— Я переписала всё имущество на фонд защиты кошек, а вы работайте, молодые еще.
Я сказала это тихо, почти буднично, помешивая ложечкой остывший чай. Звяк-звяк. Серебро о фарфор. В комнате повисла такая тишина, что стало слышно, как в прихожей тикают старые настенные часы. Громко, с надрывом, будто отсчитывают последние секунды до взрыва.
Максим замер с бутербродом у рта. Света, моя любимая Светочка, которая только что жаловалась на то, что ей «жизненно необходим» ретрит на Бали, медленно опустила телефон.
— Ба, ты шутишь? — голос у Максима дрогнул. Он попытался улыбнуться, но улыбка вышла кривой, жалкой. — Какие кошки? У тебя же аллергия на шерсть.
— Аллергия у меня, Максимушка, на дармоедство, — я подняла на него глаза. Спокойно так посмотрела, как когда-то смотрела на провинившихся прорабов в тресте. — А кошки — они существа благодарные. Им, в отличие от вас, от меня не только «трешка» в центре нужна.
Я положила на стол папку. Синюю, плотную. На обложке белел стикер с размашистой надписью: «Завещание / Фонд "Мягкие лапы"».
Знаете, я ведь всю жизнь с цифрами работала. Цифры не врут. Если в графе «расходы» — вся моя пенсия и накопления, уходящие на ваши «стартапы», которые лопаются, как мыльные пузыри, и на брендовые сумки, а в графе «приход» — один звонок в месяц с вопросом «Ба, как давление? Деньги перевела?», то баланс не сходится. Предприятие убыточно. И любой грамотный бухгалтер вам скажет: такую лавочку пора закрывать.
Света потянулась к папке, руки у нее тряслись.
— Бабушка, это же... это незаконно! Тебя обманули! Ты пила таблетки сегодня? Макс, звони маме!
Я сделала глоток чая. Горький. Сахар забыла положить. Или жизнь такая пошла?
— Звони, — кивнула я. — Только мама ваша в курсе. Она мне еще вчера сказала: «Мам, делай что хочешь, я устала их тянуть». Так что, дорогие мои, привыкайте. Халява закончилась.
Часть 1. Аудит совести
Когда за ними захлопнулась тяжелая дубовая дверь, я не почувствовала торжества. Только усталость. Будто разгрузила вагон с цементом, а не чай попила с родными внуками. Я подошла к окну. С пятого этажа «сталинки» двор был как на ладони. Вот они вышли из подъезда. Максим яростно жестикулировал, пинал шину своей кредитной иномарки. Света плакала, но как-то картинно, то и дело поглядывая на свое отражение в витрине магазина.
Больно ли мне было? Конечно. Сердце у меня не из бухгалтерских счетов, живое, старое, изношенное. Я помню Максима, который спал у меня на руках, когда у него резались зубки. Помню Свету, которая, стоя на табуретке, читала мне стихи про зайку. Куда это всё делось? В какой момент любовь превратилась в товарно-денежные отношения?
Я села в кресло и открыла ту самую синюю папку. Внутри лежали не заверенные нотариусом бланки, а распечатанные из интернета уставы приютов и мои черновики. Я блефовала. Как в покере. Или как при годовой проверке налоговой. Но они не заглянули внутрь. Они поверили в обложку, потому что страх потерять тридцать миллионов рублей (столько стоит моя квартира) застилает глаза надежнее любой катаракты.
Всю неделю они меня «осаждали». Сначала приехали с тонометром и пакетом апельсинов.
— Бабуль, ну как ты? Мы так волновались! — щебетала Света, нарезая фрукты. — Может, тебе в санаторий? Мы нашли отличный, в Карелии. Там воздух, процедуры...
— А квартиру пока сдадим, чтобы не пустовала? — тут же вставил Максим, не отрываясь от ноутбука.
Я усмехнулась.
