Приближение фронта
Юрка не помнил, от кого первого услышал слово «война». Помнил, как во дворе запричитали старухи, заголосили женщины. Потом по репродуктору слушали обращение Молотова.
Не успели люди опомниться, как немцы уже бомбили Каменоломни, где находилась узловая железнодорожная станция, и станцию Шахтная. Там мальчишки находили осколки от бомб, показывали друг другу – вот чем рушат здания, чем убивают людей. Маленькие кусочки металла вызывали ужас и интерес одновременно.
В середине июля 1942 года ощущалось приближение немцев – где-то далеко громыхала канонада. 17 и 18 июля на восток колоннами уходили измученные красноармейцы. Шли непрерывным потоком несколько дней. Шли молча, слышалось только шарканье подошв.
Немецкие бомбардировщики зачастили, сейчас нацелились на центр города, на штаб Красной Армии, который располагался на рабфаке. Позже в этом здании была обувная модельная фабрика, сейчас – бизнес-центр. Горисполком распорядился во дворах рыть щели – траншеи глубиной метра два, накрывать их и присыпать землей. Домком Тихон Дмитриевич заставил жильцов выкопать такую щель, хотя Резниченко ни разу ею не воспользовались, от бомбежек прятались в подвале.
Во время очередного налёта бомба упала рядом со щелью, где укрывалась соседская семья Евтюхиных – мать, маленькие дочь и сын. Отец работал в ночную смену. У шахтёров была бронь, на фронт их не брали. От взрыва Евтюхиных придавило землей, все задохнулись. Отец пришёл с работы, увидел семью, схватил мёртвого сына на руки, ходил с ним по улице, приговаривал:
– Только не спи, только не спи.
Разум к мужчине так и не вернулся.
Три дня безвластия
Вступлению немцев в город предшествовали три дня безвластия. Угольные предприятия были взорваны, чтобы фашисты не смогли добывать топливо. Властные структуры эвакуировались. Люди были предоставлены сами себе. Надвигалась страшная неизвестность, из кинохроники уже знали о зверствах фашистов. На долгие годы эти три дня вошли в обиход под названием «растащиловка». Толпы людей, тысячи человек метались по городу от магазина к больнице, от склада к учреждениям. Тащили домой всё, что могло хотя бы как-то пригодиться. Внешне это походило на безумство. Рядом с домом, где жили Резниченко, располагались магазины, продовольственный, промтоварный и аптечный склады. Юра с мальчишками увидели, как толпа напирала на ворота во двор складов. В толпе послышалось:
– Начальник ОРСа пришёл. Хищенко… Хищенко…
Хищенко попытался урезонить людей, в ответ послышались возгласы:
– Немцам хочешь всё оставить?
Толпа оттеснила начальника и надавила на ворота. Они упали вместе со столбами. В один миг сбили амбарные замки с ворот складов. Люди хватали колбасу, наполняли маслом ведра, чайники. Юра взял с собой только наволочку, которую наполнил грузинским чаем. Отнёс ее домой и вновь выбежал на улицу. Толпа уже ворвалась в здание швейной фабрики рядом с кинотеатром «Родина». Рулоны ткани размотали на весь квартал, от проспекта Красной Армии до проспекта Победы Революции. Каждый норовил оторвать кусок, разрезая ткань поднятыми с земли осколками стёкол. Мальчишек рассмешило это безумство. Они заскочили в здание швейной фабрики, увидели в цехах коробки с пуговицами и крючками, и усугубляя абсурдность происходящего, высыпали содержимое коробок со второго этажа на толпу. Во дворе дома семей сотрудников НКВД Юрка заскочил в кирпичный флигель. Глаза у мальчишки разгорелись – какого оружия здесь только не было – по углам стояли пики, лежали ружья, винтовки, сабли, патроны и даже старинные двуствольные кремневые пистолеты. Видимо, собрано конфискованное ещё во время гражданской войны. Было там и современное оружие. Юрка схватил сапетку, так называли плетёные корзины, с патронами и поволок её к себе во двор, оставил в сарае. А сам захватил мешок и побежал по библиотекам, благо, они находились рядом – в театре, в горном техникуме и на соседней улице Третьего Интернационала, ныне Ленина. Понравилась мальчишке «История гражданской войны» – картинок много, прихватил однотомник Маяковского с «Окнами РОСТа». Притащил домой несколько томов сочинений Ленина. Красивые книги – в красном переплёте с золотым теснением. В здании горкома партии разжился диапроектором и парой диафильмов. Потом к Юре приходили друзья и подружки сестры Люськи, располагались на полу и в который раз смотрели фильмы о Смутном времени и о сопротивлении Шамиля. А Юра читал титры:
– Тушинский вор бежала в Калугу, где через некоторое время был убит…
Ночью горел городской отдел НКВД.
