Вечер дышал покоем. Тем самым особенным, выдержанным, как старое вино, покоем, который бывает только в домах, где прожили вместе не один десяток лет. Пахло жареной картошкой с луком — любимым блюдом Виктора — и едва уловимо яблочным пирогом, который Анна испекла к завтрашнему дню. Завтра их Катюше, их единственной, ненаглядной девочке, исполнялось тридцать пять.
Виктор сидел в своем старом кресле, том самом, что они с Аней покупали еще на заре совместной жизни, и с довольной улыбкой смотрел на жену. Она, невысокая, немного полноватая, но всё такая же родная, порхала по кухне. В её движениях была та привычная плавность, которая успокаивала его лучше любого лекарства. Тридцать семь лет вместе. Целая жизнь. И в центре этой жизни — Катя.
— Ань, а я вот что надумал, — начал он, откладывая газету. — Давай мы Катьке на юбилей не просто подарок, а… серьезно поможем. Они же с Игорем на квартиру копят. Вечно по съёмным углам мыкаются. А у нас та заначка лежит, помнишь? Как раз на первый взнос им с лихвой хватит.
Анна замерла с полотенцем в руках. Её спина напряглась. Виктор даже отсюда, из комнаты, почувствовал, как изменилась вся атмосфера в квартире. Покой улетучился, словно его и не было.
— Вить, я не знаю… — тихо проговорила она, не поворачиваясь. — Сумма-то большая. А нам? Мало ли что…
Виктор нахмурился. Вот этого он не ожидал. Анна никогда не была жадной, особенно для дочери.
— Что «нам»? Мы проживём. Не голодаем. А у дочки жизнь начинается. Своё гнездо нужно вить. Ты же сама всегда говорила. Что случилось?
Анна медленно повернулась. Её лицо было бледным, а в глазах плескалась такая тревога, что Виктору стало не по себе.
— Просто… не сейчас, Витя. Давай подарим что-то другое. Хорошее, дорогое, но… не деньги. Не эти деньги.
— Да почему?! — Он начал заводиться, чувствуя, как внутри поднимается волна раздражения. Его простой и понятный мир, где отец помогает дочери, вдруг дал трещину. — Ты можешь внятно объяснить? Всю жизнь для неё жили, а теперь, когда помощь нужнее всего, ты в кусты?
— Это не «в кусты»! — её голос дрогнул. — Ты не понимаешь…
— А ты объясни, чтобы я понял! Что я не понимаю? Что у меня есть дочь, и я хочу, чтобы она была счастлива? Что в этом такого?!
Он встал, подошел к ней. Разница в росте всегда делала их споры немного театральными: он, высокий, крепкий, нависал над ней, а она, маленькая, задирала голову. Но сейчас в её глазах не было привычной уступчивости. Был страх. И что-то ещё… что-то похожее на отчаяние.
— Витя, прошу тебя, давай не будем, — прошептала она.
— Нет, будем! Я хочу знать, почему ты против! Я отец или не отец?! Я готов отдать ей последнее, а ты…
И тут она сломалась. Слёзы брызнули из её глаз, и она выкрикнула слова, которые разрушили его мир до основания. Слова, острые, как осколки стекла, вонзившиеся прямо в сердце.
— Ты готов отдать ей последнее, а это ребёнок даже не от тебя!
Тишина. Густая, вязкая, оглушающая. Звук работающего холодильника вдруг стал оглушительным. Запах жареной картошки — невыносимым. Виктор смотрел на неё, не в силах поверить. Он ждал, что она сейчас рассмеётся, скажет, что это глупая, злая шутка. Но она не смеялась. Она стояла, закрыв рот рукой, и её плечи сотрясались от беззвучных рыданий.
— Что?.. — прохрипел он. Голос не слушался. — Что ты сказала?
— Прости… прости меня, Витя… — шептала она сквозь слёзы.
Но он уже не слышал. В ушах звенело. Мир, такой прочный и надёжный еще пять минут назад, накренился и рухнул, погребая его под своими обломками. Предательство. Вот как это называется. Тридцать семь лет лжи. Вся его жизнь, его гордость, его Катюша — всё оказалось обманом.
Он молча развернулся, прошел в прихожую. Руки сами, на автомате, нащупали куртку, нашарили ботинки. Он не мог здесь оставаться. Не мог дышать с ней одним воздухом.
— Витя, куда ты?! Постой!
Её крик донёсся уже откуда-то издалека. Он распахнул дверь и шагнул на лестничную клетку. Грохот захлопнувшейся двери прозвучал как выстрел. Конец. Это был конец всему.
Глава 2. В поисках правды
Ночь Виктор провёл у старого друга, Семёна. Вернее, не провёл, а просидел на его тесной кухоньке, тупо глядя в окно, пока друг, деликатно не задавая лишних вопросов, подливал ему в стакан коньяк. Семён видел, что случилось что-то страшное, и просто был рядом. А Виктор не мог говорить. Слова застряли в горле колючим комом.
