— Думаешь, я не знаю про ту квартиру? — она поставила вилку так, что фарфор звонко звякнул.
— Какую квартиру? — он побледнел, будто увидел призрак.
— Ту, что ты снимаешь уже год. Где у тебя в шкафу висит розовый халат. Мой — белый. Или ты забыл?
Шампанское пенилось в хрустальных бокалах, смешиваясь с позолоченным вечерним солнцем, что заливало террасу ресторана с видом на Москву-реку. Воздух дрожал от смеха, джаза и звона посуды. Это была не просто свадьба, это была демонстрация. Демонстрация успеха, красоты и, как казалось, безупречной любви.
Алина парила в облаке белого кружевного платья от московского дизайнера. Её глаза, под цвет вечернего неба, сияли абсолютным счастьем. Она смотрела на Максима, своего принца, ловя его твёрдую, уверенную руку во время первого танца. Он был неотразим в смокинге, его улыбка — голливудской, его взгляд — полным обожания. Таким он и был для неё всегда — сильным, надёжным, тем, кто украл её сердце два года назад в маленьком кофейне у метро.
— Объявляем тост! — голос отца Алины, Владимира, владельца успешной юридической фирмы, прозвучал уверенно и громко. Он поднял бокал. — За мою дочь, самое дорогое, что у меня есть. И за её выбор. За Максима! Добро пожаловать в нашу семью!
Зал ответил гулом одобрения. Мать Алины, Ирина, элегантная женщина в платье Chanel, смахнула счастливую слезу. Они были рады. Максим — умный, амбициозный, с прекрасными манерами. Настоящая находка для их золотой дочки.
— И поскольку мы хотим, чтобы начало вашей совместной жизни было по-настоящему счастливым, — Владимир сделал театральную паузу, наслаждаясь вниманием зала, — мы с Ириной дарим вам ключ. Но не от нашей родительской любви, она у вас всегда была. Мы дарим вам ключ от вашего собственного дома!
На огромном экране позади стола молодожёнов вспыхнула фотография — светлая, просторная трёхкомнатная квартира в новостройке в Люблино, с панорамными окнами и чистовой отделкой.
В зале взорвался восторженный гул. Алина ахнула, закрыв лицо ладонями, а потом бросилась обнимать родителей.
— Папа! Мама! Это же… это невероятно!
Максим стоял, сияя. Он крепко пожал руку тестю, поцеловал тещу в щеку.
— Владимир, Ирина, я не знаю, что сказать. Это слишком щедро. Я обещаю, я сделаю всё, чтобы Алина была счастлива. Этот дом станет нашим семейным гнездом!
«Нашим, — ликовало всё его естество. — Всё идёт по плану. Идиллия. Родители-меценаты. Шикарная жизнь. Я это заслужил».
В углу зала, за столиком, сидела Лидия Петровна, мать Максима. Она была одета в своё лучшее платье — тёмное, строгое, купленное специально для этого дня. Её руки, привыкшие к суровой работе на севере, нервно перебирали край скатерти. Она смотрела на этот блеск, на этих людей, говорящих на непонятном ей языке о брендах и курортах, и чувствовала себя чужой. Но она смотрела на сияющего сына, и сердце её наполнялось гордостью. «Выбился в люди. Смог».
Когда к ней подошла Алина, вся в сиянии, и обняла её, Лидия Петровна сухо, по-северному, потрепала её по спине.
— Счастья вам, детки. Главное — чтоб друг друга берегли.
— Спасибо, Лидия Петровна! — искренне ответила Алина. — Мы обязательно пригласим вас в гости, как только обустроимся!
Лидия Петровна кивнула. Она радовалась за сына, но где-то глубоко внутри, в материнском сердце, шевельнулась тревога. Слишком уж всё было блестяще. Слишком идеально.
Первые месяцы брака были похожи на продолжение медового месяца. Они с упоением обустраивали квартиру в Люблино. Алина, как дизайнер, с любовью подбирала каждый предмет. Максим во всём соглашался, восхищался её вкусом, носил её на руках.
