На связи "10 зайцев" с исторической сводкой! В продолжение цикла "Политический триллер XIV века" - новая история, которую вам мало где расскажут. Предыдущие части:
1. Политический триллер XIV века - глава 1.
2. Политический триллер XIV века - глава 2.
3. Политический триллер XIV века - глава 3.
4. Политический триллер XIV века - глава 4.
И мы продолжаем!
Бегство Ивана Вельяминова явилось, пожалуй, самым серьезным происшествием внутренней политики Московского княжества за время правления князя Дмитрия Ивановича. Ушел представитель семьи, в течение нескольких поколений служившей предкам князя верой и правдой. Более того, породнившегося с самим Дмитрием Ивановичем. Причем брат беглеца, Микула Васильевич, оба его дяди остались верны сюзерену, и тот им верил. В Москве осталась мать Ивана, вдова тысяцкого Васильевича, и её никоим образом не тронули и не лишили почета. Что же подвигло боярина Ивана Васильевича Вельяминова, бросив все, – а бросить пришлось немало, – чтобы сделаться беглецом?
На первый взгляд причина очевидна – в 1374 году скончался его отец, Василий Васильевич Вельяминов, тысяцкий и многолетний охранитель детства и юности князя. Не столько по закону, сколько по укладу жизни княжества, должность тысяцкого должна была бы отойти его старшему сыну Ивану, но не отошла. Вся закавыка в том, что тысяцкие были тесно связаны с московским плебсом, но являлись его начальством, а не представителем. В республиканском Великом Новгороде тысяцких выбирали на вече – общем собрании дееспособных горожан. В Москве тоже собиралось вече, но не так часто, как в Новгороде, и должностных вопросов не решавшее. Потому что княжество - суть монархии, приоритет назначения в государственной иерархии в которой принадлежит исключительно государю. Князю же Дмитрию Ивановичу, вошедшему в лета, неугодна стала должность тысяцкого, в котором он разглядел прямого конкурента своей личной власти. Не исключено, что покойный Василий Васильевич был не совсем тактичен, направляя своего подопечного в делах правления. Знаете, как бывает в юности, когда тебе кажется, что «ты сам с усам», а тебя заставляют делать то и это, «давя авторитетом» старшинства. Кроме авторитета и родственной привилегии у Василия Вельяминова имелся ещё не малый властный ресурс.
Политика московской экспансии, осуществлявшая князем Дмитрием, направляемая митрополитом Алексеем и тысяцким Вельяминовым, при поддержке Мамая, которую нельзя «выводить за скобки», привела к тому, что территория Московского княжества выросла вчетверо против прежнего. Если ранее тысяцкие распоряжались только в Москве – других крупных городов в княжестве и не было – то теперь они управляли «черными сотнями» Владимира, Переяславля-Залесского, Можайска, Торжка, Костромы, Галича и иных «благоприобретенных» городов. И торговля этих городов была под ними. Шутка ли? По совокупности, численность непосредственно подчинявшегося им населения едва ли уступала количеству подданных починенных непосредственно князю. Вот, что заставило упразднить эту должность. Вместо былого тысяцкого для управления городских дел князь поставил дьяков.
Но только ли дело было в ущемлении амбиции Ивана Васильевича!? Характерна дата – он бежал 5 марта 1375 года, т.е. по окончании Перяславль-Залесского съезда, за две недели до истребления в Нижнем Новгороде отряда посла Сарайки. Ушел из Москвы тайно «со многим лжами и клеветами», в компании сурожского гостя Некомата. Они направились в Тверь, о чем-то беседовали с князем Михаилом Александровичем, после чего спешно поехали из Твери в Мамаеву Орду. Тверской же князь после этого столь же поспешно уехал в Литву, к своему родственнику великому князю литовскому Ольгерду, что могло означать только одно - готовится новый раунд борьбы за великое княжение Владимирское. И это не предположение, а данность. Не минуло и трех месяцев после переговоров московских беглецов и тверского государя, как 13 июля 1375 года из Мамаевой Орды в Тверь вернулся Некомат Сурожанин с послом Мамая Ачи-ходжой, привезшим в Тверь ярлык на великое княжение Владимирское. Беглый же Вельяминов остался в Орде, исполняя роль посла князя Михаила и посредника в делах Улуса Джучи на русских землях.
