— Ты кто? Как ты здесь оказалась?
— Я... не помню. Ничего не помню.
— Но ты же должна что-то знать! Имя твое как? Откуда ты?
— Я боюсь. И знание, что он меня найдет. Обязательно найдет.
— Кто он?
— Не знаю. Но если он придет, мы оба умрем
Часть 1: Находка в сугробе
Снег заметал дорогу так, что белое сливалось с белым, и лишь черные зубцы елей на горизонте обозначали границу между землей и небом. Максим шел по едва уловимой тропинке, воротник старой тулупа поднят до ушей, ружье за спиной. Охота была пустой — ни зайца, ни птицы, лишь леденящий ветер да навязчивое чувство полного одиночества. Он уже поворачивал к дому, когда краем глаза заметил странное пятно у подножия старой сосны, у Заячьего Ручья.
Не животное. Цветное. Красное.
Максим нахмурился, свернул с тропы и, увязая по колено в снегу, подошел ближе. Из сугроба торчала рука в тонкой черной перчатке. А рядом, распластавшись по снегу, как яркий мак, лежала красная шелковая косынка.
Сердце его дрогнуло и замерло на мгновение. Он рухнул на колени, начал разгребать снег. Под ним оказалась женщина. Молодая. Лицо синевато-бледное, ресницы покрыты инеем. На виске — темная ссадина. Она была в одном легком пальто, городских ботинках — полная безрадостная нелепость для зимней глухомани.
Он приложил пальцы к ее шее. Холод. Но под кожей — слабый, едва уловимый пульс. Она была жива.
— Эй! — тряхнул он ее за плечо, зная, что это бесполезно. — Девушка!
Ответом была лишь тишина, оглушительная в своем равнодушии. Он огляделся. Ни души. Только ее собственные следы, неглубокие и запутанные, терялись в чаще. Она шла пешком. Из леса. В такую погоду.
Мысли путались, но тело действовало на автомате. Он сдернул с себя тулуп, грубо завернул в него окоченевшее тело, поднял на руки. Она была легкой, как пушинка. Повернулся и, тяжело дыша, пошел прочь от ручья, к едва видневшемуся в снежной пелене силуэту своего дома. Снег бил в лице, ноги увязали, но он шел, не останавливаясь, чувствуя, как последнее тепло его тела уходит в этот хрупкий, замерзший комок жизни.
Он пихнул дверь плечом, ввалился в избу и, не раздумывая, уложил женщину на свою походную кровать у печки. Руки дрожали, когда он растапливал «буржуйку». Потом взял с полки бутылку с самогоном, отлил в кружку. Не для себя. Растереть ей руки, ноги. Бороться. Бороться с безликой бедой, которая ворвалась в его уединение.
Он смотрел на это восковое лицо и понимал: его тихая, предсказуемая жизнь закончилась. Что бы ни случилось дальше, все будет иначе.
Часть 2: Тайна за стеклянными глазами
Тепло печки и резкий запах спирта медленно вытесняли из избы запах холода и мокрой шерсти. Максим стоял в дверях, скрестив руки на груди, и наблюдал, как Анна Сергеевна, местный фельдшер, бормоча что-то себе под нос, ставила капельницу. Женщина лежала на его кровати, закутанная в два одеяла, бледная, как восковая свеча. Ее мокрые волосы темным пятном растекались по подушке.
— Ну что, доктор? — глухо спросил Максим, когда Анна Сергеевна выпрямилась, потирая поясницу.
— Доктор я в твоих глазах, — отрезала она, снимая очки и протирая их краем халата. — Фельдшер. А с ней... не знаю, Максим. Переохлаждение серьезное. Пульс слабый. Но жить будет, скорее всего. Вопрос — в каком состоянии придет в себя. Ударилась головой, судя по ссадине на виске.
— И кто она такая?
— А я откуда знаю? — фельдшер бросила на него усталый взгляд. — Документов при ней нет. Ни сумки, ничего. Как призрак. Ты где ее нашел-то?
— У Ручья Заячьего. В сугробе, почти у воды.
Анна Сергеевна цыкнула языком.
— Занесло, бедолагу. Откуда бы ей там взяться? Машины поблизости не видел?
— Ни души. Только следы. Неглубокие, свежие. Будто пешком шла. И не от дороги, а из леса.
Они оба замолчали, вглядываясь в незнакомое лицо. В деревне все друг друга знали. Чужая женщина, да еще в такую погоду — это было событие. Нехорошее.
