Дверь за Ольгой захлопнулась с тяжелым, привычным вздохом. Этот звук стал для нее в последнее время чем-то вроде гонга, возвещающего о конце короткой передышки и начале очередного раунда. Она даже не успела поставить сумку на пол, как из гостиной вышел Виктор. Его лицо, когда-то родное и любимое, сейчас напоминало грозовую тучу — нахмуренные брови, сжатые в тонкую линию губы, и глаза… в глазах плескалось что-то колючее, подозрительное.
— Ты снова опоздала!
Его голос, громкий и резкий, ударил по натянутым нервам. Ольга вздрогнула, но не от страха, а от острой, всепоглощающей усталости. Казалось, эта фраза въелась в стены их квартиры, пропитала старые обои и теперь звучала эхом в каждом углу.
— Наверное, у тебя есть другой?!
Обвинение упало в тишину прихожей, как камень в стоячую воду. Ольга медленно подняла на него глаза. Сколько раз она слышала это за последние два месяца? Десять? Двадцать? Она сбилась со счета. Раньше она пыталась оправдываться, что-то объяснять, спорить. Теперь сил не было. Да и смысла тоже. Любое ее слово он выворачивал наизнанку, находя в нем подтверждение своим собственным домыслам.
Она молча стянула с плеча ремешок сумки. Руки немного дрожали. Виктор заметил это и тут же истолковал по-своему.
— Ага! Занервничала! Правда глаза колет, да?
Он подошел ближе, вглядываясь в ее лицо, словно пытался прочесть там чужие тайны. Он не видел ее усталости, не видел боли, затаившейся в уголках губ. Он видел лишь то, что хотел видеть: вину.
— И выглядеть-то стала по-другому, — продолжал он, обводя ее презрительным взглядом. — Платье это новое… духами от тебя пахнет. Для кого стараешься, Оля? Для меня, что ли? Сорок лет не старалась, а тут вдруг расцвела на старости лет!
Платье было не новым. Оно висело в шкафу уже третий год, просто она редко его надевала. А духи… легкий цветочный аромат, который она любила, теперь казался ей запахом преступления. Она сделала шаг в сторону, к кухне, желая только одного — скрыться, раствориться, исчезнуть из-под этого испепеляющего взгляда. Но он преградил ей путь.
— Я с тобой разговариваю! Куда ты пошла?
— Витя, я устала, — тихо проговорила она. Голос сел, стал хриплым. — Давай не будем.
— «Не будем»? — передразнил он. — Это теперь так называется? Ты будешь где-то пропадать часами, приходить домой вся такая загадочная, а я должен молчать? Нет, дорогая моя, так не пойдет!
Она смотрела мимо него, на старую фотографию на стене. Они там молодые, на свадьбе. Счастливые. Виктор обнимает ее так крепко, словно боится отпустить. Куда все это делось? Когда их любовь превратилась в эту уродливую, изматывающую войну?
Она чувствовала, как внутри поднимается волна глухого раздражения. Но за ней, где-то в глубине, шевелилась и обида. Жгучая, несправедливая. Он ведь даже не пытался ее понять. Не хотел слушать. Он уже вынес свой приговор и теперь лишь наслаждался ролью судьи.
Молча, не сказав больше ни слова, она обошла его и прошла на кухню. Она знала, что это не конец. Это было лишь вступление. Главный скандал был еще впереди. Она поставила чайник на плиту, нарочито медленно, стараясь каждым движением показать — я дома, я занимаюсь обычными делами, в моей жизни нет ничего тайного. Но этот спектакль был рассчитан на одного зрителя, который уже давно не верил ни одному ее жесту.
Глава 2. Ультиматум
Шаги за спиной были тяжелыми, полными праведного гнева. Виктор вошел на кухню, как следователь в комнату для допросов. Он не сел. Остался стоять, нависая над ней, пока она доставала из шкафчика чашку.
— Думаешь, отмолчаться получится? — начал он с новой силой. — Я все вижу, Оля, все замечаю!
Она поставила чашку на стол. Немного резче, чем хотела. Послышался легкий звон.
— Что ты видишь, Витя? Что?
