Сегодня трудно представить, что когда-то вампиры почти захватили Центральную и Восточную Европу. Однако в XVIII веке ее население паниковало не на шутку: отовсюду приходили сообщения о встречах с мертвыми, которые поднимаются из могил и, изрыгая проклятия, нападают на всех живых. В книге «Вампир: Естественная история воскрешения» («НЛО»), переведенной на русский язык Анастасией Строкиной, историк науки Франческо Паоло Де Челья рассказывает, что заставило даже просвещенных людей бояться мертвых, раскапывать могилы и уничтожать тела усопших. Предлагаем вам ознакомиться с фрагментом о массовых эксгумациях на территориях Силезии и Моравии.
Фабрика вампиров
Поднятое из могилы тело, более или менее сохранившееся, до принятия окончательного решения стерегли вооруженные люди, готовые вмешаться при первых подозрительных признаках. Иногда они даже стреляли в него из мушкетов. Нередко предполагаемому возвращенцу клали камень в рот, перевязывая челюсть тряпкой или веревкой. В некоторых случаях гроб или непосредственно тело подвешивали над землей. Может, чтобы покойник не черпал из нее силу. А возможно, чтобы через землю не заражал других усопших. Или и вовсе то являлось символическим посмертным повешением, словно бы в назидание. Так или иначе, картина была жуткая. Ковчег зла на привязи, за которым неустанно, тревожно следили.
Поначалу, разумеется, не было специалистов, способных распознать «знаки» посмертной магии на эксгумированных телах. Да, отсутствие разложения было явным признаком. Но каким оно должно быть? Полным или частичным? С трупным запахом или без? Люди действовали на ощупь, взяв за образец ведьм, у которых, согласно традиции, имелись на теле метки дьявольского договора или другие приметы «инаковости». Впрочем, народная фантазия в толковании таких знаков была весьма изобретательной. Например, в случае с бреславским сапожником «на большом пальце правой ноги обнаружили магическую отметину — нарост в форме розы». Даже Флюкингер, описывая двадцатилетнюю Станойку, жену гайдука, задушенную во сне вампиром по имени Мило (Miloe), отметил «справа, под ухом, сине-кровавое пятно длиной в палец». Дайте мне любой знак — и я докажу, что он вампирский.
Первыми, к кому обращались для осмотра, стали
О силезских могильщиках, которые якобы знали рецепт приготовления Pestkugeln — противочумных шариков с явно трупными ингредиентами: Jungandreas W. Die Herstellung von Pestkugeln // Mitteilungen der Schlesischen Gesellschaft für Volkskunde. 1922. XXIII. P. 49–51.
: кто лучше них знал обряды, которые нужно соблюдать, чтобы, потревожив живого мертвеца, не поплатиться за это жизнью из-за его загробного проклятия? Кто бы еще, так же точно, как они, мог отличить «неправильное» разложение от обычного — такого, как Бог велел? Никто. И уж наверняка они могли разглядеть на трупе что-то вроде signum diaboli, которым, по сути, могла быть обычная бородавка или родинка странной формы.
До того времени могильщики считались изгоями. Но со второй половины XVII века, с волной массовых нашествий возвращенцев, они сделались «экспертами», от которых зависела судьба общины. Именно тогда «специализированные» могильщики из эпицентров вампиризма обрели невиданный статус. Они стали настоящими профессионалами, что позволило им подняться в глазах общества — почти как «Охотники за привидениями». Конечно, это преувеличение, хотя, отметим, что в немецких источниках этих существ, вернувшихся с того света, часто называли Geister («духи»), что весьма близко к английскому ghosts. Новоявленных профессионалов приглашали из деревни в деревню. Так же как палачей. Научное сообщество многим обязано архивным изысканиям историка Яна Бомберы, показавшего, что с ростом профессионализации могильщиков (особенно после 1710-х) росли и их гонорары. Разумеется, все расходы ложились на семью «вернувшегося», которую часто обязывали участвовать в эксгумации — если не раскапывать могилу, то хотя бы тащить своего родственника на длинных веревках за пределы кладбища к палачу. И в любом случае платить до последнего гроша, рискуя разориться. В 1718 году в Шёнвальде (ныне Podlesí nad Odrou — Подлеси на Одре, Чехия) вдова не смогла оплатить счета и, забрав детей, ушла из деревни, став нищенкой. Вряд ли это был единичный случай.