— Знаешь, — сказал он как-то вечером, обнимая её на новом диване перед огромным окном, — нам так повезло с этим домом. Но я не могу пока избавиться от чувства, что наша старая квартирка была особенным местом. Там всё началось.
Алина умилённо вздохнула, прижимаясь к нему.
— Я знаю. Это было наше первое гнёздышко. Такое уютное.
— Я подумал… — Максим сделал задумчивое лицо. — Мы не будем пока от неё отказываться. Мне предложили ее с большой скидкой, я продлил аренду ещё на полгода. Мало ли? Может, моей маме понадобится приехать на пару недель? Разберёмся.
Алина посмотрела на него с нежностью. «Какой он всё-таки предусмотрительный и заботливый. Думает о маме, о нашем будущем».
— Конечно, Макс! Как скажешь.
Она и представить не могла, что в этой самой «первой квартире», в их «священном гнёздышке», в эту самую минуту на тумбочке у кровати уже лежала чужая помада, а в душевой висело второе, розовое полотенце и халат. И что её романтичный и заботливый муж платил за эту квартиру не «полгода», а всё время, и проводил там вечера, когда задерживался «на работе» или уезжал в «командировки».
Его двойная жизнь была выстроена безупречно. Он был не просто изменником. Он был режиссёром идеального спектакля, где у него было две сцены и две совершенно разные роли. И он наслаждался своим мастерством, даже не задумываясь о том, что в любом спектакле всегда наступает финальный занавес.
Идиллия в новой квартире длилась около года. Алина погрузилась в работу и обустройство быта, наслаждаясь ролью счастливой жены. Максим был внимателен, щедр, постоянно делал ей небольшие подарки. Но постепенно его «задержки на работе» стали случаться всё чаще.
— Крошка, прости, аврал, — его голос в трубке звучал устало и убедительно. — Новый проект, клиенты капризные. Не жди меня к ужину.
— Хорошо, любимый, — Алина клала трубку и смотрела на красиво накрытый стол для двоих. Ей было одиноко, но она гордилась мужем-трудоголиком, строящим карьеру.
Однажды субботним утром, собираясь на стирку, она решила проверить карманы его пиджака, висевшего в гардеробной. Среди мелочи и чеков её пальцы наткнулись на маленький квадратик бумаги. Это был пробитый в цветочном ларьке чек. Букет на 8000 рублей, видимо из красных метровых роз. Сумма — немаленькая. Дата — вчерашнее число.
Сердце Алины ёкнуло. Вчера был не их праздник. Не годовщина, не день рождения. Просто обычный четверг. «Может, для коллеги? Секретарше?» — попыталась она отогнать неприятные мысли. Но что-то щёлкнуло внутри. Цветы в обычный день — это слишком личный, слишком интимный жест.
Она вспомнила, как пару недель назад он вернулся домой под утро, пахнущий не офисным кофе, а дорогим коньяком и чужим, цветочным парфюмом. Тогда он отшутился: «Весь отдел отмечал удачную сделку в баре, одна девушка из маркетинга облилась духами».
Алина положила чек обратно в карман, но семя сомнения было посеяно. Оно проросло неделю спустя, когда она решила помочь мужу с финансами и зашла в их общий банковский онлайн-кабинет, чтобы оплатить коммунальные услуги. Прокручивая историю операций по его карте, она машинально искала крупные траты. И нашла.
Регулярно, первого числа каждого месяца, с карты Максима уходила одна и та же сумма. До боли знакомая сумма. Ровно та, которую они платили за аренду своей первой квартиры два года назад.
«Он... до сих пор её снимает? — мозг отказывался верить. — Но зачем? Для мамы? Но мама была у нас в гостях всего раз, и ночевала на диване... Для инвестиций? Но он же говорил, что договор закончился...»
Тогда она заметила другие платежи. Дважды в неделю, поздно вечером, с его карты списывались деньги за ужин в уютном итальянском ресторанчике недалеко от... от той самой старой квартиры. Платежи за такси оттуда же в разные концы города. Покупки в цветочных магазинах в том районе.