«Не от тебя». Эта фраза билась в его мозгу, как пойманная птица. Он вспоминал. Первые шаги Катюши, её смешные косички, разбитые коленки. Как он учил её кататься на велосипеде, как вёл в первый класс, как гордился её золотой медалью. Каждое воспоминание, раньше согревавшее душу, теперь обжигало ядом. Чьи это были воспоминания? Чью дочь он растил, любил, баловал?
Утром, с серой, тяжёлой головой, он принял решение. Ему нужна была правда. Не её слёзные оправдания, а неопровержимый факт. Бумажка с печатью, которая либо подтвердит его худшие опасения, либо… А что «либо»? Он уже не верил ни во что.
Телефон разрывался от звонков и сообщений от Анны. Он сбрасывал, не читая. Потом позвонила Катя.
— Пап, привет! Ты где? Мама трубку не берёт, я волнуюсь. У вас всё в порядке?
Сердце сжалось от боли. Голос дочери, такой родной, любимый… чужой?
— Всё нормально, дочка. Дела. Я перезвоню, — соврал он и отключился.
Он нашёл в интернете адрес клиники, где делают ДНК-тесты. Сама мысль об этом была унизительной, дикой. Он, Виктор, который всегда верил жене как себе, теперь будет тайком собирать генетический материал, чтобы уличить её во лжи. Но другого выхода он не видел. Это было единственное, что могло внести хоть какую-то ясность в этот хаос.
Вечером, когда он всё же решился ответить на очередной звонок Анны, её голос в трубке был полон паники.
— Витя, слава богу! Ты где? Я с ума схожу! Возвращайся домой, давай поговорим.
— Не о чем нам говорить, Аня, — отрезал он ледяным тоном. — Я всё для себя решил.
— Что ты решил? Витя, не делай глупостей!
— Глупости уже сделала ты. Тридцать пять лет назад. А я просто хочу знать правду. Официальную. Я записался на ДНК-тест.
На том конце провода повисло молчание. Такое тяжёлое, что, казалось, оно сейчас оборвёт связь. А потом он услышал тихий, сдавленный всхлип.
— Нет… только не это… Витя, умоляю, не делай этого.
— Почему? Боишься, что правда вылезет наружу? — зло усмехнулся он. — Поздно бояться.
— Нет! Не поэтому! — её голос вдруг окреп, в нём зазвенела сталь отчаяния. — Поверь, правда… она намного хуже, чем ты думаешь. Ты пожалеешь, что узнал её.
Виктор замер. Что за бред она несёт? Что, чёрт возьми, может быть хуже, чем измена жены и жизнь в обмане?
— Хуже? — переспросил он. — Это что, шантаж? Попытка меня разжалобить? Не выйдет, Анна. Я иду до конца.
— Ты не понимаешь… — шептала она. — Пожалуйста, просто выслушай меня. Дай мне один шанс всё объяснить. Не делай тест, прошу…
Он бросил трубку. Её слова сбили его с толку, посеяли в душе крошечное, но неприятное семя сомнения. «Правда намного хуже, чем ты думаешь». Что она имела в виду? Может, отец Кати — кто-то из их общих знакомых? Кто-то, кого он знал? От этой мысли стало еще гаже. Нет. Хватит с него загадок и полунамёков. Только факты. Только тест. Он должен знать, кто он в этой истории: обманутый муж или… просто никто.
Глава 3. Ночь перед…
Дни до назначенной даты теста тянулись, как резиновые. Виктор продолжал жить у Семёна, механически ходил на работу, отвечал на звонки дочери односложными фразами, уверяя, что у них с матерью «просто небольшое недопонимание». Он чувствовал себя выжженным изнутри. Ярость уступила место тупой, ноющей боли, которая не отпускала ни на минуту.
А слова Анны не выходили из головы. «Правда намного хуже». Он прокручивал в голове десятки сценариев, один другого отвратительнее. Неужели она не просто изменила, а у неё был долгий роман? И она лгала ему в глаза каждый день на протяжении многих лет? Или, может, отец Кати — какой-нибудь бандит, и она боится, что это всплывёт? Мысли метались, изматывая его окончательно.
За день до теста позвонила Катя. Её голос был встревоженным.
— Пап, я сейчас была у мамы. Она выглядит ужасно. Не ест, не спит, вся серая. Что у вас происходит? Я же вижу, что это не «недопонимание». Вы что, разводиться собрались?
Виктор молчал. Что он мог ей сказать? «Доченька, возможно, я тебе и не отец вовсе»?
— Катюш, не волнуйся. Мы с мамой сами разберёмся. Это взрослые дела.
