Здравствуй, дорогой читатель! Сегодня мы продолжаем цикл истории, связанный с Дмитрием Донским и родом Вельяминовых, с Мамаем и многими-многими. Для более понятного восприятия, конечно, рекомендуем изучить весь цикл целиком. Найти его можно по ссылкам ниже:
1. Политический триллер XIV века - глава 1.
2. Политический триллер XIV века - глава 2.
3. Политический триллер XIV века - глава 3.
4. Политический триллер XIV века - глава 4.
5. Интрига. Политический триллер XIV века - глава 5.
А мы завершаем цикл этим текстом. Приятного прочтения!
Эскапады (иными словами, экстравагантные выходки) князя Дмитрия Ивановича превратили его во врага обоих частей Орды. В 1376 году его воевода Боброк-Волынский вторгся во владения Мамая на средней Волге, понудил мамаевых ставленников выплатить колоссальный «откуп» в 5 тысяч рублей! Это в 10 раз больше, чем составлял «ордыский выход» великого княжения владимирского. Вспомните торги по выкупу долга Ивана Михайловича Тверского – он задолжал 1000 рублей, что было вдвое больше «Ордынского выхода». Так мало того, что содрали невероятный откуп, так на волжских пристанях оставили московские таможни, собиравшие мыт за проход и провоз товаров. Взбешенный Мамай на следующий год повел свои рати на Нижний Новгород. Там его уже ждали. Знали, что поход на Поволжье не отпустят просто так.
Сам князь Дмитрий собирался формировать войско, для защиты владений тестя. Он привел в Нижний Новгород владимирский, переяславский, муромский, юрьевский и ярославский полки. Но долго оставаться в Нижнем князь не мог, а противник все не шел. Прождав некоторое время, Дмитрий Иванович отъехал в Москву, оставив войско под командой своего шурина, сына Дмитрия Константиновича, княжича Ивана Дмитриевича, отличившегося в походе под командой Боброка-Волынского. Наконец разведчики доложили, что враг появился… Но как-то странно. Видели татар то тут, то там.
Войско вышло из Нижнего Новгорода и, совершив марш в сотню верст, встало лагерем на берегах реки Пьяны. Стали ждать. Тем временем пришло известие, что татарское войско вошло в пределы Новосильского княжества, которое простиралось за западной границей Рязанского княжества, совсем далеко от тех мест, где его ждали. Эта весть как-то расслабляюще подействовала на воинство. Воеводы и начальники отрядов, решив, что удар будет по Рязани, и им воевать не придется, занялись полевой охотой, пирами, да игрищами. Глядя на них, загуляли и простые воины, а меж тем беда шла к ним на мягких лапах.
У новосильских границ и впрямь видели татар, да только не мамаевых, а сарайского хана Каган-бека, которых вел его племянник Араб-шах, которого в русской традиции называли «ордынским царевичем Арапшей», а мамаева рать скрытно подходила к Пьяне. Тайно и скрытно татар вел мордовский князь Алабуга, разведчикам которого удалось разузнать, что в русском лагере идет гульба, и его почти не охраняют. Все благоприятствовало задуманному! Внезапно атакованное 2 августа 1377 года, застигнутое врасплох русское воинство не смогло оказать и подобие сопротивления. Все смешалось. Воеводы утратили способность командовать своими людьми, которые, не успев облачиться в доспехи и взяться за оружие, охваченные паникой, побежали к реке, рассчитывая спастись вплавь. Их гнали и рубили без пощады. Добежавших до реки и пытавшихся переплыть Пьяну осыпали дождем стрел, найдя в этом удалую забаву. Среди прочих в водах Пьяны погиб и княжич Иван Дмитриевич.
Когда весть о разгроме достигла Нижнего Новгорода, из города началось повальное бегство. Все, кто мог, уходили в Муром и Городец, кто-то ехал за Волгу. Защищаться никто не стал. Не осталось войска. Татры пришли к брошенному городу 5 августа, вошли и грабили его два дня. После этого прошлись набегом по всей округе, и пошли на Суру, разорив там все, что встречали.