— Я вижу, как ты изменилась! — Он ткнул пальцем в сторону стола, где лежал ее телефон. — Телефон из рук не выпускаешь! Кто-то звонит — ты сбрасываешь или уходишь в другую комнату. А потом улыбаешься в пустоту, как девчонка влюбленная! Думаешь, я слепой?
Она сбрасывала звонки, да. Но не потому, что ей звонил тайный любовник. Потому что звонил он, Виктор, как раз в те моменты, когда она сидела у кровати Светланы и держала ее иссохшую руку. А улыбалась она не в пустоту, а воспоминаниям, которыми делилась с ней подруга. Воспоминаниям об их молодости, о детях, о тех временах, когда жизнь казалась бесконечной и счастливой. Эти улыбки были горькими, но они были нужны Свете.
— Ты несешь чушь, — устало ответила она, отворачиваясь к окну. За стеклом сгущались сумерки. Город зажигал первые огни. Там, в этих огнях, была другая жизнь, в которой не было места подозрениям и унизительным допросам.
— Чушь?! — вскипел он. — То есть, это чушь, что ты сегодня задержалась на два часа? И вчера на полтора? И на прошлой неделе три раза? Где ты была, Ольга? Просто скажи мне, где ты была!
Она молчала. Что она могла ему сказать? «Я была у подруги». Эти слова застревали в горле. Они были правдой, но в его ушах они прозвучали бы как самая наглая ложь. Он знал всех ее близких подруг. Марину, которая уже месяц жила на даче. Галину, с которой они сами разговаривали по телефону утром. Веру, которая уехала к дочери в другой город. Круг замкнулся. Любой ее ответ стал бы для него еще одним доказательством измены.
Обещание, данное Свете, жгло ее изнутри. «Оленька, я тебя умоляю, никому ни слова. Особенно Вите. Я не хочу, чтобы меня жалели. Не хочу, чтобы приходили с этими скорбными лицами. Хочу, чтобы меня помнили живой и сильной. Пообещай мне». И Ольга пообещала.
— Я не могу сказать, — прошептала она, все еще глядя в окно.
Этот ответ стал для Виктора последней каплей. Его лицо исказилось.
— Не можешь? Или не хочешь?! — Он с силой ударил ладонью по столу. Чашка подпрыгнула. — Все! С меня хватит! Мое терпение лопнуло!
Он развернулся и решительно направился к выходу из кухни.
— Значит, так, — бросил он через плечо, остановившись в дверях. — Либо ты сейчас же, сию минуту, рассказываешь мне все, как на духу, где ты была и с кем. Либо я собираю вещи и ухожу к сыну. Прямо сейчас! И можешь считать, что мужа у тебя больше нет. Выбирай!
Ультиматум прозвучал оглушительно. Воздух на кухне стал плотным, вязким. Ольга медленно повернулась. Она посмотрела на его разъяренное, решительное лицо и поняла, что он не шутит. Он действительно готов уйти. Разрушить сорок лет их совместной жизни из-за своих слепых, уродливых фантазий.
Ее сердце сжалось от боли и бессилия. На одной чаше весов был ее брак, ее семья, вся ее жизнь. А на другой — последнее желание умирающей подруги.
— Я была у подруги, — глухо повторила она.
— У какой?! — взревел он. — Имя! Назови мне ее имя!
Ольга молчала, опустив голову. Масла в огонь было подлито.
Глава 3. На краю пропасти
Тишина, повисшая после его крика, была хуже самого крика. Она звенела, давила, заставляя сердце биться в паническом ритме. Виктор смотрел на нее долго, изучающе, и в его взгляде была уже не просто злость, а холодная, расчетливая ярость.
— Понятно, — процедил он сквозь зубы. — Значит, даже имени придумать не можешь. Настолько меня не уважаешь.
Он прошелся по кухне, как тигр в клетке. Остановился у холодильника, открыл, тут же с силой захлопнул. Его нервное напряжение заполнило все пространство. Ольга стояла, как каменное изваяние, чувствуя, как отнимаются ноги. В голове всплыло лицо Светы — бледное, с огромными, запавшими глазами, но с такой знакомой, теплой улыбкой. «Ты моя самая верная, Оленька. Только ты у меня и осталась».
— И давно это у тебя продолжается? — Виктор остановился напротив нее. Его голос стал тише, но от этого еще более зловещим. — Месяц? Два? С тех пор, как ты на пенсию вышла? Появилось свободное время, и захотелось острых ощущений?