Шахты под немцами
21 июля всё стихло. Утром Юра вышел на площадь и увидел, как с бугра, со стороны шахты им. Октябрьской революции, спускается длинная как змея, сверкающая на солнце, механизированная колонна немцев. Фашисты заходили в город не с запада, как ожидалось, а с востока, куда ещё вчера уходили наши войска. Юра со всех ног побежал домой. Не успел спрятаться, как из-за угла со стороны проспекта Красной Армии показалась немецкий лёгкий танк. Юра оцепенел от ужаса. Убежать не смог – ноги будто приросли к асфальту. В голове промелькнули все документальные кадры о зверствах фашистов, которые демонстрировали в кинотеатре «Родина».
– Вот и смерть моя пришла, – подумал мальчишка.
Танк остановился рядом, из люка вылез немец, важно прошествовал во двор, где несколько дней назад буйствовала толпа горожан. Там валялись осколки разбитого стекла, обломки утвари. Немец нашёл примус.
– Ком, – сказал он Юре. Тот уже понимал, что его зовут. Подошёл. Немец дал ему примус и кивнул в сторону танка. Юра отнёс примус, отдал другому танкисту. Танк уехал.
Сам Юра не видел, но во дворе говорили, что на проспекте «Красный Шахтер» какой-то дед подносил фашистам хлеб-соль.
Потом в дом к Резниченко пришли немцы из жандармерии, с металлическими бляхами на груди. На столе стоял принесённый с «растащиловки» чай. Жандармы забрали чай, граммофонные пластинки и дали расписку, что конфискуют для германского госпиталя. Госпиталь расположился в здании рабфака.
Юра устроился возле сарая разряжать патроны. Никто его не учил этому, никто не показывал. Сам додумался, как расшатывать пули, извлекать порох. Но больше мальчика интересовали стальные сердечники бронебойно зажигательных пуль. Хозяйственный Юра слышал, что ими можно стёкла резать, и решил, что в доме сердечники пригодятся. Соседи увидели сосредоточенно работающего Юрку, и пули вместе с сапеткой полетели в колодец, находившийся в дворе. Вода в нём горько-солёная, годилась только на хозяйственные нужды. За питьевой водой ходили километров за пять на Лисичкино озеро на Поповке.
Мысли об оружии, увиденном во флигеле НКВД, не давали Юре покоя. Он опять пошёл туда. Немцы уже очистили помещение, во дворе валялись только винтовки с отбитыми прикладами. Во флигеле стоял диван, Юра заглянул под сидение и нашёл там старинное ружьё с гравировкой оленя и турецкую изогнутую саблю. От собственного дома Юру отделяла трёхметровая кирпичная стена. Так не хотелось карабкаться на неё. Юра понёс трофеи по улице и сразу наткнулся на немцев. Те, видимо, были знатоками антикварного оружия: «Гуд! Гуд!» И отобрали Юрин арсенал. Обошлось без последствий.
Сразу по пришествии немцев загорелся театр имени Томского, который стоял на месте нынешнего департамента соцзащиты населения. Высоко летели обугленные головешки. Через неделю Юра наблюдал, как фашисты пытаются с помощью танка сбросить с постамента памятник Ленину, зацепив его тросом, но танк буксовал и становился на дыбы. Юра увидел, что под памятник закладывают взрывчатку. Понял, будут взрывать, и со всех ног побежал домой. Взрыв грянул мощный. По металлической крыше дома что-то сильно загрохотало. Оказалось, памятник был начинён металлическими шариками. Они разлетелись по всей округе, как шрапнель, долетели и до Юркиного дома, пробили крышу.
Фашисты установили берлинское время, часы перевели на два часа назад. Установили денежный курс – за десять рублей давали одну немецкую марку. У Резниченко денег не было. Впрочем, как и у многих шахтинцев. Установился натуральный обмен. Горожане ходили в хутора и станицы, обменивали одежду на продукты. В обиходе говорили: ходить на менку.
