Знаете, что самое страшное, когда возвращаешься из больницы? Не слабость. Не то, что ступеньки кажутся Эверестом. И даже не запах лекарств, который въедается в твою одежду.
Самое страшное – это тишина.
Такая тишина, какой не было, когда ты уезжал. Я три недели провела в кардиологии. Операция. «Ничего страшного, Галина Петровна, плановое, – улыбался врач, – поставим шунты, будете бегать». Я и не боялась. У меня Оля, дочь. У меня внук, Витька. У меня дача. Мне есть, ради чего «бегать».
Оля встретила меня у выписки. И вот эта тишина – она началась прямо там, в машине. Я пытаюсь шутить, мол, больничная каша – это вам не мои пироги. А она молчит. Руль держит так, что костяшки белые. И в глаза мне не смотрит. Я списала на усталость. Она же моталась ко мне, и Витька на ней, и работа, и муж ее, Максим… Вечный «стартапер».
Я попросила: «Оль, давай хоть на часок на дачу? Посмотреть, как там весна. Я посижу на крыльце, воздухом подышу».
Она чуть в руль не вцепилась. «Мам, ты что? Какой воздух? Холодно. Тебе лежать надо».
И такой в голосе металл, что я осеклась. Ладно. Дома так дома.
Но сердце – оно ведь не только из-за шунтов ноет. Оно чует. Всю ночь я слушала, как Оля шепчется с Максимом за стенкой. Зло так, испуганно. А утром, когда она ушла на работу, я не выдержала. Вызвала такси.
Доехали быстро. Поселок наш дачный, «Рассвет». Вот калитка. Я дергаю… а она не поддается. Я ключом… а он не лезет. И я вижу – замок. Новый. Амбарный, черный, блестящий.
Я тогда еще не знала, что это – самое легкое. Я заглянула в щель забора. А по моему участку, мимо моих пионов, которые муж сажал, ходит чужая женщина. И дым идет из трубы.
Часть 1. Чужие на пороге
Я стояла у этой чужой калитки минут пять. Просто смотрела, как ветер качает пустую скворечню. В голове был туман – то ли от лекарств, то ли от шока. Сердце закололо – не так, как раньше, а по-новому, по-операционному, тупо и зло. Я же воспитатель. Тридцать лет с детьми. Я умею держать лицо. Я постучала. Громко, костяшками пальцев, по железу ворот.
Из-за дома вышел мужчина. Крепкий, в спецовке. Посмотрел на меня, как на попрошайку. «Вам чего?»
«Это мой дом, – говорю. Голос сел. – Моя дача. Почему замок сменили?»
Мужик хмыкнул. Та самая женщина подошла. «Ничего не знаем. Мы купили. Три дня назад. Все законно».
Купили? Как… купили? У меня? Я в больнице лежала, я вот только выписалась. Я им показываю паспорт, прописку – хотя какая на даче прописка, это же СНТ. Говорю: «Девушка, милая, ошибка какая-то. Это дача моего покойного мужа, мы ее тридцать лет строили. Я Галина Петровна. Комарова».
Женщина смотрит на мужа. А тот уже злится. «Слушайте, Петровна, идите отсюда. Какие ошибки? Мы у собственника купили. Все через нотариуса. Вот, – он пошел в дом и вынес папку. – Договор. Купли-продажи».
Я смотрю на эту синюю папку и ничего не понимаю. Руки трясутся так, что лист не удержать. Он сам мне тычет пальцем в строчку. «Продавец: Комарова Галина Петровна, в лице представителя по доверенности, Максимова Максима Андреевича».
Максим. Зять.
Знаете, я всегда его… не то чтобы не любила. Я его не понимала. Весь в каких-то проектах, то криптовалюта, то китайские чаи, то логистика. Оля в нем души не чаяла, а я видела, что деньги у них то густо, то пусто. Но чтобы так…
«По доверенности?» – шепчу я.
«Ну да, – говорит мужик уже мягче, видит, что я сейчас упаду. – Генеральная доверенность. На полное распоряжение имуществом. Муж вашей дочери, так?»
Я не помню, как села в такси обратно. В ушах шумело. Доверенность. Я не подписывала. Я… Стоп. Был момент. Месяца три назад, еще до больницы. Максим приносил какие-то бумаги. «Мам, – он меня мамой звал, когда что-то нужно было, – тут по Витькиной школе, согласие на обработку данных. И вот тут, по квартире, что-то по налогам, Оля просила». Я была в очках для чтения, отмахнулась. Подписала, не глядя. Там была стопка. Неужели?..
Но продать? Без моего ведома? Пока я лежала под ножом?
Я доехала до дома. Поднимаюсь по лестнице – лифт ждать сил нет. Каждый шаг – как удар молотком по швам. А в голове одна мысль: Оля. Она знала? Она не могла не знать. Она… соучастница?
