Создание «Марка Твена»: белый костюм и слухи о смерти
Сэмюэл Ленгхорн Клеменс был человеком, который понял одну простую вещь: чтобы продавать книги, нужно сначала продать себя. И он создал продукт по имени «Марк Твен» — вероятно, самое успешное его изобретение, в отличие от машины для завязывания галстуков. Сам псевдоним был первым маркетинговым ходом. Клеменс утверждал, что взял его из терминологии речной навигации, когда работал лоцманом на Миссисипи. «Марк твен» (mark twain) — это выкрик лотового, означающий «метка двойка», то есть глубина в две морские сажени (около 3,7 метра). Это была минимальная глубина, достаточная для безопасного прохода парохода. Звучало это романтично и профессионально. Впрочем, есть и другая, более приземленная версия: в 1861 году в журнале «Vanity Fair» появился юмористический рассказ Артемуса Уорда, где одного из персонажей-моряков звали Марк Твен. Клеменс обожал этот журнал и начинал свою карьеру с чтения чужих юмористических рассказов со сцены. Так что, возможно, он просто «одолжил» имя, которое хорошо звучало. Неважно, как было на самом деле, — важно, что легенда о лоцмане продавалась лучше, чем легенда о плагиате.
Создав имя, он взялся за образ. Твен был, возможно, первым американским селебрити, который понял силу персонального брендинга. Его фирменный знак — ослепительно белый костюм. В его гардеробе было более двадцати таких. Он начал носить их постоянно с 1906 года, утверждая, что белый цвет удобен, практичен и (что было уже чистым пиаром) подчеркивает его внутреннюю чистоту. В сочетании с копной седых волос, белой шляпой и неизменной сигарой (или трубкой) он выглядел как эксцентричный пророк, сошедший со страниц собственных книг. Он был ходячей рекламой самого себя. К этому прилагались красные носки — еще одна эксцентричная деталь, чтобы привлекать внимание. Он обожал публику, и публика обожала его. Он был не просто писателем, он был шоуменом, стендап-комиком XIX века. Его лекции были главным источником дохода, и он превратил их в настоящее представление. Его «фишкой» была манера подачи. Он говорил невыносимо медленно, растягивая слова и делая мучительные паузы. Один критик язвительно заметил, что скорость его речи — «три слова в одну минуту». Сам Твен называл это «немощью собственной речи», но это была тщательно отработанная уловка. Он доводил публику до крайнего нетерпения, заставляя ловить каждое слово, чтобы потом взорвать зал одной фразой.
У этого шоу был еще один секрет: Твен обладал очень плохой памятью. Он мог не узнать фотографию, годами висевшую на стене, или заблудиться в знакомом районе. Выступать перед публикой, читая с листа, считалось дурным тоном. Поэтому Твен изобрел собственную систему мнемотехники. Он превращал текст лекции в серию графических конспектов, почти комиксов. Эти рисунки он развешивал по дому и заучивал, полагаясь на зрительную память. На сцене он просто «читал» эти картинки из своей головы. Еще одним элементом пиара было его отношение к собственной смерти. Он обожал внимание прессы. Твен регулярно ходил к редакторам и заказывал публикации о своем «безвременном уходе», чтобы вскоре самому же их и опровергнуть. Это была классическая вирусная реклама. Он так утомил этим издателей, что однажды, после очередной утки, одна газета в опровержении написала: «К сожалению, не умер». Именно из этой серии родилась его знаменитая фраза, отправленная телеграммой в ответ на некролог в «New York Journal»: «Слухи о моей смерти несколько преувеличены». Он был мастером хлёстких фраз и саморекламы, и этот бренд пережил его самого.
Финансовые неудачи: наборная машина и спасение от банкротства
У Сэмюэла Клеменса был уникальный талант: он безошибочно находил самые провальные стартапы XIX века и вкладывал в них все свои деньги. Его литературный гений шел рука об руку с явной неосмотрительностью в финансах. Он был одержим идеей быстрого обогащения, что было странно для человека, который высмеивал «позолоченный век» и его дельцов. Он был другом Николы Теслы, и эта дружба была искренней. Твен часами просиживал в лаборатории изобретателя, позируя для фотографий с высокочастотными лампами и восхищаясь чудесами электричества. Эта дружба даже вылилась в роман «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура», где технологии сталкиваются со средневековьем. Но дружба с гением не сделала его прозорливее. Твен и сам пытался изобретать. Он получил три патента: на саморегулирующиеся подтяжки (которые так и не пошли в производство), на блокнот с отрывными листами (который принес ему немного денег) и на «машинку для завязывания галстуков» (которая была абсолютно бесполезной).