На другой день после приезда в Тверь Некомата и Ачи-ходжи князь Михаил Александрович, незадолго перед тем сам приехавший из Литвы, где в очередной раз заручился поддержкой князя в случае нападения на Тверь, отправил в Торжок своего наместника с требованием к новгородцам признать его власть. К Угличу пошло тверское войско, а в Москву с чертовски опасным поручением отправили гонца, коему надлежало, рискуя головой, передать князю Дмитрию, что государь Тверской «слагает целование крестное», данное ему при заключении мирного договора. В своем послании князь Михаил Александрович отказывался себя признавать «молодшим братом», т.е. подчиненным московскому князю, так как он теперь, а не князь Дмитрий Иванович, титулуется званием великого князя Владимирского.
Чего-то подобного в Москве видимо ждали. Сами посудите, коли отчаянный тверской гонец доскакал до Москвы числа 16 июля, то двух недель не минуло, как 29 июля князь Дмитрий уже собрал войско. Да не одно свое, а союзное, составленное из дружин большинства участников «Переяславского ковра». Под его знаменами шли нижегородско-суздальские, ростовские, ярославские дружины. Своих ратников привели серпуховской, смоленский, белозерский, кашинский, можайский, стародубский, брянский, новосильский, оболенский, тарусский князья. С севера на Тверь выступила новгородская рать. Стремительным маршем союзники пошли к Микулину – коренному уделу князя Михаила. Уже 1 августа Микулин взяли и разграбили. Через четыре дня подошли к Твери, обложили город и три дня ждали подхода новгородцев. Покуда готовили осадные приспособления. Построили осадные башни «туры», делали лестницы и таран.
Город защищала деревянная крепость, вполне надежная для своего времени. Стены её были поставлены «тарасами» - рубленными каркасами, полость которых заполнялась камнем и землею. Снаружи такие срубы оббивали дубовым тесом и штукатурили глиной, предохранявшей от поджога. На критических участках обороны устроены были башни-стрельни из толстых бревен.
На штурм союзники пошли 8 августа. К стенам двинули туры, к воротам потащили таран. Одну из башен удалось поджечь. Но в ходе боя защитники разбили туры, пожар в башне погасили, а пытавшихся взломать ворота перебили, выйдя на вылазку. Штурм провалился, атакующие понесли большие потери.
На другой день штурм повторился, и снова успеха не имел. И опять, и опять. Целый месяц Дмитрий Иванович пытался взять столицу врага и конкурента, но все не мог. К единственному успеху компании можно отнести разорение окрестности Твери - всюду, куда могли добраться от осадного лагеря конные отряды, остались пепелища, истребленные посевы и запустение, после увода в плен людей.
Запершийся в своей столице князь Михаил все ждал прихода подмоги. И она шла. Шла-шла, да не дошла. Войско Ольгерда выступило было, но придя к тверской границе и получив известие об осаде и размере войска осадившего Тверь, князь спешить не стал. Простояв несколько дней на одном месте, он приказал сворачивать лагерь, и ушел обратно, к себе. Отряды Мамая не явились вовсе.
Говорят, что после месяца героической обороны столицы, князь Михаил понял, что никто на выручку к нему не придет, и в кругу близких произнес:
- Надеяться можно только на Бога, а на человека положиться никак нельзя!
После чего призвал к себе епископа тверского и просил владыку Евфимия стать посредником на переговорах с противником. Он поручил передать князю Дмитрию, что отказывается от титула великого князя Владимирского, признавал его старшинство и соглашался на все его условия.
Речи владыки Ефимия возымели действия. Осада затянулась, наступил сентябрь, торчать осенью под станами Твери, нести потери, добиваясь того, что теперь предлагалось и так, казалось неразумным. И князь Дмитрий Иванович пошел на мировую. В который уже раз. Мир был заключен, и войска союзников ушли из-под Твери, оставив после себя следы ужасного разорения.