— Ладно, — вздохнула фельдшер, собирая свой чемоданчик. — Оставлю тебе лекарства, распишу. Дежурить будешь сам. В больницу везти — только заморозишь по дороге. К утру посмотрим. Очнется — звони сразу. И в милицию, наверное, сообщать надо...
— Утром, — быстро сказал Максим. — Разберусь.
Анна Сергеевна посмотрела на него с нескрываемым подозрением, но кивнула. Она знала, что Максим человек неразговорчивый и решения свои не меняет.
После ее ухода в доме воцарилась тишина, нарушаемая лишь потрескиванием поленьев в печи и неровным, хрипловатым дыханием незнакомки. Максим подошел к кровати. При свете керосиновой лампы он разглядел ее лучше. Лицо правильное, тонкие черты. Руки — длинные пальцы, ухоженные, без следов работы. Не местная, это точно. И не туристка — не по сезону одета была, в легком пальто и городских ботинках.
Он вздохнул, пододвинул табурет и сел рядом. Что за женщина идет зимой через лес одна? Бежала от кого? Или к кому? В его прошлой жизни такие вопросы решались бы просто — звонок в полицию, передача ответственности. Но здесь, в глуши, он сам стал и причиной, и следствием. Он вытащил ее из снега, и теперь она была его проблемой.
Ночь тянулась медленно. Максим подбрасывал дрова, проверял капельницу, смотрел, как тает воск ее лица, уступая место слабому румянцу. Иногда она стонала, шевелила губами, произнося бессвязные обрывки слов. Ему чудилось в них что-то знакомое, но понять было невозможно.
Под утро, когда серое свечение зимнего рассвета начало пробиваться в окно, она открыла глаза.
Стеклянные, мутные, ничего не выражающие. Они медленно скользнули по потолку, по стенам, по его фигуре, сидящей на табурете. Ни страха, ни удивления, ни вопроса. Пустота.
— Эй, — тихо сказал Максим. — Как ты?
Она смотрела на него, не мигая. Потом губы ее дрогнули.
— Кто... — голос был хриплым шепотом, царапающим горло. — Кто вы?
— Максим. Я тебя нашел в лесу. Ты в безопасности.
Она медленно перевела взгляд на свою руку, на трубку капельницы, на одеяла. Казалось, она видит все это впервые.
— А я... — она попыталась приподняться, но сил не хватило. — Я кто?
Максим замер. Вопрос повис в воздухе, простой и ужасающий.
— Не знаю, — честно ответил он. — Документов при тебе не было.
Женщина закрыла глаза, будто прислушиваясь к чему-то внутри себя. Потом снова открыла их. В стеклянной глубине плескалась настоящая, животная паника.
— Я... не помню. Я ничего не помню.
Часть 3: Имя из ниоткуда
Паника в ее глазах была подобна вспышке — яркой, ослепляющей, но быстро угасшей. Она сменилась пустым, отрешенным взглядом, устремленным в потолок. Максим наблюдал, как она пытается шевелить пальцами, как будто проверяя, свои ли они.
— Ничего? — переспросил он, все еще не веря. — Имени? Откуда ты? Что было до леса?
Она медленно, с огромным усилием, покачала головой.
— Темнота. И... холод. Очень холодно.
Голос ее окреп, но в нем не было ничего, кроме растерянности и усталости. Максим встал, налил ей воды из глиняного кувшина, поднес к губам. Она сделала несколько жадных глотков, потом откинулась на подушку, словно это простое действие отняло все силы.
— Ладно, — сказал он, возвращаясь на табурет. — Не торопись. Память может вернуться.
Он говорил это больше для себя, чем для нее. Мысль о том, что в его доме теперь живет человек без прошлого, без имени, была пугающей. Как ухаживать? Как помочь? Как сообщить куда-то, если не знаешь, о ком сообщать?
Он взял ее одежду, развешанную на спинках стульев у печки. Легкое шерстяное пальто, темные брюки, тонкий свитер. Качество хорошее, дорогое. В карманах — пусто. Ни кошелька, ни телефона, ни ключей. Ни единой зацепки. Только в внутреннем кармане пальто его пальцы нащупали небольшой твердый предмет. Он вытащил его. Старый, потертый ластик в форме клубники. Детская, нелепая вещица в таком гардеробе. Он перевернул его в пальцах и положил на полку. Ничего не значит.
Часы тянулись мучительно медленно. Она то дремала, то просыпалась, и каждый раз ее глаза искали его, сидящего в том же месте, и в них читался немой вопрос: «Ты все еще здесь?» Он кивал, и она снова закрывала глаза.
К вечеру она смогла сидеть, опершись на подушки. Максим сварил бульон. Она ела молча, послушно, как ребенок, ее руки слегка дрожали.