Я открыла дверь своим ключом. В коридоре пахло… не так. Не моим домом. Пахло чужим парфюмом. И еще валерьянкой. И в коридоре стоял собранный чемодан. Небольшой, на колесиках.
Я прошла в комнату. Оля сидела на диване, обхватив колени. Она не плакала. Она смотрела в одну точку.
«Оля?»
Она подняла на меня глаза. Пустые. Абсолютно пустые.
«Мам, – сказала она шепотом. – Ты только не волнуйся. Тебе нельзя. Но… Максима нет. И денег нет».
Часть 2. Исповедь
Я прислонилась к дверному косяку. Ноги не держали. «Что значит – нет денег?»
«Он все забрал, – Оля говорила монотонно, как робот. – Он сказал, что это… инвестиция. Что мы прогорели. Что к нам придут. Что дача – это единственный выход. Что он ее продаст, мы быстро провернем деньги и купим тебе новую. Лучше».
«А я? – Я еле дышала. – А меня спросить? Оля, я в больнице была! Я под наркозом лежала, а вы… вы мой дом продавали?»
«Я не знала, что он это сделает сейчас! – она вдруг взвизгнула. – Он сказал, что это просто… подготовка! А три недели назад пришел, сказал, что все, клиент есть, надо срочно оформлять. Я… я ему верила, мама!»
«Доверенность, – сказала я. – Та, что я подписывала. Там была доверенность?»
Оля отвела взгляд. «Да. Он сказал, это чтобы бегать по инстанциям, пока ты болеешь. По коммуналке, по налогам. Я не читала. Он подсунул ее в стопку со школьными бумагами Витьки».
Предательство. Вот как оно выглядит. Не как в кино, с пистолетами. А буднично. Подпись на бумажке со школьным согласием.
«Где он?»
«Я не знаю, – она заплакала. Тихо, без всхлипов, слезы просто текли по щекам. – Он вчера собрал вещи. Сказал, что едет на переговоры. А утром пришла СМС. Чтоб я уезжала к подруге. Что к нам могут прийти. Что он должен всем».
«Чемодан, – я кивнула на коридор. – Это ты к подруге?»
«Да. И Витьку… Мам, я Витьку к свекрови вчера отвезла. Подальше от…»
От меня? Или от него?
«Значит, ты знала, – я села напротив. Боль в груди стала физической, жгучей. – Ты знала, что он мошенник. И покрывала его. И дала ему обокрасть родную мать».
«Я не давала! – она смотрела на меня с отчаянием. – Мам, ты не понимаешь! У него долги! Огромные! Не игровые, нет. Он… он влез в какой-то бизнес, его кинули, и теперь он должен… серьезным людям. Он сказал, если мы не отдадим, пострадает Витька. Что у него нет выбора!»
«Выбор есть всегда, Оля. Всегда. И ты свой выбор сделала».
Я встала. Подошла к серванту, достала бумаги, которые мне отдали «новые хозяева». Копию договора. Я ничего в этом не понимала. Буквы, цифры, кадастровые номера. Но внизу была печать.
«Нотариус, – прочитала я вслух. – Романов Игорь Васильевич. Контора на улице Мира».
Оля смотрела на меня с ужасом. «Мама, ты куда? Не ходи. Это бесполезно. Он сказал, сделка чистая. Он сказал, они проверят, что доверенность настоящая. Мам, не надо…»
Я повернулась к ней. Я впервые за много лет посмотрела на свою дочь, как на чужого человека.
«Я пойду. Я не знаю, зачем. Может, просто посмотреть в глаза тому, кто это заверил. А ты… Ты, Оля, уезжай. К свекрови. К подруге. Куда хочешь. Но когда я вернусь, чтобы тебя здесь не было».
Она зарыдала в голос, бросилась мне в ноги. «Мамочка, прости…»
Я перешагнула через нее. Как через пустое место.
Я шла по улице, не разбирая дороги. Весенний ветер был ледяным. Я дошла до полицейского участка. Дежурный, молодой лейтенант, выслушал меня со скукой. «Семейные дела, – вздохнул он. – Ну, доверенность же была? Была. Подпись ваша? Ваша. Что не читали – так это, извините, не к нам. Факт мошенничества? Ну, пишите заявление, участковый рассмотрит. Но зять ваш… если он уже уехал, ищите-свищите. Советую начать с нотариуса. Если он подтвердит, что что-то нечисто…»
Вот и все. Круг замкнулся. Улица Мира. Старый центр. Красивый особняк, первый этаж. Медная табличка: «Нотариус Романов И.В.».
Я вошла. Пахло дорогим паркетом и кофе. Тихая, строгая секретарша. «Вам назначено?»
«Нет. Я… по очень срочному делу. По сделке».
Она посмотрела на меня, на мою больничную бледность, на старое пальто. Вздохнула. «Игорь Васильевич занят. Но скоро должен освободиться. Подождите».