— Нет, родные. Я теперь волонтер. У меня график. Завтра в семь утра еду в приют. Клетки чистить.
— Ты?! В семь утра?! — Максим поперхнулся. — Тебе семьдесят два года!
— Движение — жизнь, — отрезала я. — Хотите оспорить мое решение? Считаете, что я выжила из ума и меня «охмурили» мошенники?
— Считаем! — хором выпалили они.
— Хорошо. Докажите. Поедете со мной. Отработаете месяц в приюте. Если директор скажет, что вы полезнее старой бабки и кошек — я порву завещание. Нет — квартира уйдет хвостатым.
Они переглянулись. В глазах читался ужас: грязь, вонь, ранний подъем. Но на кону стояло их безбедное будущее.
— Мы согласны, — процедил Максим.
Часть 2. Зона дискомфорта
Приют «Мягкие лапы» находился в промзоне, между бетонным заводом и гаражным кооперативом. Грязь здесь была непролазная, осенняя, жирная. Света вышла из машины в белых кроссовках и тут же утонула по щиколотку.
— Фу! Господи, какая вонь! — она зажала нос надушенным шарфиком.
За забором нас встретил лай. Сотни собак. Но мы шли в кошачий блок — старый ангар, переделанный под карантин. Внутри пахло хлоркой, дешевым кормом и безнадегой. Нас встретила Ольга, директор приюта — женщина лет сорока, в камуфляжных штанах и с взглядом человека, который видел слишком много зла, чтобы бояться людей.
— Это ваши... помощники? — она скептически осмотрела маникюр Светы и модное пальто Максима. — Елена Петровна, вы уверены? Они мне тут инфекцию не занесут своей стерильностью?
— Они обучаемые, Оля. Дай им самую грязную работу.
Максиму досталась починка вольеров в изоляторе (там текли крыши), Свете — мытье лотков и мисок.
Первые три дня были адом. Для них — и для меня, потому что я смотрела на это. Света рыдала над каждым лотком, ее тошнило, она проклинала меня, кошек и тот день, когда родилась в этой семье. Максим ходил злой, как цепной пес, огрызался на сотрудников, пытался «оптимизировать процесс», объясняя волонтерам, что они неправильно держат лопаты.
— Бабка совсем рехнулась, — услышала я случайно их разговор в курилке за углом. — Макс, давай признаем ее недееспособной? Ну это же трэш!
— Потерпи, Светка. Еще три недели. Юрист сказал, если мы сейчас дернемся, она реально всё подпишет. Надо подыграть. Мы должны выглядеть паиньками.
У меня внутри всё сжалось. Значит, война. Значит, они здесь не ради меня, а ради квадратных метров. Я хотела выйти и выгнать их, прекратить этот фарс. Но тут я увидела, как Ольга, директор, тащит тяжеленный мешок с кормом. Максим, докурив, молча подошел, отобрал у нее мешок и закинул себе на плечо.
— Куда нести? — буркнул он.
Ольга удивленно моргнула.
— На склад, за третью дверь.
Внук пошел, ссутулившись под тяжестью. Маленький, крохотный, но поступок. Я решила ждать.
Часть 3. Урок анатомии души
Вторая неделя началась с ЧП. Прорвало отопление в блоке для «спинальников» — кошек-инвалидов, которые не могут ходить. На улице ноябрь, ледяной дождь. Вода хлещет, кошки в панике ползают на передних лапах, жалобно мяукают.
Я приехала позже и застала картину, от которой у меня перехватило дыхание.
Света, моя брезгливая принцесса Света, стояла на коленях в ледяной жиже. Она хватала мокрых, трясущихся котов, заворачивала их в свои свитера, в куртку, прижимала к себе.
— Тихо, тихо, маленький, сейчас согреемся... — шептала она, и по ее лицу текли слезы. Не от жалости к себе. А от страха за это живое существо.
Максим в это время с каким-то мужиком из гаражей по пояс в воде пытался перекрыть вентиль. Он орал матом, сбил руки в кровь, его лицо было перемазано ржавчиной.