Это были мелочи. По-настоящему он развернулся, когда у него появились большие деньги от книг. Однажды он вложился в новый гравировальный станок. История закончилась тем, что изобретатель дважды лишился мастерской из-за пожара, так и не предоставив Твену готовый продукт. Но главным финансовым провалом его жизни стала «уникальная наборная машина» Джеймса Пейджа. Это был сложный механизм. В то время газеты набирались вручную, буква за буквой. Пейдж обещал создать механического наборщика. Твен загорелся. Он увидел в этом не просто экономию, а технологическую революцию. И он начал платить. И платить. И платить. Процесс растянулся на одиннадцать лет. Машина Пейджа становилась все сложнее и сложнее, в какой-то момент она насчитывала более 18 000 деталей. Это был пример инженерной избыточности — слишком сложный, слишком дорогой и постоянно ломающийся. Пока Пейдж «допиливал» своего монстра, на рынке появился конкурент — линотип. Он был проще, дешевле и, главное, он работал. Машина Пейджа оказалась никому не нужна. Твен вложил в этот проект все свое состояние и большую часть состояния жены — по разным оценкам, от 2 до 4 миллионов долларов в ценах того времени (сегодня это эквивалент более 100 миллионов долларов). Он обанкротился.
В 1893 году его дела были в плачевном состоянии. И тут на сцену вышел Генри Роджерс, один из директоров «Standard Oil», правая рука Джона Рокфеллера. Роджерс был известен как жесткий делец, но он обожал Твена. Он поступил не как друг, а как кризисный управляющий. Он взял под полный контроль все финансы писателя, включая его издательскую компанию (которая тоже была на грани краха) и даже авторские права на его книги. Он заставил Твена объявить себя банкротом, чтобы защититься от кредиторов, а затем отправил его в изнурительное мировое лекционное турне, чтобы заработать живые деньги. Твен ненавидел это, но подчинился. Роджерс жестко реструктурировал его долги, и за несколько лет Твен смог расплатиться со всеми до последнего цента, хотя по закону о банкротстве мог бы этого не делать. Их дружба была взаимовыгодной: Роджерс спас писателя от финансового позора, а Твен дал капиталисту респектабельность и, как говорят, смягчил его нрав. Твен был спасен, но цена была высока: он на несколько лет превратился в машину по зарабатыванию денег, полностью зависящую от решений своего нового партнера.
Единственный редактор: Оливия Лэнгдон и семейная цензура
В жизни Сэмюэла Клеменса была одна-единственная женщина — Оливия «Ливи» Лэнгдон. Он познакомился с ней в 1867 году через ее брата Чарльза, с которым вместе путешествовал на пароходе «Квакер-Сити». Семья Лэнгдон из Эльмиры, штат Нью-Йорк, была всем, чем не был Твен: они были богаты (отец Джервис сделал состояние на угольном бизнесе), респектабельны, образованны и глубоко религиозны. Клеменс был для них эксцентричным западным юмористом с сомнительной репутацией. Но он влюбился. Их первое свидание состоялось на лекции Чарльза Диккенса. Он ухаживал за ней почти год, в основном по переписке, и в 1870 году они поженились. Это была не просто женитьба, это было его вхождение в высшее общество. Они переехали в Буффало, а затем осели в Хартфорде, штат Коннектикут, в районе Нук-Фарм, где построили роскошный дом, ставший центром литературной жизни.