***
События эти свершились столь быстро и странно, что необходимо их рассмотреть не спеша. В попытке найти логику в них, давайте оборотимся к персонажам. Итак, кто же такой Некомат, ставший столь важной пружиной всего действа? Сурожский купец, фигура, мало освещенная историческими фактами. Сурожем называли торговый город в Крыму - ныне на этом месте стоит город Судак. В 14-м веке это был торговый перекресток морской европейской и азиатской караванной торговли.
В Москве первые «сурожане» появились в свите ордынского посла Ирынчая, прибывшего в том самом 1357 году, том самом, когда, по странному совпадению, был убит тысяцкий Алексей Петрович Хвост-Босоволков. В столице княжества сурожские гости освоились довольно быстро, благодаря протекции ордынских правителей и знати, с которыми их связывали многие дела. Как уже говорено было прежде, в материале «Торговое движение денег на Руси», сурожские гости вели торг роскошью и редкостями. Их клиентами стали знатнейшие витязи княжеской дружины, чиновники-дьяки. Они являлись официальными поставщиками церкви – привозимое ими красное виноградное вино, ладан и смирна были необходимы при богослужении. Многие сурожане удостоились личного представления великим князьям. Через этих коммерсантов, используя их надежные связи с торговыми партнерами в Сарае, Милане и Флоренции, в Каире и Дамаске, Константинополе, Багдаде и других местах совершались многие дипломатические и финансовые дела.
В центре столицы московского княжества, от самых стен Кремля, скоро вырос целый квартал, застроенный домами, лавками и амбарами принадлежавших «сурожским гостям». Национальность не играла роли. Среди «сурожан» были греки, евреи, армяне и итальянцы разных государств Аппенинского полуострова, с преобладанием всё же генуэзцев. Привозили они на продажу шелковые ткани, золотые и серебряные изделия, драгоценные камни. Предлагали стальные клинки и надежные боевые доспехи. Монополизировали торговлю благовониями, ароматами, «зельями», как тогда называли наркотики. Опиум был основой многих лекарств. Его растворы использовали как обезболивающее и вернейшее средства при «болезнях брюха», что при тогдашней антисанитарии ценилось чрезвычайно. Бойко продавались привозимые из индийских княжеств краски, добывавшиеся из невиданных на Руси растений, которыми окрашивали ткани. Торговали «сурожане» виноградными винами, редкими фруктами, изюмом, курагой, восточными сладостями. Они же впервые привезли на продажу винный спирт, которые покупали у арабов. Так же как опий, спирт изначально был основой лекарственных средств, это уже потом, его распробовали в ином качестве.
Из русской земли сурожские гости вывозили мед, воск – эти товары были востребованы во всем мире. Скупали выделанные кожи, льняные и посконные, штапельные, т.е. из конопляных волокон, ткани. Пеньку – ту же переработанную коноплю, шедшую на канаты и веревки. Но главным товаром русского экспорта были меха. Именно они определяли направление движения сурожан по русской земле.
Таковы вкратце были интересы сурожской торговли. Что же касается политики, то яснее ясного, что они принуждены были поддерживать Мамая, правившего в Крыму. И вот тут-то многое укрыто из того, что касается причин бегства купца и боярина. Что их могло связывать? Каков их интерес отъема ярлыка на великое княжение Владимирское у московского князя и передача его тверскому князю? Вспомним дату ухода Вельяминова – начало марта 1375, время разъезда из Переяславля-Залесского где был заключен союз государей и приняты решения противостояния Орде и Мамаю, отказ платить дань и готовится военной силой отразить претензии ордынцев, к какой бы партии они не принадлежали.
Видимо эти замыслы казались Ивану Вельяминову ужасными. Его семья была последовательной сторонницей сотрудничества с Ордой. Вспомним хотя бы историю о том, как двадцатью годами ранее в Москве прикончили главу антиордынской партии Хвоста-Бесоволкова, чтобы пресечь опасное направление в политике, обострявшее отношения между Ордой и Москвой. Каков был резон в этой подчиненности? Он имелся! Русские княжества являлись частью огромного государства обладавшего несоизмеримой ни с чем военной мощью, с которой приходилось считаться всем и в Европе, и в Азии.