— Ключ давай! Быстрее! Они там мерзнут! — кричал мой внук, который раньше тяжелее айфона ничего не поднимал.
Они справились. Перекрыли, высушили, перенесли.
Вечером мы ехали домой в моей машине молча. От них пахло сыростью и псиной. Света дрожала. Максим вел машину, крепко сжимая руль грязными руками.
— Ты как? — спросил он сестру.
— Там один был... Рыжий. Без задних лап. Он мне руки лизал, пока я его вытирала, — голос Светы сорвался. — Макс, он мне руки лизал. А я думала, он укусит.
Я сидела на заднем сиденье и боялась дышать. Лед тронулся, господа присяжные заседатели. Лед тронулся.
Часть 4. Деньги не пахнут (пахнут кошки)
На третью неделю Максим пришел ко мне с блокнотом. Не с тем, где он считал дни до конца «каторги», а с рабочим.
— Ба, слушай. У них логистика ни к черту. Ольга закупает корм в розницу в соседнем магазине, это переплата 30%. Я договорился с оптовиком, у меня там бывший однокурсник. Если брать паллетами, сэкономим тысяч двадцать в месяц. На эти деньги можно лекарства купить.
Я посмотрела на него поверх очков.
— А тебе-то что? Твой срок через неделю кончается. Получишь квартиру и забудешь это место, как страшный сон.
Максим нахмурился, отвел взгляд.
— Ну... пока я здесь, глупо деньги терять. Профессиональная деформация.
Света тем временем перестала краситься перед поездкой в приют. Она нашла себе подопечного — того самого рыжего спинальника, которого назвала Бублик. Оказалось, что у Светы, которая не могла сварить пельмени, есть талант выхаживать больных. Она часами сидела с капельницами, научилась делать уколы в холку.
— У него взгляд человеческий, ба, — говорила она мне за ужином, впервые за годы не уткнувшись в телефон. — Он меня ждет. Я захожу, а он ползет к прутьям.
Они больше не спрашивали про завещание. Тема квартиры исчезла. Ее вытеснили разговоры о том, где достать дешевые пеленки и как найти дом для одноглазой кошки Мурки. Я видела, как меняются их лица. С них слетала шелуха глянца, цинизма, наносной важности. Проступали черты их родителей, мои черты. Черты людей.
Но я старый бухгалтер. Я знаю, что баланс подбивают в конце отчетного периода.
Часть 5. Искушение
За два дня до конца «срока» к нам в приют приехал какой-то холеный тип на джипе. Представитель застройщика. Земля под приютом была «золотая», и её давно хотели отжать под очередной торговый центр.
Он отозвал Максима в сторону. Я стояла за углом, делала вид, что перебираю ветошь.
— Слушай, парень, — голос у типа был вкрадчивый. — Я знаю, чья это земля. Бабка твоя тут волонтерит, да? Уговори ее и директрису съехать по-тихому. Мы вам компенсацию дадим, лично тебе — бонус. Хороший бонус, на стартап хватит. А этих блохастых... ну, вывезем куда-нибудь.
Максим стоял, засунув руки в карманы своей испачканной куртки. Раньше, месяц назад, он бы ухватился за этот шанс. Деньги. Легкие деньги. Решение всех проблем.
Я замерла. Вот он, момент истины.
Максим сплюнул под ноги чиновнику.
— Слышь, дядя. Вали отсюда.
— Ты не хами, — напрягся тот. — Проблемы будут.
— Проблемы будут у тебя, — Максим шагнул к нему, и я вдруг увидела в нем своего покойного мужа, его деда, который никогда не гнул спину. — Я юрист по образованию, хоть и не работаю по специальности. Если вы хоть одну бумажку тут тронете, я такую шумиху подниму в соцсетях, у меня сестра блогер с аудиторией. Мы вас закопаем проверками. Понял?