Картина складывалась в ужасающую мозаику. Он не просто снимал квартиру. Он жил там. С кем-то. И тратил на эту жизнь их общие деньги, её доверие и их брак.
В тот вечер, когда Максим вернулся домой с букетом пионов для неё (дежурная откупная, как она теперь понимала), Алина ждала его в гостиной. На столе лежала распечатка банковских операций, а рядом — тот самый, пожелтевший чек на розы.
— Максим, — её голос был тихим и ровным, будто она боялась, что он сорвётся в крик. — Что это?
Он взглянул на бумаги, и его самоуверенная улыбка медленно сползла с лица, сменившись настороженностью, а затем — холодной яростью.
— Ты следишь за мной? — прошипел он. — Проверяешь мои счета? Это что, твои родители научили? Держать меня на коротком поводке?
— Я твоя жена! — голос Алины дрогнул. — Я имею право знать, куда уходят наши деньги! И почему ты до сих пор снимаешь ту квартиру? И кто эти цветы, Максим? Кто она?
Он не стал отрицать. Вместо этого его прорвало.
— Да, я снимаю! Мне нужно было место, где я могу работать, отдыхать от этой... этой бесконечной правильности! От твоих дизайнерских штучек, от вечного контроля твоих родителей! А эта... эта девушка... Она не имеет значения! Это просто секс, Алина, ты понимаешь? Просто секс!
Его слова били по ней, как плети. «Просто секс». «Отдыхать от правильности». Их дом, её любовь, их мечты — всё это было для него тюрьмой.
— Убирайся, — выдохнула она, больше не в силах сдерживать слёзы.
— Что?
— Я сказала, убирайся! Вон! В свою «квартиру для отдыха»! К своей «девушке без значения»!
Максим фыркнул, его лицо исказилось презрением.
— Хорошо. Остынешь — сама позвонишь и попросишь вернуться. А пока... Не скучай.
Он развернулся, вышел в прихожую, взял свою дорогую кожаную сумку, которую всегда держал наготове (теперь Алина понимала, для чего), и вышел, громко хлопнув дверью.
Алина осталась одна посреди своего идеального, дорогого, пустого дома. И впервые за долгое время этот дом почувствовался ей не тёплым гнездом, а огромной, красивой клеткой. Клеткой, в которую она сама себя и заперла, поверив в сказку.
Неделя пролетела в тумане отчаяния. Алина почти не спала, не ела, перемещаясь между диваном и окном, за которым кипела безразличная ей московская жизнь. Родителям она соврала, что у Максима срочная командировка. Стыд и унижение грызли её изнутри. Как она могла быть такой слепой?
Звонок в домофон раздался, когда она в очередной раз бесцельно перекладывала вещи на кухне. В глазах помутнело от слабости. «Максим?.. Вернулся?» — мелькнула слабая надежда. Она нажала кнопку, не спрашивая кто.
Через минуту в лифте послышались сдержанные голоса — мужской и женский. Не один. Сердце Алины упало. Она подошла к двери, глядя в глазок.
Максим. И с ним — высокая, яркая блондинка в обтягивающем пальто и на каблуках, с капризно поджатыми губами. Вероника.
Алина машинально отступила от двери, но было поздно. Ключ щёлкнул в замке — у Максима, конечно же, был свой. Дверь распахнулась.
Они вошли, как хозяева. Вероника с нескрываемым любопытством, даже с жадностью, оглядывала просторную прихожую, дорогой паркет, сверкающую люстру.
— Уютненько, — пренебрежительно бросила она, снимая каблуки и бросая их посреди пола.
Алина стояла, прислонившись к косяку, не в силах вымолвить слово. Она смотрела на мужа. Он избегал её взгляда, его лицо было напряжённым, но в глазах читалась та самая, знакомая самоуверенность.
— Алина, — начал он деловым тоном. — Мы пришли поговорить. Надо решать вопрос с жильём.