— Спасибо, — прошептала она, возвращая ему пустую тарелку.
— Не за что.
Она посмотрела на него, и в ее взгляде появилась тень какой-то мысли.
— Мне нужно... как-то вас называть.
— Максим.
— Максим, — повторила она, пробуя имя. Потом ее взгляд упал на иконку в красном углу, старую, семейную, которую он так и не убрал. — А меня... можно называть Надеждой?
Он удивленно поднял брови.
— Почему Надежда?
— Потому что... вы подарили мне ее. Шанс. Надежду. И потому что я, кажется, должна во что-то верить. Или кого-то искать. Не знаю.
Она говорила это просто, без пафоса, как констатацию факта. И в этом была своя, горькая логика. Надежда. Последнее пристанище для тех, у кого больше ничего нет.
— Хорошо, — согласился Максим. — Надя.
Она кивнула, и на ее лице впервые мелькнуло нечто, отдаленно напоминающее улыбку. Слабую, изможденную, но улыбку.
Ночью он снова дежурил у ее кровати. Теперь она спала беспокойно, ворочалась, что-то бормотала сквозь сон. Он не мог разобрать слов, но интонации были разными — то испуганными, то гневными. Один раз она резко села на кровати, глаза широко раскрыты, полные ужаса.
— Нет! Не отдам! — выкрикнула она в темноту и, не видя его, схватилась за край одеяла, словно за что-то ценное.
— Надя! — он подошел, осторожно коснулся ее плеча. — Ты здесь. Все в порядке.
Она обернулась, дыхание частое, прерывистое. Ужас в ее глазах медленно растворялся, сменяясь растерянностью.
— Мне... приснилось...
— Что?
Она снова покачала головой, уже с отчаянием.
— Не помню. Только чувство... что я что-то спрятала. И он... он этого очень хочет.
— Кто «он»?
— Не знаю, — она снова уронила голову на подушку и отвернулась к стене. — Не знаю.
Максим отошел обратно к своему табурету. В комнате пахло лекарствами, дымом и страхом. Он смотрел на сгорбленную спину под одеялом и понимал, что спас из снега не просто женщину. Он вытащил на свет целую историю, полную страха и тайн. И эта история только начинала проявляться, как фотография в проявителе, и он боялся того изображения, которое вскоре станет видно полностью.
Часть 4: Ключ и тень прошлого
На следующее утро Надя была заметно крепче. Она сидела за грубым деревянным столом и медленно ела овсяную кашу, которую Максим поставил перед ней. Ее движения были осторожными, будто она заново училась владеть своим телом. Максим, потупившись, возился с затопкой печи, но все его внимание было приковано к ней. К этой тихой, загадочной женщине, ворвавшейся в его уединение.
— Сегодня нужно в райцентр, — сказал он, ломая затянувшееся молчание. — К врачу. Нормальному. Нужно проверить твою голову.
Она вздрогнула, и ложка замерла на полпути ко рту.
— В город? — в ее голосе прозвучала тревога.
— В райцентр. Это не город, деревня побольше. Там амбулатория. Анна Сергеевна настояла.
— А если... а если меня там узнают?
Максим посмотрел на нее. Страх в ее глазах был настоящим, физически ощутимым.
— Ты же ничего не помнишь. Как тебя могут узнать?
— Я не знаю, — она опустила ложку. — Просто... боюсь.
Этот простой, искренний страх тронул в нем что-то глубинное, забытое. Жалость.
— Никто не заставит тебя никуда идти против твоей воли, — сказал он тише. — Поедем, посмотрим врача и сразу назад. Я обещаю.
Она кивнула, не выглядя убежденной, и продолжила есть, но аппетит у нее явно пропал.
Час спустя они ехали на его старом «бобике» по заснеженной дороге. Надя сидела, прижавшись к дверце, и неотрывно смотрела в окно на проплывающие мимо белые поля и темные леса. Казалось, она искала в этом однообразном пейзаже что-то знакомое.
В амбулатории было немноголюдно. Пока Надя была на осмотре у терапевта, Максим сидел в коридоре на скрипящей деревянной лавке и листал местную газету, которую взял со столика. Дежурные новости о планах райкома, отчеты с ферм... Его взгляд равнодушно скользил по заголовкам, пока не наткнулся на небольшую заметку в углу последней страницы, в рубрике «Происшествия».
«РАЗЫСКИВАЕТСЯ!