Два дня у Резниченко квартировали венгры. В начале августа определили на постой румын – врача и унтер-офицера, парня лет двадцати двух по имени Мишка. Мишка говорил по-русски. Вместе с 17-летним соседом Ванькой, который по возрасту не попал на фронт, лазил воровать груши у соседей. Юру сажали на забор на атас. Похоже, Мишка ещё не свыкся с ролью оккупанта, ведь он мог зайти и просто взять эти груши. Через неделю Мишка сказал:
– Уходим на Сталинград. Не знаю, вернёмся ли. Если вернёмся, зайдем к вам.
Не зашли.
Румыны, немцы и голод
С румынами Юре довелось встретиться ещё раз. Как-то он ходил в соседний Новошахтинск повидать отца. Возвращался вместе с двоюродным братом, родственники дали несколько кабаков, тыквы у них уродили в тот год хорошие. Почти двадцать километров десятилетние мальчишки тащили тяжелые кабаки. Уже вошли в Шахты, когда их увидели румынские солдаты. Подозвали ребят, отняли тыкву, разрезали штыками и начали есть прямо сырую. Видно, румыны снабжались хуже, чем немцы. Обидно было до слёз. Хотели порадовать мать и маленькую сестренку Люську. Думали, еды на несколько дней хватит.
Немецкий офицер Бернард с ординарцем Феликсом прожили у Резниченко месяца три. Похоже, Бернард работал в госпитале. Жил в отдельной комнате. Юра заметил, что обед фрица состоял из шести блюд, но порции были крошечными.
Продовольственные запасы семьи Резниченко были скудными – картошка, кабаки с огорода, отец привез с растащиловки из Новошахтинска два мешка муки. Юра ставил ловушки из кирпичей на воробьев. Ощипывал и жарил на печке. Чтобы птицы не разлетались, помещал их в ящик стола в комнату Бернарда пока того не было дома. Однажды Юра не подгадал. Бернард открыл ящик, птицы выпорхнули и заполнили всю комнату. Немец заскочил в комнату Резниченко, размахивая руками, заставил Юру переловить воробьев. Однажды в комнату к Бернарду зашёл Юркин кутёнок и нагадил фашисту в тапки, тот встрял в говно и поднял шум. Тапки заменили, но на следующее утро кутёнок повторил диверсию. Ординарец расстрелял собачонку.
По соседству, в доме, где жили семьи сотрудников НКВД, разместился какой-то полицейский пункт, в нем регистрировали имеющийся у шахтинцев скот. Люди приводили коров, баранов, коз – всю живность, кроме кур. Проспект Возрождения заполнился скотом, всё блеяло, мычало. Куда потом девались животные, неизвестно. Может статься, угоняли в Германию. Во двор, где жили Резниченко, забрёл бычок. Сосед быстро заколол его, а мясо поделил между жильцами. Кстати, этот сосед вскорости стал полицаем, а после освобождения города куда-то исчез. Семье Резниченко тоже досталось несколько килограммов мяса. Хранить его негде, и мать напекла больше десятка пирогов с мясом. К началу зимы мука кончилась. Мать варила кукурузные зёрна и делала из них лепешки. Какими бы голодными ни были дети, а лепёшки ели без удовольствия.
Горький вкус войны
По улице Советской целыми днями непрерывной колонной шли на Сталинград немецкие грузовые автомобили. Они были раз в десять больше наших полуторок. Шли настолько плотно, что невозможно было перейти улицу. Всю центральную аллею парка заняли такие же грузовики с прицепами. Среди деревьев немцы рыли укрытия для зенитных установок. На стадионе вплотную, один к одному, стояли бензовозы. Мощь невиданная. Оставалось только догадываться, как приходилось нашим под Сталинградом.
Здание Госбанка, что на площади Ленина, немцы приспособили для склада посылок из Германии. К разгрузке привлекали мальчишек. Они шли на работу, прихватив с собой что-нибудь острое. У Юры было ржавое безопасное лезвие. Посылки переносили из машины по коридорам здания. В большом зале их принимал немец-кладовщик. Бандероли были в мягкой упаковке. Мальчишки, пока шли по коридору, аккуратно делали небольшие разрезы и вытаскивали, что попадалось в руку. Добычу прятали за пазуху. На против банка стояла железобетонная кинобудка, оставшаяся от деревянного кинотеатра «Октябрь», растасканного жителями на дрова. Там мальчишки и делили добычу в конце смены. Кому достался шоколад, Юре – пачка белого порошка. Попробовали, сладкий. Начали есть.