Я села на кожаный диванчик. И вдруг увидела на стене, в рамке, диплом. И фотографию. Черно-белую. Групповую. Выпускной класс.
Я подошла ближе. Это была… моя школа. Мой класс. И я увидела… нет. Не может быть.
Дверь кабинета открылась. Вышел довольный клиент. Секретарша кивнула мне: «Проходите».
Я вошла в кабинет. За массивным дубовым столом сидел седой, очень представительный мужчина в дорогих очках. Он поднял на меня глаза.
«Слушаю вас».
Я молчала. Я смотрела на него. А он – на меня. И я видела, как в его глазах строгость сменяется недоумением. Потом – узнаванием. Он снял очки.
«Галя? – спросил он недоверчиво. – Галя Комарова?»
Часть 3. Сорок лет спустя
Я так и стояла в дверях. Игорь… Романов. Игорек. Моя первая школьная любовь. Мальчишка, который носил мне портфель и дергал за косички. Человек, которого я не видела… господи, сорок лет. После школы он уехал в Ленинград, на юрфак. А я – в педучилище в нашем городе. И все.
«Игорь?» – выдохнула я.
Он вскочил из-за кресла. Такой же высокий, каким я его помнила, только седой и… солидный. Не Игорек. Игорь Васильевич.
«Галя! Какими судьбами? Проходи, садись! Ты… ты совсем не изменилась».
Вот уж соврал. Я-то знала, что изменилась. Я сейчас выглядела, как тень.
«Кофе? Чай?»
«Воды, – попросила я».
Он сам налил мне из кулера, принес. Руки у него были сильные, с дорогими часами. А смотрел все так же – прямо, по-мальчишески.
«Галя, что случилось? Ты выглядишь… Прости, ты неважно выглядишь».
«Я из больницы, Игорь. Операция на сердце. А приехала – а у меня дачи нет. Твоими, можно сказать, стараниями».
Я протянула ему копию договора.
Он перестал улыбаться. Надел очки. Взял лист. Читал он быстро, профессионально. Лицо каменело с каждой строчкой.
«Максимов… – пробормотал он. – Зять твой, что ли? Так… Доверенность…»
Он нажал кнопку на селекторе. «Леночка, принесите мне дело по сделке Комаровой. Три дня назад».
Он смотрел на меня, пока секретарша несла папку. «Галя, ты хочешь сказать… что ты не давала доверенность?»
«Я не давала. То есть, я подписала что-то, не глядя. Оля, дочь… и зять… они меня обманули, Игорь. Он продал дачу, пока я лежала, и сбежал с деньгами».
Секретарша положила перед ним толстую папку. Он открыл ее. Долго смотрел на главный документ – на ту самую доверенность, по которой действовал Максим.
«Вот она, – сказал он. – Все реквизиты на месте. Печать. Номер в реестре. Все чисто».
«Значит, все? – у меня последняя надежда умерла. – Значит, законно?»
«Подожди, – он нахмурился. – Тут одна деталь…»
Он снова посмотрел на договор, потом на доверенность.
«Галя, это очень плохо, – сказал он наконец, поднимая на меня тяжелый взгляд. – Доверенность, по которой он действовал, выдана три недели назад. Но… выдана не мной».
Я не поняла. «Как? А… а сделка?»
«Смотри, – он повернул ко мне монитор. – Схема, похоже, сложнее. Доверенность на распоряжение имуществом ему выдал другой нотариус. Частный. Из Зареченского района. А ко мне он пришел уже с этой доверенностью, как твой законный представитель. Чтобы оформить саму сделку купли-продажи с покупателями. Понимаешь?»
«Не очень», – призналась я.
«Я, – он постучал пальцем по столу, – заверил договор купли-продажи. Я проверил доверенность? Да. Она была в базе? Да. Она выглядела подлинной? Абсолютно. Я не мог не провести сделку. Но первичный документ, который дал ему право действовать от твоего имени, выдал не я».
«Значит… надо ехать к тому нотариусу?»
Игорь покачал головой. «Боюсь, это бесполезно. Такие вещи делаются через "черных" или "серых" нотариусов. Скорее всего, это был украденный бланк. Или нотариус в доле. Но…»
Он снова посмотрел на бумаги.
«Что "но"?»
«Но он обманул не только тебя, Галя. Он меня подставил. Он принес мне фальшивый, по сути, документ, и я, на его основании, провел многомиллионную сделку. Моя репутация… – он потер виски. – Если сейчас это всплывет, что я не проверил тщательнее… Но как я мог? В базе-то она числилась!»
Он встал и прошелся по кабинету. Я видела, что он зол. Зол по-настоящему, профессионально.
«Так, – сказал он. – Это уже не просто твоя семейная драма. Это мой вопрос. Вопрос моей чести. Мы вернем твою дачу, Галя».