*Волкова Вера Сергеевна, 30 лет. Пропала без вести 12 декабря. Особые приметы: рост около 170 см, стройного телосложения, темные волосы, карие глаза. Была одета в темное пальто, черные брюки. На шее — шейный платок красного цвета. Всех, кому что-либо известно о ее местонахождении, просим сообщить по телефонам...»*
Максим замер. Текст расплывался перед глазами. Рост. Телосложение. Темное пальто. Красный платок. Тот самый, яркий, как мак, что он нашел в снегу. Он медленно поднял голову и посмотрел на дверь кабинета, за которой была она. Надя. Вера.
Он свернул газету и сунул ее в карман, чувствуя, как ладони стали влажными. Так вот кто она. Волкова Вера Сергеевна. У нее есть имя. И ее разыскивают. Не полиция, а... Он перечитал заметку. Нет, не «разыскивается полицией». Просто «разыскивается». Родственниками? Мужем?
Дверь кабинета открылась, и вышла она. Вера. Бледная, но более собранная.
— Врач говорит, что физически все в порядке... в целом. С памятью нужно время. И покой.
Максим встал, кивнул. Его взгляд сам собой упал на ее шею. Платка там не было, он остался дома, на полке. Но он видел его. Ярко-красный. Как сигнал бедствия.
— Поедем, — коротко сказал он.
Обратная дорога прошла в гнетущем молчании. Максим чувствовал газету в кармане, будто раскаленный уголь. Он украл ее. Скрыл улику. Почему? Он и сам не мог понять. Возможно, из-за того страха, что он видел в ее глазах. Страха, который теперь обрел имя. Возможно, потому, что его собственная, давно похороненная жизнь научила его не доверять официальным объявлениям.
Он украдкой посмотрел на нее. Она снова смотрела в окно, но теперь ее лицо было не пустым, а сосредоточенным. Она водила пальцами по колену, будто рисуя невидимый узор.
Вернувшись в избу, он растопил печь, согрел чай. Она сидела за столом и молчала. Вдруг она потянулась к своему пальто, все еще висевшему на спинке стула, и нащупала внутренний карман. Ее пальцы замерли. Потом она полезла в другой карман, третий. Лицо ее вытянулось.
— Что-то не так? — спросил Максим.
— Ластик... — прошептала она. — Маленький, в виде клубники. Он был у меня. Я... я его помню. Он был в кармане.
Максим подошел к полке, взял ластик и протянул ей.
— Это?
Она схватила его, сжала в кулаке, и ее глаза закрылись. Казалось, этот дурацкий кусок резины был единственной нитью, связывающей ее с прошлым.
— Спасибо, — выдохнула она. Потом открыла глаза, и в них горел новый огонь. — Я... я должна была его кому-то отдать. Это было важно. Очень важно.
Она говорила увереннее. Ластик что-то разблокировал в ее памяти. Не имя, не лицо, но чувство долга. Острую, жгучую необходимость что-то сделать.
— Кому? — тихо спросил Максим.
Она снова покачала головой, но на этот раз с досадой, а не с отчаянием.
— Не помню. Но я не должна была его терять. Я спрятала его... специально.
Максим молча смотрел на нее, на сжатый в ее руке розовый ластик. Он думал о заметке в газете. О ее страхе перед поездкой в райцентр. О том, что она что-то «спрятала» и кто-то «очень хочет» это получить.
Он понимал, что газета в его кармане — это не ответ. Это лишь первый слой тайны. И этот слой был полон тревожных предзнаменований. Он приютил у себя не просто потерянную женщину. Он приютил беглянку.
Часть 5: Осада
Тихое потрескивание печки и вой ветра за окном больше не казались умиротворяющими. Теперь они звучали как фон надвигающейся угрозы. Максим стоял у замерзшего окна, вглядываясь в кромешную тьму за ним. Газета с заметкой лежала на столе, как обвинительный акт.
— Ты что-то недоговариваешь, — тихий, но твердый голос Веры заставил его вздрогнуть.
Она сидела на кровати, закутавшись в одеяло, и смотрела на него. В ее глазах не было прежней растерянности. Сквозь пелену амнезии пробивалась прежняя личность — умная, наблюдательная.
Максим медленно повернулся.
— А что я должен говорить?
— Ты весь вечер ходишь, как раненый медведь. С тех пор, как мы вернулись из амбулатории. Ты что-то увидел. Услышал.
Он вздохнул, подошел к столу и провел рукой по газете. Стоило ли говорить? Не вызовет ли это новый приступ паники? Но скрывать было уже бесполезно.
— Тебя разыскивают, — коротко бросил он и отодвинул газету в ее сторону.