Противостояние этой силе обрекало дерзнувшего на череду несчастий. Уж что-что, а вразумлять ордынцы умели. Мало никому не казалось. Подданство Орде ограждало русские княжества от множества опасностей, грозивших извне. И это было совсем не пустяком.
Конечно, за прошедшие 20 лет и Орда уже была не та и Москва изменилась, но сепаратизм Дмитрия Московского вел к войне с Ордой, что являлось рискованным предприятием само по себе, а в случае успеха… Что ждало? Торговые пути находились под контролем татар, литовцев и новгородцев, имевших выходы к морским побережьям.
Борьба за них вела к новым войнам. Противостояние Литве, Рязани, Орде, Новгороду, вот что виделось Ивану Вельяминову. И что делать? В 1357 году добивавшегося того же тем, что Алексея Хвоста-Бесоволкова убили, чтобы не допустить такой пагубы. Так что же, пришел черед князя Дмитрия? Отчего же и нет-то? Уж кто-кто, а Вельяминов, помнивший Дмитрия ещё мальчишкой, младшим братишкой, жившего под опекой его семейства, никакого возвышенного пиетета к власти московского государя не испытывал. Видел он, как, в самом деле, делается политика. Такое знание делает человека циником, пренебрегающим ритуалами и традициями, коли они становятся помехами при решении насущных практических вопросов.
***
Под стать Ивану Вельяминову был и его товарищ по побегу. При ближайшем рассмотрении боярина и купца связывало много больше, чем могло показаться изначально. Имя Некомат коверкают и так и эдак, стараясь рассмотреть в нем то грека Никомеда или Николая – агента Византии, то армянина, то венецианца, выдавая его за Николо Маттеи, а не то ещё выворачивают «Некомата» на восточный лад, полагая в нем то ли кипчака, то ли татарина. При этом опускается значение этого человека и его положение в московском обществе. Меж тем положение-то это было прелюбопытное!
Он появился в Москве с самой первой волной сурожан, никак не позднее 1359 года. В короткое время он чем-то сумел снискать такое расположение великого князя московского Ивана Ивановича Красного, что тот пожаловал ему села в Сурожском стану. Местность эта, простиравшаяся по обеим сторонам Истры и ее притоков: Малой Истры, Маглуши и Молодельни. Название местности употреблением слово «Сурожский» употребляется в документах с 1328 года, то есть лет за тридцать до появления сурожских гостей в Москве. По одной из версий, название это образовалось из-за переселения в эти места жителей крымского Сурожа, которые ушли из Крыма, после захвата его половцами. Впрочем, это не точно. А вот что известно точно, так это то, что прежде того местность эта называлась Скульневский стан, активно колонизировавшийся во времена правления первого московского князя, сына Александра Невского, Даниила Александровича, обособившегося от владимирского княжества в 1276 году. Тремя годами позже, в 1279 году, князь поручил заселение этой части княжества молодому тогда и энергичному боярину Протасию Фёдоровичу Взломню-Вельяминову. Боярин начал с того, что обустроил собственные владения, основав на реке Речице Вельяминову слободу, в которой числились село Вельяминово и приписанные к нему деревни Немцово, Поздново и Привалов. Ими потомки Протасия Фёдоровича владели до 1380 года. Таким образом, выходит, что сурожский купец Некомат и московский боярин Вельяминов были соседями по землевладению.
Знался Некомат и с отцом Ивана Васильевича – не мог не знаться, - ибо господин тысяцкий ведал торговые дела Москвы и являлся одним из высших должностных лиц княжества. Не чужд был Некомат и дипломатическим делам. В 1371 году он состоял в свите князя Дмитрия Ивановича, сопровождая его в Орду, и там, в Сарае купец встречался с папским нунцием – постоянным папским представителем при дворе хана, с консулом Кафы – должностным лицом, стоявшим во главе генуэзской колонии, генуэзцами Риччи и Андреотти. То была пора энергичной экспансии генуэзцев, вытеснявших венецианцев на крымском побережье и в устье Дона.