Да, могильщики были профессионалами. Но лишь в той мере, в какой можно быть профессионалом в таких делах. Кое-кого из них мы уже встречали. Помните, был такой, кто на вопрос, как ему удавалось с безошибочной точностью находить могилы для эксгумации, «ответил, что у него есть специальное растение, съев которое он легко распознавал все подозрительные могилы. Но он мог узнавать их и без этого — стоило ему лишь прийти на кладбище». Колдовство или галлюциногены? Кто знает: секреты их ремесла почти не сохранились. Некоторые из них, призванные расследовать случаи посмертной магии, «трусили, как зайцы» и придумали использовать длинные крюки для осмотра тел, даже не поднимая их из могил. И это стало обычной практикой.
Однако со временем протоколы менялись. Порой вместо могильщиков-специалистов привлекали так называемых «медицинских работников» — цирюльников-зубодеров-кровопускателей (по-современному — гирудотерапевтов), способных делать надрезы на подозрительных телах, чтобы проверить, не вытечет ли из них кровь или иная жидкость. Нечто похожее мы встречали в истории с кровоточащими трупами и прочими посмертными феноменами, о которых уже шла речь. Впрочем, ничего особенно научного, как с осуждением отмечали те, у кого действительно было университетское образование: «Два банных цирюльника, которые никогда не видели иссохшего трупа, которые не имели ни малейшего понятия о строении человеческого тела (как они сами признались комиссарам), — вот свидетели, на чьих показаниях выносят приговоры о сожжении».
Правда, в особо сложных случаях, как, например, в Либау (ныне Либава, Чехия) в 1720-х, привлекали хирургов и врачей, которые даже предлагали создать подобие крипты для наблюдения за подозрительными телами. Но все это было скорее исключением, чем правилом: церковные власти «далеко не всегда вызывали цирюльников или кого бы то ни было для расследования, а просто отправляли духовных комиссаров». Однако, даже если в деле задействовали врачей, не во всех случаях их мнение оказывалось решающим. Бывало, епископский консисторий и вовсе не реагировал, а на запросы местных клириков отвечал: «Действуйте по обычаю».
Ясно одно: со временем выработалась процедура, которая из-за весьма широкой территории распространения и — следовательно — различий в юрисдикциях не везде была единой. Однако же она развивалась, включая все новые и новые этапы проверки: осмотры трупов, допросы свидетелей о поведении покойного при жизни и после смерти и пр. Только эти практики, вместо того чтобы успокоить людей, напротив, довели их до паранойи. И в первой половине XVIII века люди жили с убеждением, что возвращенцы с того света не только реальны, но и «официально подтверждены». Не стоит недооценивать и то, как сами показания под присягой о подобных феноменах укрепляли в народе веру в вампирические истории.
Массовые эксгумации вскоре были узаконены, став, если можно сказать, «обыденным ужасом». Так была запущена своего рода «фабрика вампиров», и на ней началась неустанная работа, ведь теперь мало было разобраться с «первым зараженным» — нужно было проверить, не обратил ли он в вампиров всех, кто умер после него. Даже если их похоронили в другой местности. Посмертная магия, как известно, действовала по своей прихоти, и жертвой мог стать кто угодно, а не только сосед по кладбищу. Копали в самом деле лихорадочно. В лучшем случае находили разлагающиеся останки родственников — зрелище, должно быть, не для слабонервных.
Да как-то не слишком это отличалось от того, что происходило в соседних регионах с нахцерерами, — скажете вы. Оно и понятно: нахцереры считались своего рода кузенами тех, кто обладал даром посмертной магии. Во всяком случае, близкими родственниками. Действительно, у них есть общие черты. Но «пожиратели саванов» — это одиночки, избранные непостижимой волей судьбы. И — хотя бы теоретически — их можно было вычислить и уничтожить одного за другим. К тому же, согласно общепринятым представлениям, они не создавали подобных себе живых мертвецов. Для нахцерера соседи-покойники были жертвами: он пожирал их саваны и плоть. Но для зараженного посмертной магией прочие усопшие являлись сообщниками. В этом и причина проблемы.