– Давайте хоть посмотрим, что мы едим, – Юра взял упаковку. На ней была нарисована рука с ранкой. – Тьфу! Это же присыпка для ран.
– Видели? Фрицы оставили на улице неразгруженную машину с посылками, – сказал Володька. – Давайте ночью туда залезем.
Володька Ержов был старше Юры года на три, ему было лет 13–14. Но он уже слыл вором-карманником.
– Ты что, думаешь, немцы охрану не выставят? Вспомни, как фриц Кольку горбатого отходил! Дрын на горбу сломал, – возразил Юра.
– А! Ты бздишь! – разозлился Володька.
– Не в этом дело. Голову на плечах надо иметь! – крикнул Юрка.
Разошлись каждый при своём мнении. На следующий день Юра ребят не встретил. А вскоре вывесили приказ немецкого коменданта города о расстреле группы мальчишек «за хищение немецкого имущества». В приказе значилась и Володькина фамилия.
Противотанковая мина и три бочки солярки
Дней за десять до прихода наших немцы начали угонять в Германию мужчин и ребят-подростков. Соседа, семнадцатилетнего Ивана, немцы тоже угнали. Но в Новошахтинске он сбежал и прятался дома от немцев. Те уже суетились, готовились к отходу.
Юра и Иван внимательно наблюдали за домом напротив, где квартировали немецкие офицеры. Его так и называли «дом офицеров». Сейчас он известен как дом Олимпийского чемпиона Василия Алексеева. Вечером 11 февраля немцы погрузились в машину. Не успел автомобиль завернуть за угол, как ребята побежали в дом офицеров поискать что-нибудь интересное для себя. Во дворе увидели три металлические бочки. Кинулись к ним, но Юра крикнул:
– Мина!
Действительно, возле бочек лежала противотанковая мина. В оружии, снарядах он уже разбирался, как многие мальчишки. Тайком от родителей разряжал патроны, гранаты, снаряды.
Противотанковую мину Юра сразу узнал. Но Ванька решительно произнес:
– Если взорвемся, от нас ничего не останется.
Лихо подфутболил мину. Она загромыхала по утоптанному снегу, но не взорвалась, оказалась без запала.
Бочки были с соляркой. Мальчишки быстро перекатили их в свой двор и спрятали. Когда вернулись, увидели, что доме уже полно людей, все искали, чем поживиться.
– Э, – подумал Юрка, – так нам ничего не достанется.
У него в кармане была горсть патронов, мальчишка, недолго думая, кинул их в горевший камин. Патроны начали взрываться. Люди подумали, что началась стрельба, разбежались. И Юра с Иваном спустились в погреб, набрали свеклы, моркови, сушёной картошки.
На следующий день с утра в городе слышались автоматные очереди и взрывы гранат. Как только бой стих, Юра побежал смотреть. На проспекте Красной Армии, возле семидесятой аптеки, лежал труп немца, грудь прошита автоматной очередью. Пять отверстий. На площади, возле трибуны для митингов, стояли несколько зачехленных «катюш». У входа в угловой магазин напротив кинотеатра «Родина» заметил разорванное гранатой тело немца.
Когда пришёл домой, увидел красноармейцев. Они рассказывали родителям:
– Вам повезло, что немцы не оказали серьезного сопротивления. Город взяла разведка боем. Иначе пришлось бы применять «катюши». Тогда бы город сильно пострадал.
Пожаловались, что горючего у них маловато. Тогда Юра и показал припрятанные бочки солярки.
– То, что надо! – обрадовались бойцы.
Семье за это дали несколько буханок хлеба.
Что осталось после оккупантов
Дома не сиделось, на улицах было шумно и многолюдно. Юра решил проверить места, откуда только что ушли немцы. Пошёл в рабфак, где располагался немецкий госпиталь. Наверняка там осталось что-то ценное. И точно, нашёл целый мешок травяного чая. Пили долго, пока кот Вася не справил в мешок малую нужду. Там же Юра нашёл разные лекарства. Дома со словарём перевел инструкции, лекарства пригодились. Возле опустевшего полицейского участка увидел две отрезанные конские ноги. На этом венгерском тяжеловозе ездили полицаи, а перед бегством, наверное, зарезали его на мясо, ноги прямо с подковами остались. Юра решил, что они пригодятся на холодец, потащил их домой. Какими же тяжёлыми они были… Но мать не оценила добычу и заставила выбросить трофей.
