Слова – это не просто набор звуков; это живые капсулы времени, хранящие в себе целые истории, порой весьма драматичные. Возьмём, к примеру, колоритное просторечное «шаромыжники» – этим нелестным прозвищем метят обездоленных, просящих милостыню. За ним, как утверждает самая распространённая версия, скрывается эхо великих событий XIX века: оно приклеилось к несчастным остаткам некогда могущественной наполеоновской армии «двунадесяти языков», которые после разгрома, измождённые и потерявшие всё, были вынуждены скитаться и просить подаяние.
От завоевателей до примерных граждан
Зима 1812 года добивала то, что не успели русские штыки. Положение наполеоновских войск, еще недавно грозных, было катастрофическим. Отступая, Бонапарт бросил на погибель, полторы сотни своих солдат, преимущественно рядовых. Ледяной плен стужи и неумолимая русская тактика, сломили дух тех, кто когда-то повергал в страх Европу. Голодные и замерзшие, они плелись по дорогам, моля у местных жителей о хоть какой-то пище. К вчерашним врагам обращались с вымученной улыбкой: «Cher ami!» – «Милый друг!» Крестьяне, не знавшие французского, переиначили чужеземную фразу. Так родилось в народе емкое прозвище – «шаромыжники».
После сокрушительного краха наполеоновской армии на Березине, некогда стройные ряды шести корпусов французской пехоты рассыпались на множество отчаянных групп, бесследно растворившихся в леденящей безбрежности Российской империи. Этим "шаромыжникам", изможденным и брошенным на произвол судьбы, оставалось лишь уповать на милосердие и сострадание русских крестьян. И те, ведомые простым человеческим сочувствием – ведь не оставлять же людей замерзать насмерть в чужой земле? – делились последним кровом и скудной пищей.
Рассеянные по всем уголкам огромной страны, французские солдаты представляли собой живое свидетельство былого величия, обернувшегося полным ничтожеством. Одни гренадеры, чудом выжив, брели к суровым предгорьям Урала, другие – сотни "шаромыжников" – оседали на юге, достигая пределов плодородной Херсонской губернии. За два месяца, на пределе человеческих возможностей, эти обреченные судьбой путники отмеряли до полутора тысяч километров. Но для многих история их скитаний и лишений приняла удивительно благополучный оборот: приняв гражданскую присягу, они обретали новое Отечество, становились полноправными подданными Российской империи, а со временем пополняли ряды мещан, купцов и даже, в некоторых случаях, благородного дворянства.
Холодным январским днем 1813 года, а именно четырнадцатого числа, генерал Сергей Вязмитинов, возглавлявший Комитет министров, выпустил судьбоносный циркуляр. Этот документ, разосланный по всем губерниям империи, предписывал упорядочить участь тысяч пленных солдат Наполеона, разделив их на четыре категории, каждая из которых имела свое строгое предназначение.
К первой группе были отнесены поляки-мятежники – их ждала нелегкая дорога на службу в дальние уголки империи: в Грузию, на Кавказ или в суровую Сибирь. Вторая категория объединяла тех, кто изъявил готовность сменить военное ремесло на гражданское – этих бывших воинов определяли на фабрики и заводы, где они должны были приложить свои силы к созиданию. Тем же пленникам, чьи руки привыкли к земледельческому труду, предлагалось осесть в плодородных Саратовской и Екатеринославской губерниях, продолжая возделывать почву. Наконец, четвертой группе была уготована важнейшая миссия: они должны были заниматься восстановлением и возведением зданий в разоренной Москве и других российских городах, став невольными строителями новой жизни.
Каждому из этих "шаромыжников", как их тогда называли, полагалось стартовое пособие из казны – весомые по тем временам сто рублей. Эти средства позволяли приобрести необходимую одежду, обувь, провиант и оплатить кров в домах горожан или селян. Дополнительный заработок на свои нужды они находили, трудясь в полях или подмастерьями в ремесленных мастерских.
Особое место среди военнопленных занимали французы, которым судьба в России улыбнулась куда шире. Многим из них посчастливилось избежать тяжелого труда, устроившись учителями и гувернерами. Они, порой не имея достойного образования, преподавали дворянским и купеческим отпрыскам иностранные языки, становясь невольными распространителями французской культуры.
Но куда более завидным было положение бывших наполеоновских офицеров. Им, в отличие от рядовых соотечественников, адаптация давалась несравнимо легче. Они быстрее осваивались на чужбине, пользовались уважительным отношением русского общества, нередко получая доступ в дворянские собрания и на светские увеселения, где могли вспоминать былые дни уже не как пленники, а как гости.
Истории проигравших
Сразу после завершения кампании в правительстве Российской империи зазвучали тревожные опасения: не станут ли эти «шаромыжники» – бывшие солдаты, лишенные привычного порядка – опасным элементом, способным поднять бунт? Однако, к удивлению и облегчению властей, мрачные предсказания не сбылись. «Шаромыжники» не только не бунтовали, но и демонстрировали поразительную покорность. Более того, им не грозили ни крепостная неволя, ни суровые тяготы рекрутчины – российское законодательство просто не предусматривало такого обращения с иностранцами, даруя им негласный иммунитет от наихудших форм зависимости.