Она не бросилась к ней. Не вскрикнула. Она замерла, впиваясь взглядом в свернутые страницы, словно боялась их прикосновения. Потом медленно, с невероятным усилием воли, протянула руку и развернула газету. Ее глаза пробежали по заметке. Он видел, как сжимаются ее пальцы, портя бумагу.
— Волкова Вера Сергеевна, — она прочитала свое имя вслух, как чужое. — Так меня зовут.
— Да.
Она подняла на него взгляд.
— Меня разыскивает не милиция. Значит... родственники. Муж?
— В заметке не указано, кто именно подавал заявление.
Она резко встала, скинув одеяло, и сделала несколько шагов по комнате. Ее движения были порывистыми, нервными.
— Я не хочу, чтобы меня нашли. Я не хочу, чтобы он меня нашел.
— Ты помнишь мужа? — уточнил Максим.
— Нет! — она резко обернулась. — Не помню. Но я помню страх. Постоянный, как шум в ушах. Я помню, что боялась его. И я что-то взяла. Что-то, что он не должен получить. Этот ластик... это часть чего-то большего.
Внезапно снаружи, сквозь вой ветра, донесся отдаленный, но четкий звук — хруст снега под колесами. Не легковушки, а чего-то тяжелого. Максим метнулся к окну, заслонив собой свет лампы, и прильнул к стеклу.
На опушке, у кромки леса, замер темный внедорожник. С выключенными фарами.
Ледяная волна прокатилась по спине Максима. Они здесь.
— Что? — прошептала Вера, застыв в центре комнаты.
— Машина. Чужая.
Он погасил керосиновую лампу, погрузив избу в темноту. Теперь только тусклый свет луны, пробивавшийся сквозь снежные тучи, освещал интерьер призрачным синеватым светом.
— Нас найдут? — ее голос дрожал.
— Не должны. Если не выйдут из машины. Дорогу заметает, им тут не задержаться.
Они стояли в темноте, не двигаясь, прислушиваясь. Было слышно, как бьются их сердца. Минуты тянулись, как часы. Внедорожник не двигался, словно призрачный страж у границ его владений.
И вдруг — скрип. Не ветра. Шаги. Тяжелые, уверенные. Не один человек.
Максим отпрянул от окна.
— Идут к дому.
Он схватил Веру за руку и оттащил ее в самый темный угол, за печку.
— Сиди тихо. Что бы ни было.
Он потянулся за ружьем, висевшим на крюке у двери. Старая «тулка», заряженная картечью. Он не охотился на людей. Но сейчас это был единственный аргумент.
В дверь постучали. Три резких, громких удара. Не прося, а требуя.
— Открывай! Милиция! — прогремел грубый голос.
Сердце Максима упало. Милиция? Милиции нет уже больше 20 лет. Но почему тогда они подъехали с выключенными фарами? Почему стучат ночью, как в дурном сне?
Вера схватила его за рукав, ее пальцы впились в ткань.
— Не верь, — выдохнула она. — Это не полиция. Я... я чувствую.
Максим взвесил ружье в руках. Он приоткрыл затвор, проверив, есть ли патрон в патроннике. Звук был громким и отчетливым в тишине.
— Слышим, браток! — крикнул тот же голос за дверью. — Не геройствуй. Нам нужна женщина. И то, что она унесла. Отдашь по-хорошему — разъедемся миром.
— У меня никого нет, — рявкнул Максим в дверь. — Убирайтесь!
В ответ дверь содрогнулась от мощного пинка. Деревянный засов затрещал.
— Последний шанс, мужик!
Максим отступил от двери, подняв ружье на уровень груди. Он видел широко раскрытые глаза Веры в темноте. В них был не просто страх. В них была решимость.
— Беги, — прошептал он ей. — В подпол, люк на кухне. Прячься.
— А ты?
— Беги!
В этот момент дверь с грохотом выломилась из косяка. На пороге, заливаемые лунным светом, стояли двое крупных мужчин в темных куртках. И в руках у них были не милицейские жезлы, а пистолеты с удлиненными магазинами. Глушители.
Первый выстрел Максима, громовой, оглушительный, ударил в притолоку, осыпая щепками голову вошедшего. Мужчины отпрянули, укрываясь за дверным косяком.
— Дуралей! — проревел один из них.
Максим увидел, как тень Веры метнулась в сторону кухни. Он сделал еще один выстрел в дверной проем, не целясь, лишь бы задержать их, и бросился вслед за ней. В спину ему свистели выстрелы с глушителем, тихие, как плевки. Пули впивались в бревенчатые стены с глухим стуком.
Он влетел на кухню. Вера уже откинула половик и дергала за железное кольцо люка в подпол.
