла его за плечо.
— Лидия, вы несправедливы. К себе и к нему. Николай манипулирует вами. Он хочет вернуть все, как было, чтобы не «позориться».
— А может, он прав! — закричала Лидия. — Может, мне просто не быть матерью! Заберите его! Окончательно! Усыновите! Или в детдом! Мне все равно!
Эти слова, выкрикнутые в пьяном отчаянии, повисли в воздухе, острые и ядовитые, как осколки стекла. Вася вырвался из рук Маргариты Сергеевны и бросился вон из квартиры. Они услышали, как хлопнула входная дверь.
— Довольны? — холодно спросила Маргарита Сергеевна.
Лидия опустилась на стул и разрыдалась, уткнувшись лицом в грязную скатерть.
— Уйдите… Уйдите, ради Бога… Оставьте нас…
Маргарита Сергеевна нашла Васю на детской площадке у дома. Он сидел на холодной железной качели, раскачиваясь еле-еле, и плакал. Не рыдал, а из его глаз просто текли беззвучные, обильные слезы.
— Василий…
— Она не хочет меня, — прошептал он, не глядя на нее. — Она правда не хочет. Дядя Коля сказал правду. Я ей не нужен.
— Это неправда. Она больна. И ей страшно. А когда человеку страшно, он говорит ужасные вещи.
— Но она же сказала… «Заберите его».
— Она сказала это от боли. Поверь мне.
Она села на соседние качели. Холодный металл проникал сквозь тонкую ткань юбки.
— Что мы будем делать? — спросил он, вытирая лицо рукавом. Чистым рукавом, который она постирала два дня назад.
— Мы… — она запнулась. У нее не было готового ответа. План «временной передышки» рушился. Стены смыкались. Угрозы дяди Коли, срывающаяся в алкоголизм мать, привязанность к мальчику, которая уже переросла в нечто большее, чем жалость. И страх. Глубокий, леденящий страх за свою жизнь, которую она так выстроила после всех потерь.
В понедельник утром ее вызвала директор, Галина Петровна. Женщина с усталым, озабоченным лицом.
— Маргарита Сергеевна, садитесь, пожалуйста. У нас… возникли некоторые вопросы.
— Какие вопросы? — ее голос прозвучал ровно, хотя ладони стали влажными.
— К нам поступали… сигналы. На ваше профессиональное поведение. О том, что вы превышаете полномочия, вмешиваетесь в частную жизнь семьи ученика, создаете конфликтные ситуации. Более того, ребенок якобы проживает у вас дома. Это правда?
Маргарита Сергеевна глубоко вдохнула.
— Галина Петровна, ситуация с Василием Петровым была критической. Мать — алкоголичка, жилье — антисанитария, ребенок был в опасности. Я действовала по устной договоренности с матерью, чтобы не доводить до официального изъятия органами опеки, что было бы для него травмой. Я хотела помочь семье встать на ноги.
— По устной договоренности… — директор сняла очки и потерла переносицу. — Маргарита Сергеевна, вы опытный педагог. Вы понимаете, что это самоуправство. Вы не имели права забирать ребенка к себе. Это могла сделать только опека по решению суда. На вас могут подать заявление о похищении. Ваши действия ставят под удар репутацию школы!
— Репутация школы или жизнь ребенка? — не удержалась Маргарита Сергеевна.
— Не надо пафоса! — резко сказала Галина Петровна. — Ребенок должен быть в семье. Если семья неблагополучна — этим занимаются специальные службы. Не вы в одиночку! Сигналы поступили очень серьезные. От родственника, человека с положением. Он грозится жалобой в прокуратуру. Вы хотите проверок? Скандала в прессе? «Учительница похитила ученика»?
Маргарита Сергеевна сжала кулаки под столом.
— Что вы предлагаете?
— Немедленно вернуть ребенка матери. Сегодня же. И написать объяснительную. И, Маргарита Сергеевна… — директор посмотрела на нее с неприкрытым сожалением. — Возможно, вам стоит взять отпуск. Или… подумать о своем профессиональном соответствии. Давление будет серьезным. Я не уверена, что смогу вас защитить.