— С каким жильём? — прошептала она.
— Ну, я же не могу вечно торчать в той студии, — вступила Вероника, подходя к Максиму и беря его под руку. — Там душно. А тут просторно. И вид хороший.
Алина смотрела на её руку на руке своего мужа, и её тошнило.
— Я не понимаю, — сказала она, обращаясь только к Максиму. — Что вы здесь делаете?
— Мы здесь будем жить, — твёрдо заявил он. — Я имею на это право. Это наша с тобой квартира, нажитая в браке. А Вероника теперь со мной. Так что... — он сделал жест, словно предлагая Алине собрать вещи. — Тебе стоит поискать другой вариант. Пока развод, суд да дело. Мы, в принципе, готовы тебе помочь с квартирой и арендой, можешь в нашу. А можешь и остаться жить с нами.
Вероника снисходительно улыбнулась, как будто делала Алине одолжение.
В этот момент в Алине что-то переключилось. Боль и отчаяние отступили, уступив место леденящей, абсолютной ярости. Она выпрямилась, и её взгляд, обычно мягкий, стал острым, как сталь.
— Ты имеешь право? — её голос прозвучал тихо, но с такой силой, что Максим невольно отступил на шаг. — Ты привёл сюда свою любовницу, в мой дом, и заявляешь о своих правах?
— В НАШ дом! — поправил он, раздражаясь.
— Нет, Максим, — Алина медленно подошла к старинному секретеру в гостиной, открыла ящик и достала оттуда сложенный вчетверо синий документ. — Не наш. Мой.
Она протянула ему бумагу. Это была выписка из Единого государственного реестра недвижимости. В графе «Собственник» чёрным по белому было написано: «АЛИНА СЕРГЕЕВНА ОРЛОВА». Только её имя.
Максим схватил листок, его глаза бешено забегали по строчкам.
— Это что? Ошибка? Подделка? — он скомкал выписку. — Квартира куплена в браке! Она общая!
— Квартира была подарена моими родителями МНЕ, — чётко, словно отрубая, произнесла Алина. — В день свадьбы. И оформлена в собственность только на меня. Как и всё, что внутри. Ты здесь прописан, Максим, но ты не собственник. Ты не имеешь ровно никаких прав распоряжаться этим жильём. И уж тем более — вселять сюда кого бы то ни было.
Лицо Максима побелело. Он смотрел на неё с таким непониманием и яростью, будто видел впервые.
— Ты... ты всё подстроила? — просипел он. — С самого начала?
— Нет, — холодно ответила Алина. — Это мои родители подстраховали свою дочь. Видимо, не зря.
Вероника, наблюдая за сценой, наконец поняла суть. Её надменное выражение лица сменилось на растерянное и злое.
— Что это значит, Макс? — взвизгнула она. — Ты говорил, что квартира твоя! Половина твоя!
— Молчи! — рявкнул на неё Максим. Он в ярости швырнул смятый документ на пол и шагнул к Алине. — Ты ничего не получишь! Я подам в суд! Я докажу, что вкладывался!
— Вкладывался? — Алина рассмеялась, и смех её был ледяным и горьким. — Вкладывался в аренду квартиры для своей любовницы? Это да. Удачи в суде. А теперь — прошу вас обоих, покиньте мой дом.
Она указала на дверь. Максим стоял, сжимая кулаки, дрожа от бессильной злости. Вероника с ненавистью смотрела то на него, то на Алину.
— Ты ещё об этом пожалеешь, — сквозь зубы прошипел Максим. — Я тебя уничтожу.
— Ты уже сделал это, — тихо ответила Алина. — Когда привёл её сюда. Теперь просто уйди.
Они ушли. Дверь снова закрылась. Алина медленно сползла на пол в прихожей, обхватила колени руками и наконец разрешила себе тихо, беззвучно плакать. Она выиграла этот раунд. Но почему же на душе было так пусто и так больно? И знала, что это ещё не конец.