— Быстрее! — крикнул он, разворачиваясь, чтобы прикрыть ее.
Из гостиной уже доносились тяжелые шаги. Он увидел силуэт в дверном проеме и нажал на спуск. Грохот. Вскрик. Силуэт исчез.
— Готово! — крикнула Вера.
Максим отступил, ощупывая спиной край люка, и скатился вниз, в ледяную, пахнущую землей и картошкой темноту. Он услышал, как люк с грохотом захлопнулся над головой, и щелкнул засов, который он сам же и сделал на случай... на случай именно такого дня.
Сверху доносились приглушенные ругательства, шаги. Они были в ловушке. Но и он, и она понимали — это была очень ненадежная ловушка.
Часть 6: Лес беглецов
Ледяной воздух подпола обжег легкие. Над головой, сквозь толщу досок, доносились приглушенные голоса и тяжелые шаги. Кто-то грубо пинал люк.
— Вылезайте! Игра окончена! — донесся сверху приглушенный крик.
Максим молча нащупал в темноте руку Веры и сжал ее, призывая к тишине. Его сердце колотилось, отдаваясь в ушах гулким эхом. Он знал свой дом. Знал, что старый, дубовый люк с железными засовами просто так не взломать. Но они могли стрелять. Или решить выкурить их.
— Дрова, — прошептал он ей в самое ухо, едва слышно. — Сложи у задней стены. Подожгут.
Он почувствовал, как она вздрогнула, но ее пальцы ответно сжали его ладонь — она поняла.
Сверху на несколько секунд воцарилась тишина. Потом раздался новый голос. Спокойный, бархатный, обволакивающий. Он проникал сквозь щели в досках, словно ядовитый газ.
— Максим Орлов. Мы знаем, кто ты. Знаем о твоей трагедии. Не усугубляй. Дай нам женщину, и мы исчезнем. Ты сможешь продолжать свою... уединенную жизнь.
Максим стиснул зубы. Они знали его имя. Значит, это не случайный налет. Это целенаправленная охота.
— Вера Сергеевна, — голос сверху обратился к ней. — Артем волнуется. Он просил вернуть вас невредимой. И то, что вы взяли. Не заставляйте людей применять силу.
Вера замерла, ее дыхание перехватило. Имя «Артем» явно отозвалось в ней чем-то — не памятью, а глубоким, инстинктивным страхом. Она прижалась лбом к холодной земляной стене.
Максим не стал ждать продолжения. Он потянул ее за собой вглубь подполья, к самой дальней, слепой стене, где хранились старые банки с соленьями. Он отодвинул несколько пустых ящиков, и за ними оказалась не просто стена, а старая, истлевшая от времени рогожка, прикрывавшая узкий лаз в фундаменте. Его аварийный выход, выкопанный года назад от скуки и тяги к риску.
— Ползи, — приказал он Вере, откидывая рогожу.
Она, не раздумывая, протиснулась в черную дыру. Максим бросил последний взгляд на люк и последовал за ней.
Снаружи был слепящий холод и глубокая тень от дома. Они выползли прямо под нависающим краем крыши, в сугроб. Снег мгновенно забился за воротник, обжигая кожу.
— Бежим в лес, — выдохнул Максим, поднимаясь. — К старой сторожке.
Они побежали, не оглядываясь, пригнувшись, чтобы их силуэты не выдали на фоне снега. Со стороны дома донесся грохот — похоже, люк все-таки поддался. Прозвучал выстрел, потом крик: «На улице! В лесу!»
В спину им ударил яркий свет фонарей. Послышались окрики. Они были уже на опушке, когда воздух просвистела первая пуля, с воем вонзившаяся в ствол сосны рядом с головой Максима.
Они нырнули в чащу. Ветки хлестали по лицу, цеплялись за одежду. Они бежали, задыхаясь, падая в сугробы и снова поднимаясь. Максим тащил Веру за руку, чувствуя, как ее силы на исходе. Свет фонарей и крики преследователей постепенно отставали, теряясь в густом подлеске.
Наконец, они достигли цели — полуразрушенной бревенчатой избушки, почти невидимой под шапкой снега. Максим отодвинул прогнившую дверь, и они ввалились внутрь.
Воздух был ледяным и неподвижным. Внутри царил хаос: сломанная мебель, груда тряпья в углу. Но стены еще держались, укрывая от ветра и посторонних глаз.
Они рухнули на пол, не в силах говорить, пытаясь отдышаться. Свет луны, проникавший в выбитое окно, выхватывал из мрака их перекошенные от усталости и страха лица.
— Они... они знают тебя, — первым нарушил тишину прерывистый шепот Веры. — Твою трагедию... Что они имели в виду?