— Но я уже взрослая! — с обидой воскликнула она. — Почему вы мне ничего не говорите? Я ваша дочь!
От этих слов его снова резануло по живому. «Ваша дочь».
— Мы разберёмся, — твёрдо повторил он и, сославшись на занятость, попрощался.
Этот разговор подстегнул его решимость. Он больше не мог жить в этом подвешенном состоянии. Не мог врать дочери. Завтра всё решится. Он получит доказательство, покажет его Анне и подаст на развод. План был простым и жестоким, как хирургический скальпель. Он отрежет эту опухоль лжи от своей жизни.
Вечером, когда он уже собирался ложиться спать, в дверь квартиры Семёна позвонили.
— Кого там принесло в такой час? — проворчал друг, идя открывать.
Виктор услышал тихий женский голос, потом Семён заглянул на кухню.
— Вить, там… Аня твоя. Пустить?
Сердце пропустило удар. Зачем она пришла? Умолять? Угрожать?
— Пусти, — глухо сказал он.
Анна вошла на кухню и остановилась у порога. Она и вправду выглядела ужасно. Похудевшая, с тёмными кругами под глазами, в старом, поношенном платье. Она смотрела на него с такой мольбой, с такой болью, что его ледяная решимость на миг пошатнулась.
— Витя… — начала она шёпотом. — Я пришла в последний раз. Попросить. Не ходи завтра никуда.
— Мы уже говорили об этом, — отрезал он, стараясь не смотреть ей в глаза.
— Я знаю. Но ты должен меня выслушать. Не ради меня. Ради себя. Ради Кати. Если ты узнаешь всё… это ничего не исправит. Только сломает окончательно. И тебя, и меня.
— Мне уже нечего ломать, — усмехнулся он безрадостно. — Ты всё сломала.
Она сделала шаг вперёд. В её глазах стояли слёзы, но она не плакала. Она смотрела прямо на него, и в её взгляде было что-то, что заставило его замолчать. Это было не просто отчаяние. Это был ужас. Глубокий, застарелый ужас, который она, казалось, носила в себе десятилетиями.
— Хорошо, — вдруг сказала она тихо и твёрдо. — Ты хочешь правду? Ты её получишь. Прямо сейчас. Но потом… потом не говори, что я не предупреждала.
Она села на табурет напротив него, сцепила пальцы в замок и глубоко вздохнула, собираясь с силами. Виктор напрягся, готовясь услышать самое худшее. Но то, что он услышал, оказалось за гранью всего, что он мог себе представить.
Глава 4. Правда
— Помнишь, тридцать шесть лет назад, тебя отправили в долгую командировку? На Север, на полгода, — тихо, почти без выражения начала Анна. Виктор кивнул. Конечно, он помнил. Молодой, полный амбиций, он уехал на заработки, чтобы они могли купить кооперативную квартиру.
— Я осталась здесь одна, — продолжала она, глядя куда-то в стену, словно видела там картины прошлого. — Ты писал письма, я ждала. Всё было хорошо. А потом… к нам в гости зачастил Славка Комаров. Наш общий знакомый. Помнишь его?
Виктор снова кивнул. Конечно, помнил. Весёлый, компанейский парень, душа любой компании. Они дружили семьями.
— Он заходил, спрашивал, не нужно ли чего помочь. То полку прибьёт, то кран починит. Я и не думала ничего плохого… А однажды вечером он пришёл… нетрезвый. Сказал, что от жены ушёл, просил просто посидеть, поговорить. Я его впустила. Дура…
Её голос дрогнул. Она замолчала, собираясь с силами. Виктор сидел неподвижно, как каменное изваяние. Он уже начинал понимать, к чему она ведёт, и от этого по спине пополз ледяной холод.
— Он… напал на меня, Витя. — Каждое слово давалось ей с неимоверным трудом, она выталкивала их из себя, как острые камни. — Прямо у нас дома. В нашей квартире. Я кричала, отбивалась… но он был сильнее. А когда всё кончилось, он сказал, что если я кому-нибудь пикну, он и тебя по возвращении покалечит, и меня убьёт. И я поверила. Он был страшный в тот момент, Витя. Не тот Славка, которого мы знали… а зверь.
Виктор перестал дышать. Комната поплыла перед глазами. Славка Комаров? Их друг? Он умер лет десять назад от цирроза печени.
— Я никому не сказала, — шептала Анна. — Мне было так стыдно, так грязно… Я просто зарылась в это горе и ждала тебя. Думала, ты приедешь, обнимешь, и всё пройдёт. А через месяц я поняла, что беременна.
Она подняла на него глаза, полные слёз и бесконечной, тридцатишестилетней боли.