Тишина в квартире давила на уши. Следы присутствия Максима и Вероники — жевачка, брошенная посреди прихожей, смятая копия выписки из ЕГРН — казались осквернением. Алина собрала всё это в пакет и выбросила, как выносят мусор. Но ощущение грязи и предательства не проходило.
Она пыталась заниматься делами, работать, но мысли возвращались к одному: «Что дальше?» Угрозы Максима не были пустыми. Он мог затянуть бракоразводный процесс, оспаривать подарок, требовать компенсации. Юридически она была защищена, но морально — абсолютно истощена.
В это время в старой квартире, которую Максим всё ещё арендовал, бушевала буря. Вероника, чьи мечты о жизни в Люблино разбились в одно мгновение, была в ярости.
— Идиот! Бездарь! — кричала она, швыряя в Максима декоративную подушку. — Ты два года врал мне, что всё схвачено! Что у тебя шикарная квартира! А оказалось, ты тут, в этой конуре, как приживал, и всё у твоей принцессы!
— Заткнись! — рычал Максим, хватая её за руку. — Я всё решу! Она ничего не получит!
— Она УЖЕ всё получила! — вырвалась Вероника. — А мы что? Мы что, Макс? Ты обещал!
Он оттолкнул её. Ему было не до её истерик. Унижение жгло его изнутри. Он, всегда всё просчитывавший, попал в собственную ловушку. Его гордыня была растоптана. И тогда, в приступе ярости и отчаяния, он набрал номер, по которому звонил только по большим праздникам.
— Мама, — его голос дрогнул, срываясь на фальцет. — Мама, она меня на улицу выбросила! Забрала всё! Квартиру, всё!
На том конце провода повисла тяжёлая пауза.
— Кто выбросила? Алина? — голос Лидии Петровны был спокоен, как вода в заполярном озере.
— Да! Подстроила всё! Квартира оказалась только её! А я... я остался ни с чем! После всего, что я для неё сделал!
Он разрыдался. Это были не наигранные, а самые что ни на есть настоящие слёзы обиженного мальчишки, который вдруг обнаружил, что мир не крутится вокруг него.
Лидия Петровна выслушала, не перебивая.
— Успокойся. Выдыхай. Я вылетаю. Завтра буду.
Она не стала расспрашивать подробности. Не стала выносить суждений. Она поняла лишь одно: её сыну, её взрослому, самостоятельному сыну — плохо. И этого было достаточно.
Алина сидела на кухне, пытаясь заставить себя съесть хоть кусочек тоста, когда раздался звонок в дверь. Сердце ёкнуло. «Неужели снова он? С полицией? С юристами?»
Она подошла к глазку и остолбенела. За дверью стояла Лидия Петровна. Та самая, суровая свекровь с Севера, в том самом тёмном платье, что было на свадьбе, и с огромным, потрёпанным чемоданом.
Алина машинально открыла дверь.
— Лидия Петровна? Вы... как вы?
— Самолётом, — коротко бросила та, переступая порог. Её цепкий взгляд мгновенно оценил обстановку, чистоту, порядок. — Приехала. Разбираться.
Она поставила чемодан в прихожей и прошла на кухню, как будто была здесь вчера.
— Чай есть? С дороги пить хочу.
Алина, ошеломлённая, засуетилась у чайника. Она готовилась к скандалу, к обвинениям, к тому, что мать встанет на сторону сына. Но эта... ледяная невозмутимость была пугающей.
Лидия Петровна сидела за столом, положив на колени свои рабочие, шершавые руки, и молча смотрела на Алину.
— Ну, — сказала она наконец. — Рассказывай. Как вы до этого дожили. Только честно. Без слёз.
И Алина рассказала. Всё. Про старую квартиру, которую она считала давно забытой. Про банковские выписки. Про цветы. Про то, как Максим привёл сюда ту... женщину. И про выписку из ЕГРН. Говорила она ровно, без истерик, глотая комок в горле.
Лидия Петровна слушала, не проронив ни звука. Лицо её оставалось каменным. Когда Алина закончила, она тяжело вздохнула.
— Документ этот... на квартиру... покажи.