Максим закрыл глаза. Призраки прошлого, которых он так тщательно хоронил, вырвались на свободу.
— Семья. У меня была семья. Жена, дочь. Их не стало. В ДТП.
Он почувствовал, как она замерла рядом.
— И это... как-то связано с... со мной? С Артемом?
— Не знаю, — честно ответил Максим. — Но они знают мое имя. Это не случайность.
Вера обхватила себя руками, пытаясь согреться. Ее зубы выбивали дробь.
— Что мне делать, Максим? — ее голос был полон отчаяния. — Я не могу это вспомнить! Я не знаю, что я украла! Я не знаю, почему он меня так боится! Я — призрак с чужим именем, который принес тебе только беду.
Он посмотрел на нее — хрупкую, замерзшую, абсолютно потерянную. И в этот момент его собственная боль, его утрата отступили перед чем-то новым — жгучим желанием защитить. Не ради нее. Ради того огонька жизни, который он вытащил из снега. Это было его решение. Его ответственность.
— Вспомнишь, — тихо, но твердо сказал он. — Мы заставим твою память работать. Пока они нас ищут здесь, мы будем думать. Ластик. Красный платок. Имя Артем. С чего-то же все началось.
Часть 7: Лицо в зеркале
Максим и Вера бежали сквозь ночной лес, как призраки. Ледяной ветер хлестал по лицам, сбивая дыхание. Вдали, у дома, полыхали огни фар — их преследователи обыскивали жилище.
— Куда? — выдохнула Вера, ее пальцы сжали ладонь Максима с такой силой, что кости хрустнули.
— Есть место... Заброшенная лесная сторожка, — прокричал он сквозь вой ветра, таща ее за собой в чащу. — Никто не знает...
Именно в этот момент, спотыкаясь о корень, Вера вдруг замерла.
— Постой...
— Некогда! — рванул ее Максим.
— Нет! — она вырвала руку и, тяжело дыша, прислонилась к сосне. — Я... я помню. Ключ... это от сейфа в депозитарии «Восточный». Я положила туда... флешку. С его черной бухгалтерией. Списками... и... и...
Она подняла на Максима широко раскрытые глаза, в которых плескался ужас и странное озарение.
— И что? — подскочил он к ней.
— И доказательства... того, что он причастен к... к тому ДТП. К твоему ДТП, Максим. Пять лет назад. Той весной. Это была не случайность.
Воздух вырвался из его легких, словно от удара в грудь. Лес закружился вокруг. Тот день. Лиза. Маленькая Аленка. Визг тормозов, перевернутая машина, запах бензина... и безымянный водитель джипа, который скрылся с места аварии, которого так и не нашли.
— Ты... врешь, — прошипел он, хватая ее за плечи. — Как ты можешь это знать?
— Я видела отчет частного детектива, которого наняла, — слезы замерзали у нее на ресницах. — Он тебя проверял, прежде чем... прежде чем я к тебе пришла. Он думал, ты мой любовник. Авария была... предупреждением твоей фирме-конкуренту. Случайным предупреждением. Ты был просто... пешкой.
Максим отшатнулся. Вся его жизнь, все его отшельничество, вся боль — оказались ничтожной случайностью в чужой игре. И женщина, которую он спас, была женой человека, разрушившего его жизнь. Жестокий, циничный круг судьбы.
— Почему? — его голос был пустым. — Почему ты пришла именно ко мне?
— Потому что я знала, что ты один. Что ты не связан с его миром. И... я боялась. Искала того, кто... поймет боль.
Они стояли друг напротив друга, два изломанных человека, связанные кровью и снегом, не в силах пошевелиться. А вдалеке уже слышались голоса и crunch снега под тяжелыми ботинками. Преследователи шли по их следу.
Пять лет назад : Две жизни до снега
Максим
Он был другим. Улыбчивым, с легкой усталостью во взгляде успешного архитектора. Его мир был наполнен светом: смех жены Лизы за завтраком, первые шаги дочки Аленки, планы на новый дом. Он строил будущее, буквально и метафорически. Тот весенний день был ясным. Он вез семью на дачу. Лиза что-то напевала, Аленка спала в детском кресле. Он помнит, как на встречку вынесло черный джип. Стремительный, как тень. Удар. Тишина. А потом — только боль, больничные стены и невыносимая, всепоглощающая тишина в его собственной квартире. Он продал все, сбежал из города, от людей, от воспоминаний. Его новый дом стал его склепом.