Мужик сел в машину и уехал. Максим повернулся и увидел меня. Он не смутился, только устало потер лоб.
— Не бойся, ба. Не отдадим мы им землю. Я уже посмотрел кадастровые карты, там у них нарушений куча.
Часть 6. Финальный отчет
Месяц прошел. Наступило первое декабря.
Утро. Кухня моей квартиры. Запах кофе и сырников. Я накрыла стол праздничной скатертью. Положила синюю папку на самое видное место.
Звонок в дверь.
Они вошли. Не такие, как месяц назад. У Максима обветренные руки, короткая стрижка. Света в джинсах и свитере, без макияжа, но с каким-то внутренним светом в глазах. А в руках у Светы — переноска.
Они сели за стол. Помолчали.
— Ну что, — начала я, положив ладонь на папку. — Срок вышел. Вы выдержали. Ольга мне написала благодарственное письмо. Говорит, без вас бы не справились в этот месяц.
Я пододвинула папку к ним.
— Вот. Я держу слово. Звоните нотариусу, будем отменять «кошачье» завещание. Квартира ваша.
Максим посмотрел на папку, потом на Свету. Света кивнула.
Максим отодвинул папку обратно ко мне.
— Не надо, ба.
— Что не надо? — я опешила. Этого я не просчитывала.
— Оставь всё как есть. Или перепиши на фонд, правда. Им нужнее.
— Вы с ума сошли? — я сняла очки. — А как же стартап? Бали?
— Я работу нашел, — улыбнулся Максим. — Нормальную. В логистической фирме. Тот однокурсник помог. Буду заниматься поставками, в том числе и для приютов. А стартап... заработаю сам.
— А я... — Света открыла переноску. Оттуда выглянула рыжая морда Бублика. — Я вот его забрала. Ему уход нужен, массаж каждые три часа. Какое мне Бали? Я в ветеринарный колледж документы подала, на заочное. Оказывается, мне это нравится.
Они сидели и смотрели на меня. Взрослые. Самостоятельные. Чужие и одновременно самые родные. Они отказались от трехкомнатной квартиры в центре ради сохранения совести, которую нашли среди грязных вольеров.
Часть 7. Свет в конце
Я медленно открыла синюю папку. Достала оттуда лист с заголовком «Завещание» и медленно, с наслаждением, порвала его на четыре части.
— Ба? Ты чего? — удивилась Света.
— Это была липа, — призналась я. — Просто бумажка. Я ничего никуда не переписывала. Я просто хотела... хотела, чтобы вы стали людьми.
Тишина. Снова, как месяц назад. Только теперь тиканье часов не звучало как угроза.
Максим вдруг рассмеялся. Громко, заливисто.
— Ну ты и жук, Елена Петровна! Бухгалтер мафиозный! Развела нас, как котят!
— Как котят! — подхватила Света, и мы смеялись втроем, до слез, до икоты. Бублик выбрался из переноски и, неуклюже волоча задние лапы, пополз к моей ноге. Я почесала его за ухом.
— Квартира останется вам, — сказала я, вытирая слезы. — Но не сейчас. Лет через двадцать, надеюсь. Я еще планирую пожить. У нас там в приюте крышу крыть надо весной, Максим, ты обещал помочь.
— Помогу, ба. Куда я денусь.
— А сейчас ешьте сырники. Остыли совсем, пока мы тут драму разыгрывали.
Я смотрела на них и понимала: мой самый сложный годовой отчет сошелся. Дебет с кредитом выровнялись. В графе «Итого» стояло не имущество, а Любовь и Достоинство. А это валюта, которая не поддается инфляции.
— Кстати, — Максим прожевал сырник. — Тот застройщик... Я на него компромат накопал. Думаю, мы можем выбить у них спонсорскую помощь на новый корпус. Как думаешь, главбух, осилим смету?
— Осилим, — подмигнула я. — Работайте, молодые еще.