Тем временем царевич Арапша, разорив Новосильское княжество, вторгся в Рязань, взял город, и князь Олег едва успел скрыться, избежав плена. Войско «царевича Арапши», пройдясь по землям рязанского княжества, вторглось в нижегородские земли, но к столице, уже разоренной Мамаем, не пошел. Осенью он триумфально воротился в Сарай и предложил дяде уступить ему ханский трон. Именно попросил. И дядя нашел, что так будет лучше. Для периода замятни случай этот можно считать из ряда вон выходящим. Дело обошлось без резни - Каган-бек отрекся в пользу Ара-шаха, и Мамай получил себе нового, молодого и энергичного соперника.
Сам же Мамай, ободренный успехом похода на Нижний Новгород, решил попробовать теперь атаковать уже москвичей. И не малую роль в принятии этого решения сыграл Иван Вельяминов, уверявший, что атака извне вызовет выступление в самой Москве.
О том, что в Москве у него остались союзники, ждавшие своего часа, есть косвенное указание в той части летописных сводов, повествующих о сражении на реке Воже. Это было продолжением истории с походом Боброка-Волынского на Булгар, увенчавшегося взятием огромной дани и утверждением московских таможен на торговых путях. Большое войско под предводительством мурзы Бегича в августе 1378 года пошло к Оке, являвшейся границей между Рязанским и Московскими княжествами, но его встретили русские полки Дмитрия Ивановича на Воже, за Окой, в пределах Олега Рязанского, примерно там, где нынче город Рыбное. Занятно, что одним из главных воевод войска московского князя был родной дядя Ивана Вельяминова. Боярин Тимофей Владимирович командовал полком левой руки, полком правой руки князь Даниил Пронский, большим полком распоряжался сам князь Дмитрий. Войско выстроили дугой, у брода через Вожу, и когда татары попытались формировать Вожу им не помешали и дали выйти на берег, где и обрушились на них и с флангов и «в лицо». Сражение длилось до вечера, но в итоге противник дрогнул и бежал. Его гнали, рубя, коля и топча. Часть беглых утонули в Воже. В чем-то повторилась ситуация, случившаяся годом ранее, на Пьяни, только теперь стороны поменялись. Бежали разгромленные татары, а победу торжествовали русские. Там на Воже погиб мурза Бегич и ещё несколько знатных военачальников.
От полнейшего истребления татар спасла темнота. В потемках за реку не полезли, опасаясь засады. Утром же пришлось долго ждать, пока рассеется павший густой туман. Под его покровом на тот берег сходила разведка и вернулась с сообщением, что лагерь Бегича пуст и брошен. Позже, когда туман рассеялся, русские перешли реку и рассмотрели, что им досталась богатая добыча. Весь обоз, юрты, телеги, кони, припасы, все что берут в поход и что могло отяготить при бегстве. Там же в брошенном лагере нашли немногих, то ли не решившихся бежать, то ли не знавших куда, растерявшись в панике, потемках и тумане, то ли почему-то не имевших возможности. Торговцы, ремесленники, возчики, конюхи коновалы, вся та братия, которая неизбежно сопровождает любое войско во все времена, и нынче называется «частями обеспечения». И среди этого разноплемённого сброда отыскался поп Герасим, известный москвичам тем, что был близок дому Вельминовых. При нем нашли «мешок злых зелий»…. Этот фрагмент не входит в «Повесть о битве на Воже», но он включен в Рогожский летописец, первую Софийскую летопись доведенную до 1418 года, в Воскресенской и Львовской летописях. Они и поминают «битвы некоего попа отъ Орды пришедша Иванова Василиевича и обретоша у него злых зелеи лютых мешок». Этого попа живо доставили в Москву, и препоручили палачам. От него и узнали, что послан он был Иваном Вельяминовым, чтобы отравить князя Дмитрия. Но несмотря на столь страшное признание, с Герасимом обошлись на удивление мягко по меркам средневековья. В Симеоновской летописи поминают, что его выслали далеко на север в окрестности Каргополя, на Лача-озеро, отчего Герасима сравнивали с Даниилом Заточником, высланным Юрием Долгоруким в те же места.