Алина принесла выписку. Лидия Петровна надела очки, подолгу изучала бумагу, потом медленно сняла их.
— Ясно, — произнесла она. — Значит, так.
Она подняла на Алину взгляд, и в её глазах Алина увидела не гнев, а какую-то странную, усталую горечь.
— Дурак он у меня. Охмуренный. Кобель. Это с отцом его, покойным, тоже такое было... И не один раз. Тоже бегал по юбкам — она махнула рукой, отгоняя воспоминания. — Ты права, конечно. Закон на твоей стороне.
Алина не верила своим ушам.
— Но... но он же ваш сын...
— Сын он мой, — строго сказала Лидия Петровна. — И я его люблю. Но это не значит, что я обязана закрывать глаза на его подлость. Мужчина должен отвечать за свои поступки. А он... — она с силой выдохнула, — он повёл себя как последняя тварь. Пардон за мой французский.
Она допила чай и поднялась.
— Я к нему поеду. Поговорю. А ты не бойся. Судьи у нас, на Севере, справедливые. И люди. Подлецов не жалуем.
Лидия Петровна взяла свой чемодан и направилась к выходу. На пороге она обернулась.
— И ещё что, Алина. Ты — молодец. Что не струсила. Держалась. — На её суровом лице на мгновение мелькнуло нечто, отдалённо напоминающее уважение. — Для мужиков бабьих слёз не жалко. А силу духа — уважаю.
Она ушла. Алина осталась стоять посреди прихожей, чувствуя, как по её щекам катятся слёзы. Но на этот раз это были не только слёзы горя. Это были слёзы невероятного, оглушительного облегчения. Она была не одна.
Старая квартира встретила Лидию Петровну запахом дешёвого парфюма и напряжения. Максим, бледный и помятый, метался по комнате. Вероника, насупившись, сидела на краю дивана, демонстративно глядя в телефон.
— Мама, — Максим бросился к ней, пытаясь обнять, но Лидия Петровна отстранилась, окинув его холодным, оценивающим взглядом.
— Здравствуй, сынок. Садись.
Её тон не предвещал ничего хорошего. Максим послушно бухнулся на стул. Вероника фыркнула.
— А я, между прочим, здесь живу, — заявила она, пытаясь взять инициативу.
— Молчи, девочка, — не глядя на неё, бросила Лидия Петровна. — С тобой никто не разговаривает. Максим, рассказывай. Свою версию. Только без вранья. Как дошёл до жизни такой?
Максим начал путано и злобно. Про то, как Алина и её родители его «притесняли», как он «задыхался» в этой «золотой клетке», как ему «не хватало простого человеческого тепла», которое он нашёл в Веронике. Он говорил о своих «правах», о «несправедливости», о том, что его «кинули».
Лидия Петровна слушала, не перебивая. Когда он закончил, в комнате повисла тяжёлая тишина.
— Всё? — спросила она.
— Да, мам. Понимаешь...
— Я всё поняла, — она медленно поднялась. — Поняла, что ты — жалкий эгоист. И трус.
Максим остолбенел.
— Что?!
— Ты слышал меня. Вместо того чтобы решать проблемы с женой, ты побежал в подворотню искать «простое тепло». Вместо того чтобы честно сказать, что тебе тяжело, ты два года вёл двойную жизнь, тратя на эту... эту авантюру... семейные деньги. Ты обманывал и жену, и эту девицу, — она кивнула на Веронику, — рисуя им сказки. А когда правда всплыла, ты не нашёл ничего лучше, чем прийти в дом жены с любовницей и пытаться её выставить. Это по-мужски?
— Она сама... — начал Максим.
— Замолчи! — её голос прозвучал, как удар хлыста. — Ты виноват. Перед Алиной. Перед её родителями, которые приняли тебя в семью. И передо мной. Я тебя не так растила. Ты опозорил нашу фамилию.
Вероника, видя, что её «принц» раздавлен, решила вступиться.
— Вы не имеете права так с ним разговаривать! Он всё для неё делал!
