Есть мнение, что каналу следует опубликовать цикл статей, посвящённых изменениям в систематике связанных с последними достижениями генетики. Это не лишённое оснований мнение, так как об упразднении старых таксонов и создании новых в статях «Цитадели» упоминается не редко. Одно только слияние китообразных с парнокопытными дорогого стоит. Опять-таки, говорят, что отменили «царства»… Но тут всё не просто.
Прежде всего, тема слишком широка, – ветвистость и разлапистость эволюционного древа грандиозна. Причём, о 90% ветвей слышали только некоторые специалисты. Охватить всю картину даже частями едва ли реально. Хотя бы потому, что изменения систематики происходят в реальном времени и почти никогда не оказываются общепринятыми… Как, впрочем, и ранее систематика никогда не считалась бесспорной. В наши дни ситуация усугубляется тем что параллельно используется несколько классификаций, основанных на разных принципах. Клады не тождественны таксонам.
С этого, видимо, и стоит начать. С природы нарастающего хаоса. Суть же в том, что традиционно, со времён Линнея, – а скорее даже со времён Аристотеля, – животные разделялись на группы на основе единства признаков. Группы, в свою очередь иерархически делились на ранги, исходя из того насколько общий характер носил выбранный признак. Например, «позвоночные» – все у кого есть позвоночник, «моллюски» («мягкотелые») – те у кого нет скелета, «членистоногие», – тут ясно. Членистые ноги должны быть.
Выбранный метод, как сразу чувствуется, подразумевал некоторую долю произвола. Но, – надо отметить, – во-первых, был единственным, во-вторых же, работал до изумления хорошо. Как правило, вопросов не возникало. Организмы настолько странные, что их непонятно было куда воткнуть, попадались, как исключение, даже среди вымерших.
Недостатком системы являлось появление в её рамках групп каких-то натянутых и сомнительных. Формирующихся часто по остаточному принципу. Самые эпичные примеры, это «рептилии», в число которых автоматически зачислялись все, кто не мог предъявить, что он амфибия, млекопитающее или птица, и «грибы» – «всё что не растение и не животное». Разрулить такого рода затруднения пытались с самого начала, – в прошлом и даже позапрошлом веках, – путём сортировки таксонов на «правильные» монофилетические и «сборные» парафилетические, в составе которых животные не были объединены общим эволюционным происхождением. Но попытки такого рода более запутывали дело, чем вносили ясность. Ибо, во-первых, общего предка, чтобы признать группу монофилетической, ещё требовалось найти.
Во-вторых, клады и таксоны оказывались из разных сказок. Ведь, вообще, взяв двух случайно выбранных животных, можно уверенно утверждать, что общий предок у них есть. Где-нибудь в протерозое, но обязательно.
В качестве основы для классификации общее происхождение смотрелось не лучшим образом. И в качестве примера можно взять кладу синапсид, включающую звероящеров и млекопитающих. С одной стороны, тут очевидная общность, – эволюционная ветвь, внутри которой изначально заложенные черты получают последовательное развитие. С другой же, происхождение млекопитающих от терапсид, а терапсид от пеликозавров, не отменяет того факта, что по совокупности признаков терапсиды ближе к рептилиям, чем к млекопитающим, а пеликозавры, вообще, к амфибиям ближе.
От предков же завропсид – рептилий, динозавров, птерозавров и птиц, – пеликозавров даже лучшие эксперты не всегда отличать берутся. Что совершенно не удивительно. Ведь эволюционная дистанция между современными млекопитающими и первыми пеликозаврами 350 миллионов лет. Толстые же ящерицы конца карбона все – синапсиды, диапсиды и куча вымерших без последствий для биосферы – находились в пределах миллионов лет разнонаправленной эволюции друг от друга. Миллионы – это считанные «поколения» видов. Да все эти «ящерицы» к одному биологическому роду ещё могли принадлежать.
То есть, возникало, – и возникает, оно никуда не делось, – противоречие. Классификация на основе общности происхождения, это хорошо, но ни о сходстве строения, ни об эволюционной близости принадлежность к кладе не говорит. Традиционные семейства, отряды, классы – удобные и интуитивно понятные сущности. Заменить их кладами на практике нельзя. Клада – это о другом.
...Важно также отметить, – ещё раз, ибо выше это упоминалось, – что попытки подгонять классификацию под кладистику предпринимались очень давно. И к успехам генетики, таким образом, отношения не имеют. Безо всякой генетики ясно было что с теми же звероящерами, как ни кинь, получится ерунда. Молекулярная биология в последние годы лишь придала процессу дополнительный импульс. Если раньше поиск общего предка, на основании наличия которого группу можно было бы признать монофилетической (и успокоиться, ибо её таксономическое выделение получило объективное обоснование) представлял собой трудноразрешимую задачу, то теперь время жизни общего предка для любых двух видов вычисляется методом молекулярных часов. И об этом предке даже многое сказать можно благодаря расшифровке участков ДНК общих для всех потомков.
Молекулярная биология позволила совершить множество открытий, получить ответы на несколько важных вопросов, десятилетиями дискутировавшихся, пересмотреть ряд устоявшихся представлений. Но именно в систематику ясности не внесла. Применить результаты анализа ДНК для уточнения положения вида удаётся лишь в некоторых случаях. И только на «низовом уровне», если речь не более чем о семействах. Например, теперь ясно, что панда – медведь, а не енот (а значит, появилась масса людей удивлённых тем, что панда считалась енотом), скунс же не куница, а сам по себе.
Если же брать таксоны более высокого ранга, то объединение китообразных и парнокопытных в один отряд, может быть, даже не приживётся. Между этими животными нет ничего общего, – кроме предка, а он вымер давно. И мало ли что он вымер позже, чем общий предок парнокопытных и непарнокопытных.
Деление живого мира на основании общности признаков сохраняет актуальность.
Соответственно, и царства тем более никто не отменял. Генетика позволила установить, что организмы ранее в царства объединявшиеся часто друг-другу не родственны. Но это привело лишь к увеличению количества царств. Теперь у архей и бактерий их по четыре, а у вирусов от семи до одиннадцати.