Признание попа в планах отравления князя вызывает резонный вопрос – где и как он собирался сделать это? Подсыпать князю «зелья» мог либо тот, кто подавал еду и напитки к княжескому столу, либо кто их готовил. Легче же всего это было сделать тому, кто с князем сидел за столом или делил с ними походную трапезу, словом люди близкие. Поваром поп не был, на княжескую поварню постороннему не проникнуть. Княжеские кухари - сословие особое, дураков там не держали. В случае подозрения в отравлении, их головы полетели бы первыми. Там такие вещи понимали. Без всяких зелий опасались. Да и пробу снимали распорядители трапез. Подавали же на стол стольники, люди служилые доверенные. Ну и сотрапезники. Так кому же из них нес «зелья» поп Герасим? Кому-то ведь нес… Вот и выходит, что шел он к кому-то и от кого-то. От кого он сказал, к кому… Вот вопрос. Мешок с зельями сожгли, попа выслали, за Вельминова же взялись особо.
Годом позже, после битвы на Воже, как говорят летописи. «неким обманом» его выманили из Орды и где-то под Серпуховом схватили и привезли в Москву. Кто и как мог выманить острожного и очень даже не глупого боярина в тот опасный вояж. Есть версия, что ехал он в Тверь, к князю Михаилу, но… Зачем же в Тверь ехать через Серпухов, князь которого был вернейшим союзником Дмитрия Ивановича? Ехать, подвергая себя риску, когда по Волге, в обход, безопаснее и быстрее выходит?
Опять, который уже раз в этом повествовании персонажи спешно едут, с неясной мотивацией. Перебирая факты, выясняется, что как раз в эту пору в Орду прибыло большое русское посольство. В Византию ехал для утверждения в сане митрополита архимандрит Михаил, было белый священник Митяй, коломенский поп, ставший духовником князя. Пожелав видеть его на митрополичьей кафедре, князь Дмитрий понудил престарелого митрополита Алексея писать патриарху в Константинополь, с просьбой приемником ему назначить Митяя, который ради такой затеи принял постриг с именем Михаила. Несмотря на то, что московское священство желало видеть митрополитом нижегородского епископа Дионисия, а в Киеве уже сидел Киприан, поставленный патриархом Филофеем ещё при жизни Алексия, тем не менее Михаил был избран и вот теперь ехал утверждаться. Боярин же Кочевин повел речь о примирении Орды и Москвы. Казалось, поражение на Воже дало острастку, а тут появилась необходимость идти походом на Литву, где вместо умершего Ольгерда князем стал Ягайло, язычник по вере. Рыцари Тевтонского ордена совершали набеги на Литву, понуждая принимать литовцев христианство, склоняя к католицизму. Аристократия княжества частично была православной, языческой. Кроме того в Литве сложилась значительная иудейская община, часть которой являлась эмиграцией из немецких земель, именно из-за преследования крестоносцев. Внук и племянник тверских князей, Ягайло был опасен Дмитрию Ивановичу – прямой претендент на венец тверских князей и, уж во всяком случае, их союзник.
Но у Ягайло были многочисленные враги одной с ними крови. Рожденные в первом браке, его сводные братья были недовольны решением отца, отдавшего трон полукровке и язычнику. Старший сын Ольгерда, князь Андрей, давно принявший православие и более 30 лет управлявший православным Полоцким княжеством, бежал в Псков, а оттуда перебрался в Москву. Его брат, князь Федор, владевший православным княжеством на Волыни, вскоре перешел под власть Людовика Венгерского. В них князь Дмитрий мог увидеть опору в своей борьбе, которую он мог объявить необходимостью защиты православного населения от притязаний язычников и прозелитизма католиков. Чем не достойный предлог? В случае удачи, этот план сулил многое. Но, намереваясь воевать с Литвой, нужно было обезопасить себя с юга. Тут и пригодилась поездка Михаила-Митяя – церковного иерарха, на которого распространялись привилегии ордынских ярлыков – ехавшего в Византию, но завернувшего в Сарай, дабы выразить почтение хану и свести личное знакомство с беклярбеком. Избранный митрополитом Михаил-Митяй уверял Мамая, что церковь помнит благодеяния ханов, и получил разрешение ехать в Византию. В чем уверял темника Юрий Васильевич Кочевин, неизвестно. Но вот что отмечают летописцы – Михаил-Митяй и боярин Юрий Кочевин встречались в июне 1379 года. Что они говорили? Ну, кто же скажет, только вскоре после того Иван Васильевич Вельяминов выехал из Орды и поехал туда, где его поджидали. Как говорят летописцы, «обольстивше его и преухитривъше, изымаша его в Серпухове и приведоша его на Москву».
