Для англо-советской историографии Александр Ульянов был находкой: брат процентов на 80 выводил происхождение ленинизма из майоратного права. Действительно, объяснить Ленина отцом Ильёй или его коллегой Керенским было трудно, да и некомильфо (хотя лестная характеристика для Казанского универа Ф. Керенского В. Ульянову не скрывалась). С детства пионерам страны Советов демонстрировали хрестоматийную иллюстрацию, на которой крепкий волосатый несовершеннолетний орешек сурово утешает скорбящую мать странной сентенцией «мы пойдём другим путём».
Ну, то есть, как бы говорит ей: все там будем.
А кто, все-то, кстати?..
Ну, здравствуй, сестра.
Старшая Анна: именно она якобы присутствовала при той исторической сценке и дала расширенную версию фразы, впрочем, не менявшую суть. То есть, эта история – её поздняя мемуарная выдумка для ленинского жития. 90% детства-отрочества-юности брата, впоследствии расцвеченных в лицах легионом совписов, было измышлено ею («проглотил шесть чернильниц» и т. п.) Никаким революционером 17-летний юноша, конечно, не был.
А вот она – была. Бестужевские высшие курсы, куда она поступила в 19 лет, ещё более революционные чем университеты в силу возведения в степень женской эмансипацией (то же было и с евреями), изрыгали потоки практикующих феминисток с социалистическим уклоном, что естественно, поскольку были учреждены такими же бой-бабами под это самое дело.
Считается, что на Ленина пал отсвет авторитета его казнённого брата, но, отсвет этот пал сначала на его сестру, которая, конечно, сделала протекцию и младшему.
У отсвета тоже есть имя. Марк Елизаров, выписавшийся за особые таланты из староверской общины выпускник Петербургского университета, взял в оборот семейство Ульяновых сразу по прибытию Александра и Анны в столицу. У Ульяновых было принято отправлять брата с сестрой вместе, для пригляда, впоследствии так же уехала пара Владимира и Ольги. Под пригляд вербовщика попали оба и сразу, – через инструмент землячества. Крестьянами Елизаровы числились лишь по сословию, а по факту это были купцы: брат Марка Павел был крупным землевладельцем и сдавал в аренду наделы. Позднее именно братья Елизаровы устроили Ульяновым приобретение участка (90 га) в Алакаевке, куда Мария Ульянова-Бланк решила скрыться с глаз симбирских обывателей. Марк Елизаров выступал доверенным лицом на сделке с неким купцом-золотопромышленником с говорящей фамилией Серебряков. Сам брак Марка и Анны имеет все признаки фиктивного.
[У всего многочисленного семейства Ульяновых единственным родным ребёнком, дочерью, обзавёлся лишь Дмитрий, был у него и родной сын, но... незаконнорожденный. В рамках английского права это ничего не даёт. У прочих же нет и того.]
В Петербурге старший товарищ пристроил ботана Александра Ульянова в... английский клуб, в котором состоял и сам. Не должно смущать русское имя и итальянское происхождение хозяина экономического кружка, потомственного провокатора Алексея Гизетти: эта семья масонов издавна работала на Британию, и даже внешний вид их копировал англичан. (Оставлю немного конспирологам, топящим за «старые деньги», якобы переезжавшие с места на место и осевшими в Англии: Гизетти были венецианской фамилией.) Забавно и само устройство тогдашних студенческих кружков Петербурга. Большинство их было совершенно невинно: водка, танцы, драки. Однако кружок Гизетти не таков:
Но возникали другие кружки, и стремились иногда принять характер руководящих центров. Всего чаще руководящая роль достигалась такими кружками... которые если сразу и ставили «центральные» задачи, то состоявшие из ядра лиц, пришедших к тому как-то ещё раньше, до формальной организации, постепенно приобретавших значение руководителей.
Комсоргу Гизетти было 40, его марксятам около 20.
Базово всё иногороднее студенчество делилось на нелегальные землячества, в Питере их было около двух десятков.