Оливия была его главным корректором. Она в шутку называла мужа «капризным ребенком» и взялась за его «перевоспитание». Твен, который публично высмеивал всё и вся, дома был на удивление покладистым. Он самозабвенно любил Ливи и позволял ей делать со своими рукописями всё, что она хотела. А хотела она многого. Оливия была воплощением викторианской морали. Она безжалостно вычеркивала из его текстов любые пассажи, которые могли показаться ей слишком грубыми или кощунственными. Любое резкое слово немедленно отправлялось в корзину. Твен, будучи по натуре скептиком и атеистом, подчинялся. Он настолько ее уважал, что каждый вечер почтительно склонял голову, пока она читала молитвы. Он утверждал, что перестал бы и носить носки, если бы Оливия его попросила. Почти все его великие романы, включая «Гекльберри Финна», прошли через ее строгую цензуру. Она была его первым и главным редактором, единственным человеком, чье мнение он ставил выше своего.
Их совместная жизнь была полна трагедий. Их первый ребенок, сын Лэнгдон, родившийся недоношенным, умер в младенчестве от дифтерии. Оливия сама была очень слабой и большую часть жизни боролась с недугами. Но она оставалась его опорой и моральным компасом. Ее смерть в 1904 году во Флоренции, после долгой болезни, стала для него тяжелейшим ударом. Он писал, что с ее уходом «погас свет его жизни». Он был известен как самый язвительный сатирик Америки, но в личной жизни он был человеком, полностью зависящим от одобрения и любви своей жены, которая методично «причесывала» его гений, делая его приемлемым для приличного общества.
От реки до пустыни: где Сэмюэл Клеменс нашел свой материал
Весь бренд «Марка Твена» стоял на фундаменте, заложенном в первой половине жизни Сэмюэла Клеменса. Он родился во Флориде, штат Миссури, 30 ноября 1835 года. Когда ему было четыре года, семья переехала в портовый городок Ханнибал на реке Миссисипи. Этот город и стал его матрицей. Вся мифология «Тома Сойера» и «Гека Финна» — это его детство. Жители, пещеры, сама великая река — все это было его игровой площадкой. Но в 1847 году, когда Сэму было 11 лет, его отец умер от пневмонии, оставив семью в долгах. Детство кончилось. Клеменсу пришлось бросить школу. Он пошел работать наборщиком в газету, которую издавал его старший брат Орайон. Это была его первая литературная школа: он не только набирал чужие тексты, но и начал писать свои — едкие, сатирические заметки, которые он публиковал, когда брат был в отъезде.
Но его тянуло к реке. В 21 год он осуществил свою мечту — стал учеником лоцмана на пароходе. Это была элита речного флота, лоцманы были королями Миссисипи, они знали каждый изгиб, каждый пень и каждую мель на тысячи миль. Клеменс получил лицензию и несколько лет водил суда. Он обожал эту работу и, по его собственному признанию, занимался бы ею всю жизнь. Но в 1861 году грянула Гражданская война. Частное пароходство на Миссисипи было парализовано. Карьера лоцмана закончилась. Как и многие южане, Твен недолгое время (около двух недель) состоял в ополчении Конфедерации, но быстро оставил службу, поняв, что война — это не для него. Этот неоднозначный, по меркам того времени, эпизод он позже превратит в уморительный рассказ. Чтобы избежать призыва, он уехал от войны на Дикий Запад. Его брат Орайон получил должность секретаря губернатора Территории Невада, и Сэм увязался за ним. Две недели они тряслись в дилижансе через прерии. Надеясь разбогатеть, Клеменс попробовал стать шахтером и добывать серебро. Он не добился успеха.
Именно в этой ситуации он и нашел свое призвание. Оставшись без денег, он устроился репортером в газету «Territorial Enterprise» в Вирджинии-Сити. Именно здесь, 3 февраля 1863 года, он впервые подписал свою статью псевдонимом «Марк Твен». Дикий Запад с его старателями, авантюристами и салунами стал его вторым источником вдохновения. Он научился писать коротко, хлёстко и смешно. В 1864-м он перебрался в Сан-Франциско. А в 1865-м к нему пришел первый настоящий успех: его юмористический рассказ «Знаменитая скачущая лягушка из Калавераса» был перепечатан по всей стране. Он стал звездой. Редакция «Sacramento Union» отправила его в командировку на Гавайские острова (тогда — Сандвичевы острова) с заданием писать письма о том, что он видит. Твен писал — легко, весело и без оглядки на приличия. Издатель Джон Мак Комб был в восторге и, что самое главное, публиковал письма без редактуры. Вернувшись, Твен обнаружил, что он знаменит. Его тут же отправили в первое лекционное турне, которое имело огромный успех. Он нашел свою золотую жилу. В 1867 году он убедил газету «Alta California» спонсировать его поездку в Европу и на Ближний Восток на первом в истории Америки круизном пароходе «Квакер-Сити». Его письма из этого тура, полные сарказма по поводу «святынь» Старого Света, легли в основу книги «Простаки за границей» (1869). Эта книга сделала его не просто известным, она сделала его богатым. Он нашел свой материал: он был американцем, который смотрел на остальной мир с иронией и недоумением.