Это был ультиматум. Тот самый, которого она боялась. Карьера или ребенок. Спокойная, привычная жизнь или война с системой, которую она не может выиграть в одиночку.
Она вышла из кабинета, как во сне. Уроки до обеда прошли в тумане. Она видела, как Вася украдкой смотрит на нее, чувствуя неладное. Он уже научился считывать ее настроение.
После уроков она не повела его домой, а привела в пустой, прохладный актовый зал. Солнечные лучи пыльными столбами падали на сцену.
— Василий, садись. Нам нужно поговорить.
Он послушно сел на край стула, сложив руки на коленях. Его глаза, такие взрослые и серьезные, смотрели на нее без страха, с доверием, которого она сейчас боялась больше всего.
— В школе… возникли проблемы. Из-за того, что ты живешь у меня.
— Из-за дяди Коли?
— Да. Он написал жалобу. Директор сказала, что я нарушила правила. Что так нельзя. Что… тебя нужно вернуть домой.
Он не заплакал. Он просто схватился за край сиденья, и все его тело стало напряженным, как струна.
— К маме? Туда?
— Я не знаю, — честно сказала она. Ее голос сорвался. — Они могут… Они могут вообще забрать тебя из нашей школы. Перевести в другую. Или… в детский дом, если решат, что мама не справляется, а я не имею права тебя держать.
Он долго молчал, глядя в пыльный солнечный луч.
— А ты чего хочешь? — спросил он наконец, и этот прямой, детский вопрос пронзил ее насквозь.
Чего она хотела? Отказаться от всего, что строила годами? Стать изгоем? Проиграть битву, в которой противник был сильнее, циничнее и имел все рычаги?
Но когда она смотрела на это маленькое, израненное доверием существо, ответ приходил сам собой. Страшный, нелепый, самоубийственный и единственно возможный.
— Я хочу, чтобы ты был в безопасности. Чтобы ты был сыт, одет, учился. Чтобы над тобой не смеялись. Чтобы ты не боялся. И… — она сделала паузу, собираясь с силами, — чтобы ты остался со мной. Но за это мне, возможно, придется очень сильно бороться. И я могу проиграть.
Он встал, подошел к ней и, не говоря ни слова, обнял ее за шею, прижавшись щекой к ее плечу. Он пах детским шампунем и чистым бельем. Он не был ее сыном. Но в этот момент он был ее ребенком. Единственным.
— Я не хочу, чтобы вы проиграли, — прошептал он ей в ухо. — Но я… я очень хочу остаться.
Маргарита Сергеевна закрыла глаза, обняв его в ответ. Перед ней лежали два пути. Один — назад, к тишине, порядку и карьере. Другой — вперед, в неизвестность, в скандал, в борьбу, где ставкой была судьба этого мальчика.
Она отпустила его, встала и взяла его за руку. Ее лицо было бледным, но решительным.
— Пойдем. Сейчас мы пойдем к директору. И я скажу ей свой ответ.
Они вышли из актового зала в полутемный коридор. Луч света из открытой двери в учительскую упал на них, разрезая темноту пополам. Она не знала, что скажет. Она не знала, что будет завтра. Она только крепче сжала маленькую, теплую руку в своей и сделала шаг навстречу своему окончательному выбору.
Продолжение здесь:
Нравится рассказ? В таком случае вы можете отблагодарить автора за труд ДОНАТОМ. Для этого нажмите на черный баннер ниже:
Первую часть вы можете найти по ссылке:
Читайте у нас и другие жизненные истории:
Если не затруднит, оставьте хотя бы пару слов нашему автору в комментариях и нажмите обязательно ЛАЙК, ПОДПИСКА, чтобы ничего не пропустить и дальше. Виктория будет вне себя от счастья и внимания!
Можете скинуть ДОНАТ, нажав на кнопку ПОДДЕРЖАТЬ - это ей для вдохновения. Благодарим, желаем приятного дня или вечера, крепкого здоровья и счастья, наши друзья!)