Для их политической ориентации кураторы вознамерились объединить шесть наиболее лакомых в «Союз землячеств». Но цель, как всегда, была банальна: под прикрытием пустой болтовни завладеть кассами. Предлог: сборы на революционные цели, исполнение – производство и сбыт самиздата. Зиц-председателем вызвался Пётр Шевырёв, впоследствии казнённый вместе с А. Ульяновым, тоже одним из фронтменов «Союза». Когда Шевырёв осознал, на каких лиходеев поставил, бросил товарищей и смылся в Ялту. Да и Ульянов на панель не вышел.
В ежедневной, скромной общественной деятельности выяснялся нравственный склад каждого, так что в конце концов люди определялись, и всегда можно было знать с большой степенью точности, на что можно было рассчитывать со стороны того или другого члена, – до чего он способен дойти и перед чем остановиться... Значение этого подбора понятно: землячества как бы собирали и сортировали материал, и не только для себя, но и для дальнейших, более широких политических организаций.
Одним из руководителей поволжского землячества и был Марк Елизаров. Анну и Александра Ульяновых он сразу отфильтровал как способных и перспективных.
Поволжье – богатейший в эпоху Российской империи мегарегион – превратился в выморочную мызу при большевиках. А в 1880-е Нижний, Самара, Сызрань боролись за лидерство на рынке перевалки и переработки зерна. Одновременно Среднее Поволжье – центр народничества. В Самаре любили селиться после отбытия наказания, туда ссылали и не сильно провинившихся. Таких поднадзорных студентов тот самый купец Серебряков пытался утилизировать в коммунах. Одна такая была в трёх вёрстах от Ульяновской фазенды. Купил в Англии паровые плуги, выписал скот: колхозы созданы, добро пожаловать в колхозники. И ссыльные образованцы повалили в колонисты: халява, народ! Излишне писать, что дело у эрзац-народников как-то сразу не заладилось. Излишне писать, что дело сразу не задалось и у Ленина: у нерадивого хозяина свели тягло и коров. С тех пор крестьян Ильич возненавидел люто.
Волга была транспортной артерией не только для русского хлеба. Вот камингаут британского агента Джорджа Хилла, принимавшего впоследствии присягу у Сталина в годы ВОВ:
Мой отец был коммерсантом, и его бизнес-интересы простирались через всю Россию, Сибирь и далее Туркестан до Персии. Будучи ребёнком, я ездил со своими родителями из Лондона в Гамбург, Ригу, Санкт-Петербург, Москву, на Всероссийскую ярмарку в Нижний Новгород и вниз по Волге до Каспийского моря. Мы задерживались на несколько дней на складах моего отца в Энзалае, а затем ехали на лошадях в Тегеран, по Каспийскому морю в Красноводск, затем по построенной железной дороге в Мерв, в экипаже в Самарканд и на верблюжьих упряжках в Ташкент; обратно – через Каспийское море в Баку, по кавказским военным дорогам в Батум и через Чёрное море в Константинополь, а оттуда в Англию.
Тем летом мы с отцом отправились по Волге, как обычно, в Персию. После того как прошли Казань, на корабле произошла моя первая встреча с британским разведчиком майором И.
За нашим столом напротив нас сидел высокий коммерсант-немец. При нашей первой встрече мы поклонились ему, как этого требует европейский этикет, и он поднялся с места и представился в немецкой манере.
При второй встрече внимание моего отца внезапно привлекло то, что этот немец совершенно бессознательно сделал масонский знак. Мой отец поймал взгляд немца и сделал такой же знак в ответ. Это привело к тому, что между ними установились дружеские отношения, и мы узнали, что наш попутчик-немец едет в Барфоруш, где у нас был склад.
Когда мы уже были далеко в Каспийском море, наш немецкий друг доверительно сообщил моему отцу, что на самом деле он англичанин и находится на особой службе. Он доверился моему отцу, потому что в Барфоруше ему нужно было место, где он мог бы остановиться и откуда мог бы исчезнуть в ином обличье.