По сути, «живые покойники» — это просто несчастные, похороненные не в то время и не в том месте. Разные люди, объединенные общим местом упокоения, которое уравнивало их, превращая в подданных одного господина. И даже «кладбище ангелов» (то есть детей) могло стать «кладбищем дьяволов». Так возник образ подземной общины, стремящейся захватить мир живых. Сплоченная армия мертвых, жаждущая жертв. И каждый зараженный солдат этого легиона мог стать новым разносчиком посмертной инфекции. Теперь мало было выкопать тот или иной труп — нужно было вскрыть весь город мертвых, словно в перевернутом зеркале отражающий град живых.
Запустилась адская машина. Своего рода Молох, порождающий и поглощающий трупы. В разных регионах этот Молох был особенно активен зимой, что в какой-то мере свидетельствовало о единстве периферийных общин, отлично знавших, что делать, когда «первый призрак уже дохнул на прочие тела». Вызывать священника в таком случае не спешили — его помощь считали бесполезной. Получив необходимые разрешения, люди следовали проверенной методике их отцов и дедов. Впрочем, теперь этим занимались «эксперты», работавшие в куда больших масштабах. Действовать нужно было уверенно и твердо, как при расследовании уголовного дела. Отметим, что все это происходило автономно — в затерянных горных деревенских мирах, где люди сами решали, как им разбираться с потусторонним. Но их чудовищная «фабрика вампиров», став символом независимости, превратилась в истинное проклятие, подчиняя своему ритму жизни и судьбы.
Каждый раз на свет извлекали десятки тел. Например, до 1703 года «в одном месте сожгли около пятидесяти трупов, включая тех, кого при жизни не подозревали в колдовстве (среди них были и дети, которых вообще бессмысленно обвинять в магии). Это стало следствием явлений, что повторялись все чаще и оказывались раз от раза страшнее». Запомним эти события, случившиеся до 1703 года, — к ним мы еще вернемся. Сейчас сложно оценить общее число эксгумаций, но архивные изыскания (археологических исследований нет: могилы уничтожали, чтобы прóклятые не вернулись, а ритуальные предметы сжигали) рисуют все более масштабную и мрачную картину. Мы видим лишь «верхушку айсберга», ведь в глухих деревнях действовали тайно, никому не докладывая, так что можно с уверенностью сказать, что жертв было больше, чем мы могли бы предположить. Но данные эти потеряны навсегда. Однако мы точно знаем, что
…в 1723 году сожгли тело некоего мужчины. Случилось это через 13 дней после его смерти. В приговоре в качестве причины было указано, что «его бабка не пользовалась доброй славой в общине». В 1724-м сожгли труп спустя 18 дней после кончины за то, что он был родней предыдущего. Родственники так называемых вампиров заведомо были обречены на посмертный приговор. Еще одно тело сожгли через два дня после смерти лишь потому, что оно «сохраняло хороший цвет», а суставы оставались гибкими. <…> 23 апреля 1731 года консисторий приказал сжечь девять трупов, включая семерых детей, так как их сочли зараженными вампиром, похороненным на том же кладбище ранее.
Посмотрим и на уже помянутый городок Либау, переживший множество волн паники. Только в 1726 году здесь были извлечены из земли и уничтожены тела тринадцати взрослых (одиннадцать женщин, двое мужчин) и шестидесяти детей. Остается задаться вопросом, кого вообще в подобных местах было больше: живых или мертвых? Но они все копали, и все чаще находили нетленные тела, и тем сильнее распространялся страх. Ситуация явно вышла из-под контроля. Но почему же никто не вмешивался?
Подробнее читайте:
Де Челья, Ф. П. Вампир: Естественная история воскрешения / Франческо Паоло Де Челья; пер. с ит. Анастасии Строкиной.— М.: Новое литературное обозрение, 2025. — 592 с.: ил. (Серия «Культура повседневности»)