Судя по перечню лиц, с которыми встречался Некомат при дворе малолетнего Мухаммед Булак-хана и регентши Тулунбек-ханум, этих явных фигур закулисного правления Мамая, в столице Орды происходило какой-то важный съезд первых лиц генуэзских колоний, московского княжества и Золотой орды, при участии представителя Папы Римского. И в делах этой конференции поверенным лицом сторон выступал сурожский гость и московский землевладелец, которому, судя по его роли в переговорах, поверяли многие политические секреты. Не они ли и стали главным предметом его торгов?
Ведь если вдуматься, а чем это собственно Вельяминов и Некомат «торговали» в Твери и Орде, столь спешно покинув Москву? Отчего так торопливо? Куда или к чему боялись опоздать? Чем они так поразили князя Михаила Александровича, что подвигли его немедля вступить в игру, зная, как высоки в ней ставки? Что сказано было Мамаю, если он снова отослал ярлык в Тверь? Что же это такое предлагалось? Ничего, кроме как заговор не приходит на ум. Заговор несогласных с политикой князя Дмитрия московских аристократов, сторонников союза с татарами. С ханом ли, с Мамаем ли, ещё с кем-то сильных игроков, неважно. В тот момент такой фигурой был Мамай, вот к нему и поехали.
Очевидно предполагалось, что как только из Твери придет весть о низложении князя Дмитрия Ивановича с владимирского княжения, в Москве закипят события, союз князей заключенный «на ковре» распадется, князь Дмитрий, утратив силу, остепенится, а коли нет… Так все мы смертны. Наследники его дети-младенцы. Пусть правят, под руководством людей благоразумных. Как до поры отец их, прислушивавшийся к мнению митрополита Алексия и тысяцкого.
В расчет не взяли готовность князя к событиям. В короткий срок он собрал такое войско союзников, такая сила, против которой заговорщики выступить не решились. Не видя этого выступления, союзники не поддержали, Тверь одна едва отбилась, кое-как заключив мир. Договор предусматривал разрешение боярам обоих княжеств выезжать на служение к другим князьям, при этом их вотчины в княжестве того правителя, из которого они выезжали, оставались за ними. Исключением стал лишь Иван Вельяминов, имения которого князь Дмитрий «взял за себя». Это было особым условием при заключении мира с тверским князем. В числе прочего во владение князя Дмитрия перешла вотчина Ивана Вельяминова из Микулинского стана под Коломной, село Ивановское на реке Северке. Вельяминова слобода в Сурожском стане осталась за Микулой Вельяминовым. А вот села Некомата в тех местах «взяли за князя». Но он же был иностранцем, с ним все проще – как дали, так и взяли обратно.
Возвращаться Ивану Васильевичу стало некуда. Он так и остался в свите Мамая, при его дворе, этом средоточии всех интриг тогдашнего времени, став, как сейчас сказали бы «лоббистом», действующим в интересах тех или иных политических сил, обращавшихся к ним за помощью. В своих происках Вельяминов был далеко не одинок.
Используя свои связи и познания тайных рычагов правления при восточном дворе, эти дельцы весьма ловко действовали, в основном являясь посредниками между соискателями тех или иных решений, и теми, от кого принятие этих решений зависело, чаще всего, ведя заочные переговоры между «заинтересованными сторонами» о размере «поминок», как тогда называли взятки. Интриганы и себя не забывали, имея, как бы сейчас сказали «процент со сделок». Обладая определенным политическим влиянием, они часто «играли в собственные игры». При поддержке Некомата, который связан был с генуэзской диаспорой и её деньгами, Вельяминов сделался в Орде главой антимосковской партии и его стараниями, как говорит летопись: «многие нечто нестроения бысть». Некомат же исполнял роль курьера и связного, разъезжая то в Крым, то в Литву, то опять появляясь в ставке Мамая. В московские пределы и в Тверь, откуда он едва успел выскочить до начала осады города в 1375 году. Своих происков он не оставлял, и все плел да заговоры.
Но мы все знаем о том, что за фигура такая - Дмитрий Донской, а не Иван Вельяминов, верно? Об этом - в следующей заключительной части цикла "Политический триллер XIV века". А пока подпишитесь на наш канал, и до новых встреч!