Я смотрела на него, как на спасителя. Впервые за сутки я смогла вздохнуть.
«Что… что делать?»
«Доказывать, – он сел за стол. – Доказывать, что в момент выдачи той, первой доверенности, ты физически не могла находиться у нотариуса в Зареченском районе. Ты где была три недели назад?»
«В больнице. В кардиологии. Меня к операции готовили».
«Точно? Ты можешь взять справку?»
«Думаю, да. Выписку-то мне дали».
«Выписка – хорошо. Но нужен журнал! Записи! Что ты была в палате, на процедурах. Что ты не могла на такси смотаться на другой конец города, подписать бумагу».
«Но… Игорь, а Оля? Моя дочь. Она… она же была в сговоре. Она скажет, что я была…»
«Она была в сговоре? – он посмотрел на меня очень внимательно. – Это… усложняет. Но и упрощает. Если зять сбежал, она сейчас – главный свидетель. Или соучастница. Она где?»
«Я… я ее выгнала».
Игорь вздохнул. «Плохо. Ладно. С дочерью потом. Сначала – больница. Нам нужна неопровержимая улика. Твое алиби».
Он снял трубку. «Леночка, отмените все встречи на ближайшие два часа. Я уезжаю. Срочно».
Он посмотрел на меня. «Поехали, Галя. Поедем в твою кардиологию. Будем трясти архивы. И молись, чтобы они не подчистили следы».
Часть 4. Бумажная стена
Мы ехали в его машине. Дорогой, тихой, пахнущей кожей. Он молчал, сосредоточенно вел. А я смотрела на проплывающие мимо улицы. Вот мой детский сад, где я работала. Вот парк, где мы гуляли с маленькой Олей. А вот и больничный городок.
Кардиология. Тот же запах. Та же уставшая женщина в регистратуре.
«Нам нужен заведующий отделением, – твердо сказал Игорь, показывая свое удостоверение нотариуса. – По очень срочному делу, связанному с мошенничеством».
Удостоверение сработало. Нас провели к заведующему, минуя очередь. Тот самый врач, что обещал мне, что я буду «бегать».
«Игорь Васильевич? Галина Петровна? Что-то не так? Шов разошелся?»
«Шов на сердце, доктор, – сказала я. – У меня дачу украли, пока я у вас лежала».
Я объяснила ситуацию. Игорь сформулировал четко: «Нам нужно подтверждение, что три недели назад, в конкретный день, с десяти до двенадцати утра, Галина Петровна Комарова находилась в стационаре и не могла его покидать».
Заведующий нахмурился. «Понимаю. Но… это врачебная тайна. Архив. Я не могу просто так дать вам журнал. Только по официальному запросу из полиции, из прокуратуры».
«Запрос будет, – отрезал Игорь. – Но он будет идти три дня. А за три дня эти мошенники могут перепродать дачу еще раз. И тогда – все, ищи-свищи. Нам нужно сейчас».
«Я не могу, – уперся врач. – Инструкция».
Мы сидели в кабинете, и я чувствовала, как рушится последняя надежда. Бумажная стена. Инструкция.
«Хорошо, – Игорь вдруг сменил тон. – Скажите, доктор… Ваша больница ведь сейчас участвует в региональной программе по закупке нового оборудования? Ангиограф, кажется?»
Заведующий поднял брови. «Участвуем. А… какое это имеет отношение?»
«Прямое, – Игорь улыбнулся. – Я член попечительского совета фонда "Здоровое Сердце", который курирует эту закупку. И мне бы очень не хотелось, чтобы у наших подопечных возникали проблемы из-за… формализма».
Это был блеф? Или нет? Я не знала. Но я видела, как изменилось лицо врача.
«Я… я посмотрю, что можно сделать, – он снял трубку. – Ниночка, принесите мне историю болезни Комаровой. И журнал процедур за… (он посмотрел на Игоря) …такое-то число».
Мы ждали. Через десять минут на столе лежали пухлая папка и тот самый амбарный журнал.
«Так, – бормотал заведующий, листая. – Три недели назад… ага. У вас в десять ноль-ноль была капельница. Магнезия. Два часа. Вы лежали под капельницей в процедурном кабинете. Вот, отметка медсестры».
Он посмотрел на нас. «Этого достаточно?»
«Более чем, – глаза Игоря блестели. – Сделайте мне заверенную копию этого листа. И выписку из истории болезни. Немедленно».
Врач кивнул. Бюрократическая машина вдруг заработала с невероятной скоростью.
Когда мы вышли из больницы, у меня на руках была бумага. Бумага, которая доказывала, что я – это я. И что я не могла в двух местах одновременно.
«Теперь, – сказал Игорь, садясь в машину, – мы едем в прокуратуру. С этим – это уже не просто "семейные дела". Это статья 159, часть четвертая. Мошенничество в особо крупном. И я лично прослежу, чтобы этому делу дали ход».