Комета Галлея и итоговый баланс
Поздние годы Марка Твена были мрачными. «Позолоченный век» сменился для него веком личных потерь. Он пережил почти всех, кого любил. Из четверых детей, рожденных в браке с Оливией, трое ушли раньше него. Сын Лэнгдон умер младенцем. В 1896 году, когда Твен был в лекционном туре в Европе, пытаясь расплатиться с долгами, его любимая дочь Сьюзи умерла в Хартфорде от менингита в возрасте 24 лет. Он так и не смог себе этого простить. В 1904 году умерла его жена Оливия. А в 1909-м, в канун Рождества, его дочь Джин умерла в 29 лет от эпилептического припадка. Из всей семьи его пережила только дочь Клара. Эти трагедии превратили его из юмориста в трагического философа. Его поздние работы полны отчаяния и пессимизма. Он был в глубокой депрессии.
Но даже в самые темные времена его едкое остроумие не покидало его. Он был известен своими розыгрышами и нелюбовью к чванливым людям. Он любил подкладывать коллегам в ящики стола лягушек, если уважал их. Если же нет — он был менее снисходителен. Известна история о том, как на одном приеме напыщенная дама сказала ему: «Мистер Твен, вы восхитительны!». На что он ответил: «К сожалению, не могу ответить вам взаимностью». Дама, усмехнувшись, ответила: «А вы бы сделали как я — соврали!». Он обожал кошек. В его доме в разное время жило до трех десятков питомцев. Его любимцем был черный кот Бамбино, которого, по словам прислуги, Твен научил гасить свет (вероятно, тушить свечу). Родные утверждали, что, когда писатель злился, он фырчал точь-в-точь как рассерженный кот, и его дочери специально дразнили отца, чтобы посмотреть на это.
Его политические взгляды в поздние годы стали радикальными. Он был ярым антиимпериалистом. Твен вступил в Американскую антиимпериалстическую лигу и публично осуждал аннексию Филиппин. Его памфлет «Инцидент на Филиппинах» был настолько жестким, что его опубликовали лишь в 1924 году, через 14 лет после его смерти. Он высмеивал религию, хотя и не публиковал самые резкие тексты по просьбе семьи. Его «Таинственный незнакомец», где Сатана предстает куда более симпатичным персонажем, чем люди, тоже был опубликован лишь посмертно. Он не боялся цензуры. Когда в 1885 году публичная библиотека в Массачусетсе изъяла «Приключения Гекльберри Финна» как «мусор, пригодный только для трущоб», Твен был доволен. Он написал своему издателю: «Они исключили Гека из библиотеки... из-за этого мы несомненно продадим еще 25 тысяч экземпляров». Он понимал, что скандал — лучший двигатель торговли. Он даже написал роман о Жанне д'Арк, который считал своей лучшей работой, и, чтобы его восприняли всерьез, а не как юмореску, издал его под псевдонимом «сир Луи де Конт».
Он родился в 1835 году, в год, когда прилетала комета Галлея. За год до смерти он сказал: «Я пришёл в 1835 году с Кометой Галлея, через год она снова прилетает, и я рассчитываю уйти вместе с ней». Так оно и случилось. Комета максимально приблизилась к Земле 20 апреля 1910 года. Сэмюэл Клеменс умер на следующий день, 21 апреля, от сердечного приступа (стенокардии) в своем доме в Реддинге, штат Коннектикут. Он ушел вместе с ней, поставив идеальную точку в своей идеально выстроенной биографии.
Понравилось - поставь лайк и напиши комментарий! Это поможет продвижению статьи!
Подписывайся на премиум и читай дополнительные статьи!
Поддержать автора и посодействовать покупке нового компьютера