Юра зашёл в дом, где регистрировали скот, и оторопел: одна из его комнат была полностью забита шапками, фуражками, женскими беретами. Мальчик сразу понял: это головные уборы расстрелянных. Может, где-то здесь и Володькина фуражка. Тогда ещё никто из горожан не знал, что фашисты скинули в шурф шахты имени Красина три с половиной тысячи человек. Это выяснилось позже, когда были оглашены результаты работы комиссии по расследованию злодеяний фашистов на оккупированной территории.
Трупы немцев еще с неделю лежали на площади на морозе. Потом их убрали в подвал ближайшего здания.
Опасная находка
Февраль был снежный, холодный. В марте белый покров подтаивал. Из-под снега начали появляться мины, снаряды. Юра брал сумку и каждое утро отправлялся на поиски боеприпасов, прятал найденное на чердаке. Друзья с завистью смотрели на Юркин склад, норовили что-нибудь стырить. Юрка их гонял:
– Идите отсюда, сами не можете найти, а ко мне лезете…
Пацаны в долгу не остались. Кто-то проболтался о Юркиных запасах бойцам истребительного батальона, который выполнял обязанности милиции. Снаряды забрали. Юра находил новые снаряды и закапывал за погребом. Сначала одну яму заполнил, потом вторую.
В городе постоянно ходили слухи о несчастных случаях: мальчишки разряжали снаряды, подрывались – кто на смерть, кто оставался инвалидом. Как-то знакомый мальчишка показал Юре во дворе необычный патрон для винтовки совсем без пули. Юра предупредил:
– Не вздумай распиливать – от нагрева может рвануть.
Тут мать позвала обедать. Не успел Юра сесть за стол, как во дворе раздался взрыв, потом страшный крик. Сбежались соседи. Юрин знакомый сидел с окровавленным лицом, оторванными пальцами руки. Одного глаза не было.
Порох в шёлковых мешочках
Центр города от смертоносного мусора очистили быстро. При отступлении немцы взорвали свой склад боеприпасов на Петровке. Отдельные заряды отлетели от склада, не взорвавшись. Мальчишки группами и в одиночку разряжали их, чтобы извлечь порох. Это были не обычные снаряды, а заряды для орудий в виде унитарных патронов с порохом в гильзах. Чтобы разрядить такой заряд, надо было расшатать снаряд в гильзе и вытащить его. Гильза была наполнена порохом, насыпанным в шёлковые мешочки. Юра разряжал только сам, в компаньоны никого не брал. Справлялся со снарядами больше своего роста. Как-то мешочки Юра принёс матери. Та восхитилась:
– Ой, какие красивые мешочки! Сделаем из них платочки.
Юра про себя усмехнулся: знала бы ты, какой опасности я подвергался, чтобы их достать.
Прошло уже полгода со дня освобождения города от фашистов, а бои всё ещё шли под Таганрогом. Однажды у Резниченко остановились интенданты, снабжавшие продуктами одну из военных частей, сражавшихся на Миус фронте. Юра сагитировал соседа Володьку Журавлёва:
– Спрячемся в кузове интендантской машины и через шесть часов мы уже на фронте.
Воевать они не планировали, реально смотрели на жизнь, а вот увидеть настоящий бой было заманчиво. Спрятались хорошо, проехали несколько блокпостов. Военный патруль обнаружил мальчишек, когда уже слышались пулемётные и автоматные очереди. Ребят отправили домой той же машиной. Мать не ругала. Рада была, что хоть живой вернулся. С фронта.
Победа
9 мая, часа в четыре утра, услышал крик соседки:
– Победа!
Вечером Юра пошёл на площадь. Казалось, сюда пришёл весь город. Царило всеобщее ликование. Из репродуктора звучала музыка. Военных поздравляли.
Юрка – Юрий Иванович Резниченко, учитель английского языка, 25 лет работал средней школы № 3 города Шахты, Отличник народного просвещения РСФСР. Умер в 2022 году.
Сестренка Люська – Людмила Ивановна Федькина – учитель английского языка, 50 лет работала в средней школе № 6 города Междуреченск Кемеровской области.
Сосед Володька Журавлёв – Владимир Алексеевич Журавлев, редактор городской газеты города Шахты «Ленинское знамя».
Домком Тихон Дмитриевич дожил до глубокой старости.
Автор: Татьяна Резниченко