Я сидела рядом и впервые за долгое время плакала не от горя. От облегчения.
«Игорь, спасибо. Я… я не знаю, как тебя благодарить».
«Погоди, Галя, – он серьезно посмотрел на меня. – Зверь ранен, но не убит. Максим твой… он же понял, что ты начала действовать. Ты к дочери заезжала?»
«Нет. Я же ее выгнала».
«Плохо. Она сейчас или в панике, или…»
В этот момент мой телефон, который я и не доставала, пиликнул. Сообщение. СМС. С незнакомого номера.
Я открыла его. Дрожащими пальцами.
Всего одна строчка.
«Не лезь не в свое дело, мать. Деньги не вернешь, а внука больше не увидишь».
Часть 5. Цена внука
Машина Игоря показалась мне ледяной пещерой. Воздуха не хватало.
«Витька… – прошептала я. – Он угрожает Витькой».
Игорь мгновенно оценил ситуацию. «Так. Спокойно. Он блефует. Он просто хочет тебя напугать, чтобы ты забрала заявление».
«А если нет? – я смотрела на него безумными глазами. – А если он… Оля сказала, он должен серьезным людям. Что, если они…»
«Галя, остановись, – он взял меня за руку. Его ладонь была теплой и твердой. – Ему не нужен ребенок. Ему нужны деньги и время, чтобы скрыться. Ребенок – это обуза. Где Оля сказала, что Витя?»
«У свекрови… она сказала, что отвезла его к свекрови. Вчера».
«Звони свекрови. Немедленно».
Я стала судорожно искать номер. Нашла. Гудки. Длинные, мучительные.
«Алло, Антонина Сергеевна? Это Галя. Витя у вас?»
Тишина. Потом холодный, чужой голос свекрови. «А где ему еще быть? Мать родная сбежала, отец – идиот. Привезла вчера, да. А что такое?»
«С ним все в порядке? Дайте ему трубку, пожалуйста!»
«Спит он, – буркнула Антонина. – Набегался. Не буду будить. Что у вас там стряслось, Галина? Опять Максим ваш…»
«Все в порядке, – я сбросила звонок. – Он у нее. Он у нее, Игорь. Он просто… просто пугает».
«Вот видишь, – Игорь выдохнул. – Он дергает за ниточки. Он знает твое слабое место. Что будем делать, Галя? У нас есть доказательства. Мы можем идти в прокуратуру. Но он узнает. И он может… перейти от угроз к действиям. Или мы можем… остановиться».
Я смотрела в окно. Остановиться. Это значит – подарить ему дачу. Память о муже. Мой дом. Это значит – позволить ему и Оле остаться безнаказанными.
А с другой стороны – Витька. Мой мальчик. Его спокойствие.
«Я… я не знаю, – прошептала я. – Я не могу рисковать внуком. Дача… это просто доски. А он…»
«Подумай, Галя, – сказал Игорь мягко. – Если ты сейчас отступишь, он победит. И он поймет, что этим методом – шантажом через Витю – он может добиться от вас с Олей чего угодно. Сегодня дача. Завтра он заставит Олю взять кредит. Послезавтра – продать твою квартиру. Ты готова жить так?»
Он был прав. Я знала, что он прав.
«Что ты предлагаешь?»
«Ехать в прокуратуру. Писать заявление. И одновременно – писать заявление об угрозах. Требовать защиты. И немедленно забирать Витьку от свекрови. Прятать его. У тебя. У меня. Где угодно, но не там, где Максим его легко достанет».
«Но свекровь… она же на его стороне…»
«Мы ее не спросим, – отрезал Игорь. – Поехали».
Мы развернулись. Поехали в Заречье, где жила свекровь. Это был старый район, «хрущевки». Я поднялась на третий этаж, Игорь ждал внизу.
Дверь открыла Антонина. «Опять ты? Я же сказала, спит он».
«Я его забираю, – сказала я, проходя в квартиру. – Где он?»
«Ты с ума сошла? Куда ты его потащишь? Оля сказала, он будет у меня!»
«Оля много чего сказала. Витя! Собирайся!»
Витька выскочил из комнаты. Он не спал. Он был бледный и напуганный.
«Бабушка!» – он кинулся ко мне.
«Что тут происходит? – Антонина пыталась загородить мне дорогу. – Ты заберешь его только через мой труп!»
«Значит, подвиньтесь, – сказала я так, как никогда в жизни не говорила. – Если вы не хотите стать соучастницей похищения».
Я схватила Витьку за руку, его куртку, и мы выбежали на лестницу.
«Бабуль, а что случилось? А мама где?» – лепетал он на ходу.
«Все хорошо, солнышко. Поживешь пока у меня».
Мы сели в машину. Игорь посмотрел на бледного ребенка в зеркало заднего вида и кивнул. «Теперь – в прокуратуру. Быстро».