Лидия Петровна впервые повернулась к ней лицом. Её взгляд был настолько тяжёлым и презрительным, что Вероника съежилась.
— А ты, милочка, — тихо сказала свекровь, — шкура. Паршивая овца, что мутит воду в чужом стаде. Ты думала, на готовенькое пришла? На чужом горбу в рай въедешь? Нет, детка. Тебе достался не принц, а перекрашенный болван. И квартиру в Люблино ты не получишь. Как и прописку тут. Никогда.
Она повернулась к сыну.
— У тебя есть два выхода. Первый — опомниться. Извиниться перед Алиной, дать ей развод без претензий и уйти с достоинством, как мужчина, который признал свою ошибку. Второй — бодаться в судах, выставлять себя последним альфонсом и жуликом, и в итоге всё равно остаться ни с чем, но уже с испорченной на всю жизнь репутацией. Выбирай.
— Мама, я... я не могу просто так всё отдать! — взвыл Максим.
— Значит, выбираешь второй путь, — без тени сомнения констатировала Лидия Петровна. — Что ж. Как хочешь. Но знай, — она сделала шаг к нему, и её лицо стало совсем близко, — если ты продолжишь травить эту девчонку, если хоть раз попробуешь ей навредить... ты меня узнаешь с другой стороны. У нас, на Севере, не любят обижать слабых. И я за свою невестку заступлюсь. Как за свою кровь. Понял?
Она не ждала ответа. Взяв свой чемодан, она вышла из квартиры, оставив сына в состоянии, близком к шоку, а его любовницу — в ярости и замешательстве.
Лидия Петровна вернулась к Алине. Та сидела в той же позе, что и утром, словно не могла сдвинуться с места.
— Ну, — сказала свекровь, ставя на пол чемодан. — Я с ним поговорила. Думаю, теперь он немного поумнеет. А если нет... — она многозначительно хмыкнула.
— Спасибо, Лидия Петровна, — прошептала Алина. — Я не знаю, как вас благодарить.
— Да не за что, — отмахнулась та. — Чайку, может, снова попьём? А потом ты мне покажешь, где у вас тут магазины. Мне тут, похоже, на пару дней задержаться. Пока ты с этим... недоразумением... разбираться не закончишь. Для поддержания духа, так сказать.
В её голосе прозвучала та самая, северная, несгибаемая сталь. И впервые за долгие дни Алина почувствовала, что у неё за спиной есть настоящая, крепкая стена. И что она справится. Обязательно справится.
Глухая, давящая тишина в старой квартире длилась несколько часов. Слова матери врезались в сознание Максима, как осколки льда. Он сидел на том же стуле, не в силах пошевелиться. Впервые в жизни он увидел не просто мать, а грозную силу, которую его ложь и манипуляции не могли сломить.
Вероника первая нарушила молчание. Её голос прозвучал хрипло и зло:
— Ну и семейка у тебя, Макс! Мамочка приехала — и ты сразу в штанишки написал? Ты что, действительно поверишь, что она что-то сделает?
Максим медленно поднял на неё взгляд. И в этом взгляде не было ни злости, ни любви. Было пустое, ледяное отвращение.
— Убирайся, — тихо сказал он.
— Что?!
— Я сказал, убирайся к чёрту. Собирай свои тряпки и вали. Навсегда.
Он видел, как её лицо исказилось от ненависти, слышал её визгливые оскорбления, но они больше не достигали его сознания. Словно плотная стена встала между ним и этим наваждением. Он наблюдал, как она сгребает в дорогой чемодан свои вещи, как швыряет в него баночки с косметикой, как в последний раз окидывает квартиру презрительным взглядом.
— Конченый неудачник! — бросила она ему в спину, хлопнув дверью.
Он остался один. В квартире, которая пахла теперь только пылью и одиночеством. Его «запасной аэродром» превратился в памятник его собственному ничтожеству. Он лёг на диван, уставившись в потолок, и пролежал так до самого утра, перебирая в памяти обрывки своей рухнувшей жизни.