Он говорил и говорил, выплескивая весь яд, что скопился в его душе. Он вспоминал какие-то незначительные мелочи: как она купила себе новое белье, как однажды вернулась с прогулки со свежим румянцем, как поймал ее улыбку, когда она читала сообщение в телефоне. Каждая из этих деталей в его воспаленном воображении превращалась в неопровержимую улику.
Ольга слушала его и чувствовала, как внутри нее что-то обрывается. Та тонкая ниточка терпения и надежды, за которую она цеплялась все эти недели. Она не просто хранила секрет подруги. Она защищала и его, Виктора, от страшной правды. Света была их общей подругой, они дружили семьями много лет. Он бы не перенес ее угасания. Он бы страдал, мучился, и эта жалость, которой так боялась Света, отравила бы ее последние дни. Ольга взяла этот удар на себя, решив, что ее плечи крепче. Но она не рассчитала сил.
— Хватит, Витя, — сказала она, и в ее голосе прозвучали новые нотки. Не мольбы. А металла.
Он осекся, удивленный этой переменой.
— Что «хватит»? Правду слушать не хочешь?
— Ты ничего не знаешь о правде, — отрезала она. — Твоя «правда» — это всего лишь твоя неуверенность и твои страхи.
Это задело его за живое.
— Мои страхи?! — Он рассмеялся коротким, злым смехом. — Это ты приходишь домой с виноватым видом, а страхи — мои? Гениально! Просто гениально! Нет, так дело не пойдет. Мы сейчас все выясним. Раз и навсегда.
И тут он сделал то, чего она боялась больше всего. Он шагнул к столу, туда, где лежал ее телефон. Ее сердце ухнуло вниз. Она бросилась было за ним, но не успела. Телефон уже был в его руках.
— Что ты делаешь? Отдай! — ее голос сорвался на крик.
— А что такое? Боишься? — ухмыльнулся он, включая экран. — Боишься, что я увижу там что-то интересное? Переписочку? Нежные смс-ки? Или, может быть, звонки?
Он смотрел на нее сверху вниз, торжествуя. Он чувствовал свою власть, свою правоту. Он был уверен, что загнал ее в угол, и сейчас, через мгновение, ее постыдная тайна будет раскрыта.
— Сейчас мы позвоним этой твоей загадочной «подруге», — с расстановкой произнес он, открывая журнал вызовов. — Последний набранный номер… кто же это у нас?
Он занес палец над экраном, готовый нажать на вызов. В этот момент Ольга поняла, что пути назад нет. Пропасть, к которой они шли все это время, была прямо у них под ногами. Еще один шаг, одно нажатие кнопки — и все рухнет.
Глава 4. Правда
Время замерло. Ольга смотрела на его палец, зависший над экраном телефона, и видела не палец, а спусковой крючок. И в эту долю секунды в ней что-то переключилось. Усталость, страх, обида — все это схлынуло, уступая место холодному, звенящему спокойствию. Она больше не собиралась защищаться. Она больше не собиралась ничего доказывать. Она просто скажет правду. Всю. Безжалостную.
Она остановила его не криком, не мольбой, не слезами.
Она остановила его голосом. Тихим, ровным, ледяным.
— Валяй, звони.
Виктор замер. Он ожидал чего угодно — истерики, паники, признания. Но этот спокойный, мертвый тон выбил его из колеи. Он недоуменно поднял на нее глаза.
Она смотрела ему прямо в зрачки, не мигая.
— Только это не ее номер, а ее мужа. Ее зовут Светлана.
Имя подруги, произнесенное в этом контексте, прозвучало странно и неуместно. Виктор нахмурился, не понимая, к чему она клонит. А Ольга продолжала, чеканя каждое слово, словно вбивая гвозди в крышку гроба его подозрений.
— И когда он тебе ответит, спроси его, почему его жена умирает от рака в хосписе. Спроси, почему я последние два месяца каждый божий день езжу к ней, чтобы подержать ее за руку и помочь написать прощальные письма внукам, которых она уже никогда не увидит.
Комната наполнилась гулкой тишиной, которую нарушал только ее голос — безжалостный и ровный.