Мы приехали. Огромное серое здание. Игорь, кажется, знал здесь всех. Нас провели к какому-то важному человеку в погонах. Я написала все. Про дачу. Про доверенность. Про больницу. Про Олю. И про СМС с угрозой.
«Принято, – сказал человек. – Начнем проверку. Нотариуса в Заречье проверим в первую очередь. Телефон Максимова дайте. Поставим на отслеживание. Но, Галина Петровна, поймите… быстро это не будет. И… постарайтесь не провоцировать его».
Мы вышли на улицу уже вечером. Шел дождь.
«Теперь домой, – сказал Игорь. – И запритесь. Никому не открывать. Олю… Олю надо искать».
Он довез нас до моего подъезда. Помог поднять Витьку – тот уснул в машине.
«Я позвоню, – сказал он у двери. – Держись, Галя».
Я зашла в квартиру. Тишина. Оли не было. Я уложила Витьку, заперла все замки. Села на кухне. И только тут меня накрыло. Страх был липким, холодным. Я сидела в темноте, боясь включить свет.
Вдруг в дверь позвонили.
Я подскочила. Сердце ухнуло куда-то вниз.
Звонили настойчиво, долго. Я на цыпочках подошла к глазку.
На площадке, под тусклой лампочкой, стояла Оля. Мокрая. Без чемодана. В одной кофте. Она прислонилась лбом к двери и плакала.
Часть 6. Исповедь Ольги
Я смотрела на нее через глазок. Сердце разрывалось. С одной стороны – моя девочка, моя Оля, мокрая, замерзшая. С другой – соучастница. Предательница.
«Мама! – она как будто почувствовала, что я смотрю. – Мама, открой! Пожалуйста! Я знаю, что Витя у тебя! Открой!»
Я медленно повернула ключ.
Она ввалилась в коридор. Упала на колени, прямо в лужу, которая натекла с ее волос. Схватила меня за ноги.
«Мама, прости! Прости меня, дуру! Он… он…»
«Где ты была?» – спросила я, не помогая ей встать.
«Я… я поехала к свекрови. Думала, он там. А она сказала, что ты забрала Витю. Я испугалась. Я думала, ты в полицию его отдала… или в опеку…»
«В опеку? – я усмехнулась. – Забрать у тебя ребенка – это последнее, что я сделаю, Оля. Хотя, может, и зря».
«Мама, он забрал Витьку! – вдруг закричала она, поднимая на меня безумные глаза. – Он мне позвонил! Пока я ехала к тебе! Он забрал его от Антонины!»
У меня потемнело в глазах. «Как… забрал? Я же… я его привезла… Он спит в комнате».
«Нет! – она трясла головой. – Это было до тебя! Он приехал к матери, сказал, что везет Витьку на "веселое приключение". Она и отдала! А потом ты приехала! И она тебе соврала, что он спит! Она тянула время! Она ему позвонила, как только ты ушла! И он прислал тебе ту СМС. А мне позвонил и сказал… Мама, он сказал, что увезет его, если я тебе помогу. Если я пойду в полицию».
Я схватила ее за плечи, встряхнула. «Оля! Очнись! Витя здесь! В комнате. Спит. Я его сама привезла!»
Она замерла. «Как… здесь?»
«Я забрала его у свекрови. Силой».
Оля смотрела на меня, и до нее медленно доходило. Шантаж Максима. Ложь свекрови. Мои действия.
Она села на пол. «Значит… он думает, что Витя у него. А Витя… здесь».
«Нет, – сказала я. – Он уже знает, что Витя не у него. Свекровь ему доложила. И он знает, что Витя у меня. И СМС он прислал после этого. Он думает, что ребенок – его единственный козырь. А ты, Оля, – его единственная связь».
Мы обе понимали, что это значит. Что мы в ловушке. Он будет давить на нас обеих.
«Он игроман, мама, – сказала Оля шепотом, глядя в пол. – Не криптовалюта. Не бизнес. Карты. Ставки. Он должен не "серьезным людям". Он должен бандитам. Он проиграл все. Мои драгоценности. Деньги, что ты давала на Витькину школу. Все. Дача была последним. И эти деньги… они тоже уже ушли. Он мне признался перед тем, как сбежать».
Я села рядом с ней на холодный пол в коридоре. Вот оно, дно.
«Мам, он сказал, что у него есть план, – Оля посмотрела на меня. В ее глазах больше не было лжи. Только страх. – Он сказал, что у него осталась "заначка" с дачи. Немного. Он хочет, чтобы я привезла ему эту "заначку" и… и твой паспорт. Он хочет сделать тебе загранпаспорт и…»
«Что?»
«…и взять на тебя огромный кредит. По той же доверенности. Он сказал, что она еще действует. Сказал, что иначе его убьют. И нас найдут».