Вера
Она выходила замуж за Артема Волкова не по любви, а по расчету — так хотела ее семья, погрязшая в долгах. Он был старше, влиятельнее, холоднее. Его мир был миром теневых сделок, откатов и безраздельной власти. Сначала она пыталась быть хорошей женой, пока не поняла, что является частью чудовищного механизма. Она видела, как он ломает судьбы, и боялась его. План победа зрел годами. Она копировала информацию, искала слабые места. А потом нашла отчет о том самом ДТП. Фамилия выжившего мужа — Максим Орлов — врезалась в память. Его боль, его утрата стали для нее последней каплей и странным знаком. Когда чаша переполнилась, она взяла флешку, скопированные документы и сбежала. Она целенаправленно поехала в его глухую деревню, зная, что ее искать там не станут. Но холод и снежная буря сделали свое дело...
Эпилог: Чужой выбор
Они не побежали к сторожке. Оцепенение от ужасной правды сменилось странным, ледяным спокойствием. Они смотрели на приближающиеся огни фонарей.
— У нас нет шансов, — тихо сказала Вера. — Дай мне ключ. Я выйду к ним. Скажу, что ты ничего не знал.
— Нет, — его голос был твердым. Он вытащил из кармана ключ от сейфа и с силой швырнул его в темноту, в сторону замерзшей речки. — Пусть ищут.
— Что ты наделал?! — ахнула она.
— Я сделал выбор, — он повернулся к ней, и в его глазах горел знакомый ей огонь — огонь человека, который смирился со смертью, но не с поражением. — Мы возвращаемся.
— Куда?!
— В дом.
Это было безумием. Это было абсолютно нелогично. Идти прямо в лапы к вооруженным людям? Но Максим уже шел, не оглядываясь. Вера, не находя сил сопротивляться, поплелась за ним.
Они вышли на опушку. Двое мужчин в черных куртках сразу направились к ним, доставая оружие.
— Где ключ? — рыкнул тот, что был крупнее.
— Там, — Максим мотнул головой в сторону леса. — В сугробе у реки. Ищите.
Пока один из них говорил по рации, Максим и Веру обыскали и, не найдя ничего, повели к дому. Казалось, все кончено.
И тут Вера увидела его. Мужа. Он вышел из внедорожника, спокойный и ухоженный, в дорогом пальто, не предназначенном для мороза. Его взгляд скользнул по ней с легким отвращением, а потом остановился на Максиме.
— Орлов, — произнес он без тени удивления. — Маленький мир. Жаль, что в прошлый раз тебе повезло.
Максим не ответил. Он смотрел куда-то поверх его плеча, в темноту.
И вдруг ночь разорвали сирены. Не одна, а несколько. На проселочную дорогу, поднимая фонтаны снега, выехали машины ФСБ. Все произошло молниеносно. Люди Волкова засуетились, но были быстро окружены и обезврежены. Сам он замер с выражением неподдельного шока на лице.
К Максиму подошел мужчина в штатском.
— Максим Сергеевич? Спасибо. Сигнал тревоги мы получили.
Вера смотрела на Максима, не веря своим глазам. Он стоял, сунув руки в карманы, и смотрел, как ее мужа заковывают в наручники. Его лицо было каменным.
— Как? — прошептала она.
Он медленно повернулся к ней. В его глазах не было ни победы, ни облегчения. Только пустота, которую она видела в них в первый день.
— После их приезда я не стал бы рисковать, — тихо сказал он. — Я установил в доме «тревожную кнопку» после того, как поселился здесь. На случай, если мое прошлое все-таки меня найдет. Прошлая жизнь... она не всегда отпускает так просто.
Он не был простым отшельником. Он был приманкой в своей собственной ловушке. И она, Вера, случайно стала тем, кто эту ловушку привел в действие.
Ее увели в одну из машин, чтобы дать показания. Последнее, что она увидела в окне, — это фигура Максима. Он не смотрел ей вслед. Он повернулся и медленно пошел прочь, обратно в свой пустой, холодный дом, в свою добровольную тюрьму. Он отомстил. Он победил. Но его глаза говорили лишь о том, что никакой победы не бывает, когда ты остаешься один на один с призраками, которых сам и вызвал
Читайте и другие наши истории по ссылкам:
Если не трудно, оставьте несколько слов автору в комментариях и нажмите обязательно ЛАЙК и ПОДПИСКА, чтобы ничего не пропустить и дальше. Она будет вне себя от счастья и внимания! Можете скинуть ДОНАТ, нажав на кнопку внизу ПОДДЕРЖАТЬ - это ей для вдохновения. Благодарим, желаем приятного дня или вечера, крепкого здоровья и счастья, наши друзья!)