Тем временем в квартире в Люблино царила почти мирная атмосфера. Лидия Петровна, несмотря на суровость, оказалась практичной и деятельной хозяйкой. Пока Алина пыталась прийти в себя, свекровь сварила большой кастрюлю наваристых щей, замесила тесто и напекла пирогов.
— На Севере без горячей еды да пирогов — как без шубы, — пояснила она, ставя перед Алиной тарелку с дымящимся супом. — Подкрепись. Силы нужны.
И странное дело — после этой простой, сытной еды Алина почувствовала, как внутри что-то отпускает. Это была не показная забота, а что-то настоящее, земное.
Через три дня Максим прислал СМС. Короткое и безэмоциональное: «Встреча с юристом завтра в 11:00. Подпишем бумаги о разводе. Претензий не имею».
Алина показала сообщение Лидии Петровне. Та, прочитав, лишь кивнула.
— Одумался. Наконец-то. Значит, не совсем дурак.
Развод был оформлен быстро и без скандалов. Максим не явился на заседание, его интересы представлял юрист. Он добровольно отказался от всех претензий на имущество. Алина вышла из здания суда с единственной сумкой, в которой лежало её свидетельство о расторжении брака. Лидия Петровна ждала её на улице.
— Ну, всё, — сказала Алина, и голос её дрогнул. — Свободна от него.
— От всех свободна, — поправила её свекровь. — И начинаешь другую жизнь. Тяжёлую, может. Но свою.
Они шли молча. Алина понимала, что эта женщина, которая могла бы осыпать её упрёками, стала её единственной опорой в самый страшный момент.
— Лидия Петровна, — начала Алина, останавливаясь. — Спасибо вам. Я... я не знаю, как бы я справилась одна.
Та взглянула на неё своими цепкими глазами.
— Я сделала это не только для тебя. Для него тоже. Чтобы хоть в конце пути научился отвечать за слова. И за поступки.
В тот вечер Лидия Петровна собрала свой чемодан.
— Мне пора. Дела дома. Ты теперь справишься.
— А вы... вы будете поддерживать связь? — робко спросила Алина.
Лидия Петровна на мгновение задумалась.
— Не знаю. Хочешь? Наверное. Если будет нужно. — Она натянула пальто. — Ты крепкая. Не сломалась. Это главное.
Она уехала так же внезапно, как и появилась. Но на этот раз её уход не оставил пустоты. Он оставил чувство защищённости и странную, суровую теплоту.
Прошло полгода. Алина потихоньку возвращалась к жизни. Она сменила номер телефона, завела новые привычки. Квартира постепенно переставала быть памятником погибшему браку и снова становилась просто домом.
Однажды, листая ленту в социальных сетях, она наткнулась на профиль Вероники. Та сияла на фоне какого-то курорта, с другим, незнакомым мужчиной. Алина без всякой эмоции пролистала дальше.
Судьба Максима осталась для неё загадкой. Случайно она узнала от общих знакомых, что он уволился с работы и уехал из Москвы. Куда — никто не знал. Возможно, на Север, к матери. Возможно, в никуда.
Она стояла у своего панорамного окна, глядя на вечерний город. Он сверкал, как и в день её свадьбы. Но теперь это сияние было для неё другим — не обещанием сказки, а просто огнями большого города, в котором она научилась жить без иллюзий.
Она повернулась и прошла в гостиную. В тишине квартиры не было ни слёз, ни гнева. Было спокойное, выстраданное принятие. История закончилась. Начиналась — жизнь
Читайте и другие наши истории по ссылкам:
Если не трудно, оставьте несколько слов автору в комментариях и нажмите обязательно ЛАЙК и ПОДПИСКА, чтобы ничего не пропустить и дальше. Она будет вне себя от счастья и внимания! Можете скинуть ДОНАТ, нажав на кнопку внизу ПОДДЕРЖАТЬ - это ей для вдохновения. Благодарим, желаем приятного дня или вечера, крепкого здоровья и счастья, наши друзья!)