Со временем стало очевидно, что для многих из них Россия оказалась землей неожиданных возможностей. Небогатые дворяне, для которых наем иностранных поваров или гувернеров прежде был непозволительной роскошью, теперь с радостью брали их на работу. Бывшие военные, изможденные войной и пленом, готовы были трудиться даже не за жалование, а лишь за кров и пищу, превращаясь в ценную и, главное, крайне экономную прислугу.
Композитор Юрий Арнольд вспоминал, что и у него был такой необычный гувернер – барабанщик Грожан. Бывший солдат наполеоновской армии обучал юного воспитанника истинно мужским премудростям: разводить костер в любую погоду, ловко устанавливать палатку, плавать и чеканить шаг, словно на параде. Увы, в вопросах этикета сам Грожан нуждался в обучении не меньше своих подопечных: он запросто ел руками, вытирал их о свой неизменный, видавший виды мундир, и изъяснялся на французском, который был далек от придворного лоска. Это была гремучая смесь казарменного жаргона и забористых словечек, подхваченных в походах. Ведь Грожан присоединился к республиканской армии еще в 1790-х и прошагал с ней через бесчисленные поля сражений, набравшись в пути отголосков итальянской кампании, испанских герилий и польских уланов. И хотя впоследствии юному Арнольду пришлось пройти серьезную «перековку» в благовоспитанном пансионе, он навсегда сохранил самые теплые воспоминания о своем своеобразном, но таком искреннем и харизматичном учителе-солдате.
Судьба занесла французского унтер-офицера Жана-Батиста Савена в самое сердце Российской империи, где он обрел свое новое пристанище. Ему была доверена поистине грандиозная и опасная миссия: вывезти.
Мысль о возвращении на родину, к самому Наполеону, без выполненного приказа, внушала ему неизъяснимый ужас. Боясь, что ему никогда не удастся внятно объяснить императору исчезновение бесценного груза, Жан Савен принял судьбоносное решение: остаться в России навсегда. Он сменил веру, приняв православие, обосновался в Саратове, присягнул на верность российскому императору и даже поменял имя, став Николаем Савиным.
На новом месте он быстро освоился, начав преподавать французский язык и рисование в благородном пансионе. Со временем он страстно увлекся историей Саратовского края и профессиональной живописью, позднее открыв собственную художественную мастерскую. В 1830-х годах приступ ностальгии вдруг толкнул Савена к попытке вернуться во Францию, но его просьба была отклонена, и он продолжил свою размеренную, почти безмятежную жизнь в российской провинции.
Лишь со временем пелена тайны стала приподниматься над его биографией, открывая любопытные, а порой и пикантные факты. Оказалось, что Савен, вопреки своим излюбленным рассказам, никогда не был кавалером ордена Почетного Легиона. И по сей день доподлинно неизвестно: действительно ли он перевозил украденные сокровища, или же вся эта захватывающая история была лишь мастерски сотканной им сказкой ради красного словца.
Впрочем, эти открывшиеся противоречия ничуть не пошатнули его статус легендарной личности. Считается, что Николай Савин прожил необычайно долгую жизнь и скончался в 102 (по другим данным – в 104) года. В 1894 году он был предан земле со всеми воинскими почестями, в присутствии губернатора и командующего округом, завершив свою удивительную одиссею на русской земле.
Когда разгромленная наполеоновская армия, израненная и деморализованная, отступала из России, французский офицер Поль Лансере оказался брошенным на произвол судьбы. Получив тяжелое ранение в ожесточенном сражении под Смоленском, он не смог присоединиться к бегству своих товарищей. Судьба, постигшая многих из тех, кого русские прозвали «шаромыжниками», настигла и его: плен, а затем — удивительный приют в крестьянской избе.
Однако возвращаться на родину Поль не торопился – и на то были куда более глубокие, чем просто ранение, личные причины. Тень Наполеона тяжким бременем лежала на его семье: брат Лансере был казнен по приказу императора, и сам Поль пошел в армию не по зову сердца, а лишь для того, чтобы избежать подобной трагической участи. Теперь, вдали от французских интриг и деспотии, ему открылась нежданная возможность навсегда стереть из памяти ненавистного диктатора. Неудивительно, что по сей день исследователям трудно отыскать подлинные корни фамилии Лансере во Франции – быть может, сам Поль взял себе этот псевдоним, стремясь окончательно порвать с прошлым и стертыми воспоминаниями о старой жизни.
Приняв русскую землю как новую родину, Поль Лансере обратился в Павла и обрел семейное счастье. Именно здесь, в объятиях своей спасительницы – баронессы Ольги фон Таубе, которая выходила его после ранения – он нашел покой и новую цель.
Но куда ярче самого Павла Лансере его имя прославили в России потомки. Его внук, Евгений Лансере, стал выдающимся скульптором-анималистом, чьи работы до сих пор восхищают ценителей грации и силы животного мира. А правнук, также Евгений, продолжил художественную династию, став видным художником и графиком, чьи произведения пополнили золотой фонд русского искусства.