Я закрыла глаза. Это был не просто зять. Это был какой-то дьявол. Он решил выжать из меня все, до последней капли.
«И ты… ты собиралась это сделать?»
«Я не знаю! – закричала она. – Я боюсь за Витьку! Я боюсь за тебя! Я не знаю, что делать!»
Я встала. Подошла к телефону. Набрала номер Игоря.
«Игорь? Это Галя. Она здесь. И все гораздо хуже. Он игроман. И он требует выкуп».
Я включила громкую связь.
«Оля, – голос Игоря был спокоен и тверд, как сталь. – Максим выходил на связь? Он назначил встречу?»
Оля кивнула, потом поняла, что он не видит. «Да. Он… он сказал ждать звонка. Сказал приготовить остатки драгоценностей и… и мамин паспорт».
«Хорошо, – сказал Игорь. – Значит, будем его брать. Оля, ты сможешь ему подыграть? Ты сможешь пойти на эту встречу?»
Оля смотрела на телефон с ужасом. «Я… я боюсь. Он… он не один будет, наверное».
«Ты будешь не одна, – сказал Игорь. – Мы все подготовим. Но ты – единственная, кому он верит. Ты должна его выманить. Ради Вити. Ради себя. Ты готова помочь нам поймать собственного мужа?»
Часть 7. Ловушка на речном вокзале
Оля молчала, наверное, целую минуту. Она смотрела на дверь в комнату, где спал Витька. Я видела, как в ней борются страх и материнский инстинкт.
«Я… я смогу, – сказала она наконец. Голос дрожал, но она это сказала. – Что мне делать?»
«Ждать его звонка, – ответил Игорь. – Соглашаться на все. Плачь, умоляй, говори, что боишься, – веди себя естественно. Скажи, что паспорт принесешь. Выясни место и время. Как только он позвонит – сразу набирай меня. Галя, заприте Витьку в квартире. Я сейчас приеду к вам. Один не оставайтесь».
Через двадцать минут Игорь был у нас. Без пиджака, в простом свитере. Он привез с собой термос с чаем и какой-то пакет.
«Здесь диктофон, – он показал Оле маленькое устройство. – Положишь в карман. И телефон. Будешь звонить ему – я должен слышать».
Мы сидели на кухне втроем. Как заговорщики. Витька спал, он не слышал этого ночного кошмара.
Телефон Оли зазвонил в час ночи. Незнакомый номер.
Игорь нажал запись. Оля нажала «принять» на громкой связи.
«Оля?» – голос Максима. Хриплый, нервный.
«Макс! Макс, где ты? Ты в порядке?» – Оля заплакала. Это было не наигранно.
«Меньше вопросов. Ты одна? Мать твоя где?»
«Она спит. Я… я у нее. Макс, она забрала Витю, я так испугалась!»
«Я знаю! Старая… – он выругался. – Ладно. Слушай меня. Деньги нужны. Срочно. У тебя есть что-то? Золото твое?»
«Да, кольцо, сережки… немного. Я взяла».
«И паспорт ее. Взяла?»
«Да, Макс, да! Только… что ты хочешь? Зачем?»
«Не твое дело! – рявкнул он. – Кредит. Возьмем на нее кредит. И уедем. Все вместе. Я заберу вас с Витькой, обещаю. Все начнем сначала».
Я смотрела на Игоря. Он качал головой. Врет.
«Куда привозить?» – всхлипывала Оля.
«Завтра. В пять вечера. На старый речной вокзал. Там, где дебаркадер заброшенный. Поняла? Одна. Увидят тебя с кем-то – пеняй на себя. Я буду смотреть».
«Я приду. Я все принесу. Только Витьку не трогай, Макс, умоляю!»
«Не трону. Если сделаешь, как сказал».
Гудки.
Мы сидели в тишине.
«Речной вокзал, – сказал Игорь. – Людей нет. Пусто. Идеальное место. Он будет один, как думаешь, Оля?»
Оля покачала головой. «Нет. С ним будут те, кому он должен. Он боится их больше, чем полицию».
«Тем лучше, – Игорь набрал номер. – Алло, Семен? Это Романов. У меня клиент созрел. Да, речной вокзал. Завтра в пять. Особо крупное, мошенничество, плюс вымогательство. Да, группа. Будьте готовы. Нужна наружка и группа захвата».
Он положил трубку.
«Семен – это тот прокурорский?» – спросила я.
«Это начальник УБОПа, – сказал Игорь. – Старый друг. Он лично будет курировать. Оля, – он посмотрел на нее. – Твоя задача – прийти, отдать ему пакет. В пакете будет "кукла" и старый паспорт Гали. И диктофон. Как только он возьмет пакет в руки – это фиксация. Дальше работает "Семен". Ты просто… падай на землю. Хорошо?»
Оля кивнула. Ее трясло.