— А еще, — добавила она, и в ее голосе впервые дрогнула нотка горечи, — спроси его, почему она взяла с меня слово никому не говорить. Особенно тебе. Потому что она не хотела жалости. Не хотела видеть, как ты будешь смотреть на нее с этим своим скорбным лицом. Она хотела, чтобы в твоей памяти она осталась той самой Светой — веселой, живой, сильной. Я хранила ее покой, Виктор. Пока ты тут устраивал мне допросы и копался в моем грязном белье, которого никогда не было.
Последние слова она произнесла почти шепотом. И этот шепот прозвучал на кухне громче любого крика.
Виктор стоял с телефоном в руке, как громом пораженный. Его лицо медленно менялось. Сначала с него сошло выражение самоуверенной ярости, потом — недоумение. А потом на нем проступило нечто страшное — осознание. Осознание всей чудовищной, непоправимой низости того, что он только что делал.
Обвинения, которые он с такой страстью выстраивал, которые казались ему такими логичными и неопровержимыми, рассыпались в прах. Они превратились в пыль, в грязь, которая теперь осела на нем самом.
Телефон выскользнул из его ослабевших пальцев и с глухим стуком упал на стол. Он смотрел на Ольгу, но, казалось, видел ее впервые. Не жену, которую он в чем-то подозревал. А совершенно чужого, незнакомого человека, которому он только что нанес страшное, возможно, смертельное оскорбление.
Глава 5. Тишина после бури
Оглушительная тишина, наполнившая кухню, была тяжелой, как могильная плита. Она давила на уши, на плечи, не давала дышать. Виктор стоял посреди комнаты, совершенно потерянный. Вся его энергия, весь его праведный гнев испарились, оставив после себя лишь звенящую пустоту и липкий, всепоглощающий стыд.
Он медленно, словно столетний старик, опустился на стул. Ссутулился, обхватил голову руками. Он не мог, не смел посмотреть Ольге в глаза. Каждое ее слово продолжало звучать в его голове, и от каждого слова ему хотелось провалиться сквозь землю. Светлана. Умирает. В хосписе. А он… что делал он? Ревновал. Обвинял. Унижал единственного человека, который пытался сделать последние дни их общей подруги хоть немного светлее.
Прошла, кажется, целая вечность, прежде чем он смог издать хоть какой-то звук.
— Оля… — пролепетал он. Голос был чужим, сиплым. — Я… я не знал… Господи…
Он хотел сказать что-то еще. Извиниться. Попросить прощения. Но все слова казались мелкими, жалкими, неуместными. Как можно извиниться за такое? Как можно искупить ту грязь, которой он поливал ее все эти недели?
Ольга стояла у окна, отвернувшись от него. Она смотрела на огни ночного города и чувствовала себя опустошенной. Победы не было. Была только горечь. Она выиграла эту битву, но какой ценой? Что-то важное, что-то фундаментальное в их отношениях было разрушено сегодня. Безвозвратно.
— Прости меня… — снова прошептал Виктор. — Я такой идиот…
Она медленно повернулась. На ее лице не было ни злости, ни торжества. Только безграничная, вселенская усталость.
— Дело не в том, где я была, Виктор, — тихо сказала она. Ее голос был спокоен, но в этом спокойствии чувствовалась сталь. — И даже не в том, что ты мне не поверил. Дело в том, что за сорок лет совместной жизни ты так и не научился мне доверять. Просто доверять. Без доказательств и улик.
Она подошла к столу и взяла свой телефон. Положила его в карман платья.
— Ты искал предательство там, где была верность. Ты видел ложь там, где была самая горькая правда. Ты разрушал все своими руками, потому что тебе так было проще, чем поверить в меня.
Он поднял на нее глаза, полные слез и отчаяния.
— Я все исправлю, Оля. Слышишь? Я все исправлю…
Она печально покачала головой.
— Я не знаю, можно ли это исправить.
Конфликт был исчерпан. Обвинения сняты. Но между ними теперь лежала пропасть, выжженная его недоверием. И чтобы построить через нее мост, Виктору предстоял долгий, мучительный путь. Путь, на котором ему нужно будет заново, по крупицам, заслужить не только ее прощение, но и ее доверие, которое он сегодня растоптал собственными руками. А захочет ли она снова ему поверить — этого не знал никто.