Чем он мог прельститься? Неудача с Тверью, не подействовала на него, но не мог же он торчать в непонятном статусе в Орде, бездействуя!? Почему он бежал? Как мы уже предполагали, разойдясь во взглядах на внешнюю политику в отношении Орды с князем Дмитрием. Теперь же отношения восстанавливались. То есть, вопрос был исчерпан? Тогда почему бы и не вернуться? Ведь в аналогичной ситуации оказались его отец и дед по матери, подозреваемые не просто в измене, а в убийстве, они уехали к рязанскому князю, а потом вернулись, и ничего им не было. Так чем князь тверской хуже рязанского? Противостояние между Рязанью и Москвой было в те поры едва ли менее острым, чем позже с Тверью. Пребывание в Орде, у хана, законного владыки Улуса Джучи, часть которого и московского княжества, в вину ему тоже никак поставить было нельзя. Да, уехал он без «отпуска», и князь, осерчав, отобрал его личные вотчины, но бояре издевле пользовались правом отъезда из княжества в случае несогласия с государем. В своих договорах князья неизменно признавали правило: «Вольным слугам меж нами воля». Он просто воспользовался своим правом. Личная немилость князя не так уж и пугала. Клан Вельяминовых он не тронул. Они же состояли с ним в родстве. Да и к тому же, кроме явных заступников у него должны были сыскаться и тайные. Те самые, выступления которых он ждал до начала войны с Тверью, к которым он посылал попа. В этом вполне могло и состоять «обольщение» и «преухитрение», которым он поддался.
Если все так и было… Да и вообще, как бы то оно ни было, в своих расчетах Иван Васильевич Вельяминов допустил ошибку. Князь Дмитрий Иванович нравом пошел не в отца, простившего беглецов. Да и положение его было не таким, чтобы попускать подобным выходкам. Он стремился установить свою личную власть в той мере, которой у московских князей не было прежде. Прощать измену себе он не собирался. Просто не мог. Иначе однажды можно было и не проснуться, испив яду, и под случайную стрелу подвернуться на охоте, и в бане угореть, как-нибудь так, ненароком.
Более того! Заманив изменника коварством, он решил всем сомневающимся и сообщникам боярина Ивана, родственника своего, преподать суровый урок. Он стал первым, кого казнили публично, в назидание другим. По повелению великого князя Ивана Васильевича Вельяминова привели на Кучково поле (ныне район Сретенки в Москве), и при стечении большого количества всякого звания людей его обезглавили мечом. Но как отмечает летописец, задуманный эффект от казни не получился. Боярин был красив, статен, многим на Москве известен, а потому, когда палач мечом отхватил ему голову, «мнози прослезишеся о нем и опечалившися о благородстве и величестве его».
Сурожанина Некомата поймали только через четыре года, зимой 1383 года, как говорит летопись: «Убит был некий брех (вздорный человек) именем Некомат, за некую крамолу бывшую и измену». Гибель этого интригана никого в печаль не повергла.
Казнь Ивана Вельяминова никак не сказалась на положении его брата Микулы, дядек Юрия и Фёдоар, его двоюродных братьев. Они были на Куликовом поле, командовали полками, себя не щадили. Сражавшийся на правом фланге со своим коломенским полком, воевода Микула Васильевич погиб. Командовавший Большим полком Тимофей Васильевич вернулся победителем. Мать Ивана и Микулы пережила их обоих и в 1389 году Мария Михайловна Вельяминова крестила младшего сына князя Дмитрия, Константина. Род не пресекся.
Рассказ будет не полон, если не упомянуть о еще одном завитке сюжета в той придворной интриге. Не исключено, что к поимке братца-изменника приложил руку Микула Васильевич, оставшийся до конца верным своему князю. Измена Ивана никак не сказалась на отношении к нему князя Дмитрия, а сам Микула Васильевич участвовал в донском походе, командуя коломенским полком, и в битве на Куликовом поле с честью погиб, тем самым смыв позорное клеймо предательства, легшее на род Вельяминовых. Однако, спустя тридцать лет, о Вельяминовых вспомнили вновь, когда началась распря между московским и Галицким князем, косвенными виновниками которой были давно уже умершие к тому времени Микула Вельяминов и его отец, последний московский тысяцкий Василий Васильевич.