Весь следующий день был как в тумане. Я пыталась отвлекать Витьку мультиками. Оля ходила из угла в угол. Игорь уехал, сказал – «готовить».
В четыре тридцать Оля оделась. Бледная, как смерть.
«Мама, – она обняла меня. – Если что… скажи Витьке, что я его люблю».
«Никаких "если", – сказала я твердо. – Все будет хорошо. Ты вернешься. Мы все вернемся».
Игорь ждал ее внизу. Я смотрела из окна, как она садится в его машину.
Я осталась одна с Витькой. И с телефоном.
Пять часов. Тишина.
Пять пятнадцать. Тишина.
Пять тридцать. Я чуть не сошла с ума. Я ходила по квартире, молилась.
В шесть вечера позвонил Игорь.
«Галя. Все».
«Что… что все?»
«Мы его взяли. И еще двоих. Оля в порядке. Немного напугана, но цела. Она дала показания. Он во всем сознался, как только его прижали. Он подписал все».
Я села на пол. Я не могла стоять.
«А… дача?» – спросила я.
«И дача, Галя. Сделка будет аннулирована. Доверенность признана поддельной, выданной под давлением и обманом. Это займет время, суд… но дача будет твоя. Покупатели тоже, кстати, оказались подставными. Это была схема по отмыванию. Так что… мы потянули за большую нитку».
Я плакала.
Часть 8. Возвращение к пионам
Суд был. Даже два. Один – над Максимом и его подельниками. Ему дали реальный срок. За мошенничество, за вымогательство. Много. Оля была главным свидетелем. Она говорила все, как было. Про доверенность, про долги, про угрозы. Она не выгораживала его. Она смотрела на него, как на чужого.
Свекровь его, Антонина, тоже проходила по делу. За соучастие, за укрывательство. Получила условно, но… для нее это был крах.
Второй суд был гражданский. О признании сделки купли-продажи недействительной. Игорь был моим представителем. Благодаря материалам уголовного дела, благодаря той справке из больницы, благодаря показаниям «черного» нотариуса (которого тоже нашли и лишили лицензии), все прошло быстро. Сделку аннулировали.
«Новые хозяева» даже не явились. Как Игорь и говорил – фирма-однодневка.
Прошло три месяца. Наступило лето.
Я снова стояла у своей калитки. На этот раз – с ключом. Новым, который мне отдали приставы. Рядом стоял Витька.
Я повернула ключ. Замок щелкнул.
Мы вошли. Трава по пояс. Все заросло. Но пионы… пионы, которые сажал муж, пробились. И цвели. Огромные, розовые, тяжелые шапки.
В доме был бардак. Те «покупатели» вывезли все, что могли. Даже старый диван. Но стены стояли. И печка стояла.
«Бабуль, – сказал Витька. – А мы здесь будем жить?»
«Будем, – сказала я, открывая окна, чтобы впустить воздух. – Все отмоем. Все починим».
Оля приехала позже. Она сейчас много работает – устроилась на две ставки, в больницу, санитаркой. Отдает долги. Не те, бандитские – те списали вместе с Максимом. А те, что она брала у знакомых, чтобы кормить семью, пока он «занимался бизнесом».
Она привезла рассаду. Помидоры, огурцы. Молча взяла тяпку и пошла в огород.
Я смотрела на нее. Между нами все еще была пропасть. Но… она делала шаги. Она не просила прощения словами. Она просила его делом. Я знала, что когда-нибудь я смогу ее простить. Совсем.
Вечером, когда мы сидели на крыльце и пили чай с мятой (мята тоже выжила), к калитке подъехала знакомая машина.
Игорь.
Он вышел с большим тортом. «Ну, Галина Петровна, с новосельем?»
«Проходи, Игорь Васильевич, – засмеялась я. – А то так и будешь на "вы"».
«Не могу, – улыбнулся он. – Ты теперь мой клиент. А я твой нотариус».
Он сел рядом с нами. Витька тут же прижался к нему – они подружились за эти месяцы. Оля кивнула ему, и в ее взгляде была благодарность.
Мы смотрели на закат.
Знаете, в больнице мне казалось, что моя жизнь кончилась. Что ее разрезали пополам, как тот шов на груди. А потом – что ее украли. Вместе с дачей, вместе с доверием к дочери.
Но иногда, чтобы что-то починить, нужно, чтобы оно сломалось окончательно. Чтобы увидеть гниль – ее надо вскрыть.
Я потеряла зятя, но, кажется, я начинаю возвращать дочь. Я потеряла покой, но нашла справедливость.
И еще… я нашла друга. Через сорок лет. Который просто оказался честным человеком на своем месте.
Дача – это не просто доски. Это память. И за нее стоило бороться. Нельзя позволять никому – ни чужим, ни даже самым близким – отнимать то, что держит твои корни. Потому что, если корни целы, – ты всегда прорастешь. Даже сквозь бурьян. Даже сквозь предательство.