— У меня был выбор, Витя. Сделать аборт и жить с этой тайной. Или… или рассказать всё тебе. Я знала твой характер. Ты бы нашёл его. И сел бы в тюрьму. Наша жизнь, наши мечты о квартире, о семье — всё бы рухнуло. Ты бы сломал себе жизнь из-за него. А я… я не могла этого допустить. И я приняла решение. Страшное решение. Я решила, что это будет наш ребёнок. Твой и мой. Что я рожу его для тебя, для нас. И никогда, никогда не позволю той грязи коснуться нашей семьи.
Тишина на кухне стала звенящей. Виктор смотрел на свою жену, на эту маленькую, сгорбленную женщину, и не узнавал её. Нет, не потому, что она была чужой. А потому, что он впервые увидел ту бездну, которую она носила в себе все эти годы. Весь его гнев, вся его обида, вся ревность — всё это схлынуло в один миг, испарилось, оставив после себя лишь оглушающий шок и… безграничное, режущее сердце сострадание.
Она не предала его. Она его защищала. Она взвалила на себя этот неподъёмный груз, эту страшную тайну, и несла её в одиночку почти сорок лет, чтобы уберечь его. Чтобы у них была семья. Чтобы у него была дочь.
Её крик «это ребёнок не от тебя!» не был признанием в измене. Это был последний, отчаянный вопль, попытка защитить его даже сейчас. Защитить от правды, которая, как она и говорила, оказалась гораздо, гораздо хуже, чем он мог себе вообразить.
Он медленно протянул руку и накрыл её сцепленные пальцы. Её рука была ледяной.
— Аня… — прошептал он, и голос его сорвался. — Анечка… Господи…
И в этот момент он понял. Понял, что такое настоящая любовь и настоящая верность. Это не отсутствие проблем. Это способность нести на себе ад ради другого человека.
Глава 5. Моя дочь
Они просидели на кухне до самого рассвета. Говорили мало. Да и слова были не нужны. Виктор просто держал её руку, и в этом прикосновении было больше понимания и прощения, чем в тысячах слов. Весь мир перевернулся с ног на голову. Человек, которого он считал предателем, оказался мучеником. А трагедия, которую он воспринимал как свою личную обиду, обернулась общей, незаживающей раной.
Когда первые лучи солнца коснулись окна, Виктор встал. Он подошёл к своей куртке, висевшей на стуле, и достал из кармана сложенный вчетверо листок — направление из клиники. Он молча посмотрел на него, потом на Анну. В её глазах был немой вопрос.
Он подошёл к газовой плите, чиркнул спичкой и поднёс огонёк к уголку бумаги. Листок вспыхнул, жадно пожираемый пламенем. Виктор держал его до последнего, пока огонь не коснулся пальцев, а потом бросил догорающую бумажку в раковину. Чёрный пепел — вот всё, что осталось от его глупой, эгоистичной жажды «правды».
— Пойдём домой, Ань, — сказал он тихо.
Они вернулись в свою квартиру, которая больше не казалась чужой и враждебной. Она снова стала домом. Виктор обнял жену, крепко-крепко, пытаясь этим объятием забрать себе хотя бы частичку той боли, что она несла одна столько лет.
— Мы никогда не расскажем Кате, — сказал он твёрдо, глядя ей в глаза. — Ты слышишь? Никогда. Потому что я её отец. Я её вырастил. Я её люблю. И ничего другого в этом мире не существует.
Анна заплакала. Но это были уже другие слёзы. Не слёзы страха и отчаяния, а слёзы облегчения. Огромный камень, давивший на её душу почти всю жизнь, наконец-то был снят. Теперь она была не одна.
Вечером они праздновали юбилей Кати. Собрались самые близкие. Дочь, весёлая, сияющая, принимала поздравления. Она не знала, на краю какой пропасти её родители стояли всего пару дней назад. И никогда не узнает. Это был их общий с Анной крест и их общая тайна, скрепившая их брак сильнее, чем что-либо другое.
Когда пришло время для тоста, Виктор встал, поднял бокал. Он посмотрел на свою дочь, такую красивую, такую взрослую, и его сердце наполнилось нежностью, от которой перехватило дыхание. Вся шелуха — обиды, сомнения, биология — слетела. Осталась только суть. Чистая, безусловная любовь.
— Я хочу поднять этот бокал, — его голос звучал ровно и спокойно, — за мою любимую дочь. Катюша, ты — лучшее, что есть и было в моей жизни. Я горжусь тобой больше всего на свете. И знай, что твой отец всегда будет рядом. Будь счастлива, родная.
Он посмотрел на Анну. Она улыбалась ему сквозь слёзы. И в этой улыбке он прочитал всё: благодарность, любовь и начало их новой, по-настоящему честной совместной жизни. Жизни, где семья — это не просто кровь. Это выбор. Ежедневный выбор любить, защищать и быть рядом, несмотря ни на что.