Как по рекам и каналам Китая развозили опиум («офшорно»), так дистрибурировалась и шпионская подпольная литра по рекам в России. Я уже писал, что в социальную революцию кроме самых наивных ботанов не верил никто, зато самиздат был новым рискованным рынком, по прибыльности превосходящим опиум и растущим темпами, опережающими рост грамотности. Студенчество было главным потребителем политпросветского треша.
Ну и для иллюстрации: перед второй уже для каждого загранкой (для конспирации они отъехали с разницей в две недели) сиблинги поплыли к Крупской, сосланной в Уфу. Получается так: Крупская в дикое Шушенское к Ленину приезжала жениться и жить, хотя могла бы остаться в цивилизованной Уфе, а Ленин потом жену там оставил, предпочтя эмиграцию с сестрой.
Был июнь месяц, река была в разливе, и ехать на пароходе по Волге, потом по Каме и, наконец, по Белой было дивно хорошо. Мы проводили все дни на палубе. Володя был в самом жизнерадостном настроении, с наслаждением вдыхая чудный воздух с реки и окрестных лесов. Помню наши с ним подолгу в ночь затягивавшиеся беседы на пустынной верхней палубе маленького парохода, двигавшегося по Каме и по Белой. Мать спускалась, утомленная, в каюту. Редкие пассажиры исчезали еще раньше. Палуба оставалась лишь для нас двоих, и вести конспиративные разговоры среди затихшей реки и сонных берегов было очень удобно. Владимир Ильич подробно, с увлечением развивал мне свой план общерусской газеты, долженствовавшей сыграть роль лесов для построения партии.
Зачем Ленину газета, понятно. Это, как говорят, бинго: почёт, авторитет, трибуна, а главное – живой чёрный нал. Одно дело сидеть на дистрибуции чужих изданий, то есть иметь один, причём, подотчётный конец, совсем иное – играть с трёх рук, то есть, быть вдобавок издателем, да ещё и автором скандального контента: устная и письменная грубость Ленина была кассовым фактором. Семья (Крупская тоже была в доле) строила бизнес-цепочку.
А Ленин тогда уже публиковался. Неприятность была в том, что всё это выстраивал назойливый зять Елизаров. Он был администратором и управляющим, Ленин – автором и переводчиком с дюжиной аватаров (а то всё гадают, для чего ему столько псевдонимов), сестра Мария – корректором. Самые надёжные Надежда и Анна – распространителями и – кассирами. В отличие от пары Дзержинских или Цеткин, которых по малочисленности не раз вычищали из бизнеса, семья Ленина была разветвлённой и многочисленной. Ленину Елизаровы организовали печать и в ссылке, вместо него в 1897 к социал-демократам Европы ездила сестра, засвидетельствовать живучесть фирмы.
Ленин про Елизарова всё, конечно, понял: ненавидел, презирал и опасался родственничка всю жизнь: он имел достаточно оснований считать, что брата подставил именно свояк. Но поделать ничего не мог: все контакты самого Владимира Ульянова сходились в паучью сеть предприимчивого демиурга. Самое обидное, что не без пользы: именно тот свёл его с левыми издателями и публицистами Водовозовыми (они однокашники по универу), а также с адвокатом и шахматистом Хардиным, у которого в Самаре Владимир стал работать помощником, и коего тот впоследствии рекомендовал по эстафете фундаментальному столичному Волькенштейну. (Первую партию по переписке Ленин проиграл, потому что Хардин делал ходы по книгам: он просёк, что шахматы – не игра, а Талмуд, где выигрывает тот, кто выучил первые 15 ходов. Ну, так Ленин от него и перенял метод письменных дискуссий, дошёл до того, что ставил некоторым политическим конкурентам мат в три хода.)
Продолжу, конечно.
По теме: Чью версию революции мы изучаем