Виктор положил трубку и блаженно улыбнулся. Таким счастливым он не чувствовал себя, наверное, с тех пор, как лет тридцать назад Марина сказала ему «да». А может, и с того дня, когда родился их первенец. Телефон в руке казался не просто куском пластика, а волшебной палочкой, исполнившей его самое заветное желание.
— Нашел! Мариша, я его нашел! — крикнул он вглубь квартиры, сбрасывая ботинки и даже не потрудившись их расшнуровать.
Из кухни выглянула Марина. Вся в муке, с передником, повязанным поверх домашнего платья, она выглядела такой родной, такой уютной. Шестьдесят лет, а в глазах все те же искорки, что и в юности.
— Кого нашел, Витенька? Опять грибы свои во сне видишь?
— Да какой там грибы! Дом! Наш дом, Мариша! У самого моря. Помнишь, как в том фильме, что мы смотрели? Белый, с синими ставнями, маленький садик, где будут цвести твои розы. И терраса… Боже, какая там терраса! Можно будет сидеть вечерами, пить чай и слушать, как волны шумят.
Он подхватил ее, покружил по тесной прихожей, не обращая внимания на ее испуганные вздохи и облако муки, поднявшееся с передника. Для него, Виктора, человека, всю жизнь отработавшего на заводе, человека прагматичного, привыкшего считать каждую копейку, этот дом был не просто недвижимостью. Это была мечта. Символ всей его жизни, доказательство того, что он все делал правильно. Он копил на него двадцать лет. Отказывал себе в новом спиннинге, Марине — в лишней кофточке. Все ради этого — ради спокойной, красивой старости на берегу моря.
— Риелтор говорит, желающих много. Надо срочно вносить залог, иначе уйдет, — тараторил он, включая старенький ноутбук. — Цена — сказка! Даже меньше, чем мы рассчитывали. Сейчас переведем аванс, и всё, считай, он наш!
Марина стояла рядом, вытирая руки о передник. Улыбка на ее лице была какой-то натянутой, вымученной. Виктор, ослепленный своим счастьем, этого не замечал. Он был уже там, в своем домике, вдыхал соленый воздух, чувствовал теплое солнце на своей седой голове.
— Ну, давай, старик, не подведи, — пробормотал он, обращаясь к ноутбуку, который, кряхтя, загружал страницу онлайн-банка. — Сейчас мы им покажем…
Он ввел пароль, и на экране появилась страница с их общим счетом. Виктор на мгновение замер. Потом моргнул. Протер глаза. Цифры на экране не менялись. Они издевательски смотрели на него, черные, холодные, безжалостные.
Он ожидал увидеть там сумму, от которой на душе становится тепло и спокойно. Сумму, которая была итогом двадцати лет его труда, его экономии, его надежд. А вместо этого… вместо этого там был почти ноль. Жалкие остатки, которых не хватило бы даже на покупку билета до того самого моря.
Комната вдруг показалась оглушительно тихой. Слышно было только, как гудит старый ноутбук и как тяжело дышит он сам. Радость, переполнявшая его секунду назад, испарилась, оставив после себя ледяную, звенящую пустоту. Он медленно, как во сне, повернул голову.
Марина стояла у кухонного стола и расставляла тарелки. Ее руки слегка дрожали. Она не смотрела на него, но Виктор чувствовал, что она все знает.
— Где деньги, Марина? — его голос прозвучал чужим, скрипучим, лишенным всяких эмоций. Словно говорил не он, а кто-то другой, кто вселился в его тело.
Она вздрогнула, будто от удара, и медленно обернулась. В ее глазах он увидел страх. И этот страх стал для него последней каплей.
Глава 2
— Я… Витя, нам нужно поговорить… — начала она, но ее голос утонул в его крике.
— ПОГОВОРИТЬ?! О чем поговорить, Марина?! О том, что ты украла нашу мечту? Мою жизнь?! — Он вскочил, опрокинув стул. Ноутбук на столе жалобно пискнул. — Ты потратила все наши сбережения?!
Он не узнавал себя. Тот спокойный, рассудительный Виктор, которого все знали, исчез. Вместо него был разъяренный, обманутый старик, чей мир рухнул в одно мгновение. Он ходил по маленькой кухне из угла в угол, как зверь в клетке, выплескивая на нее все, что кипело внутри.
— Мошенники? Тебе позвонили эти телефонные аферисты, а ты, дура старая, поверила?! Отдала им все, что мы горбатились двадцать лет?! Или что? Внуку на новую машину? Дочери на ипотеку? КУДА ТЫ ДЕЛА ДЕНЬГИ?!
Марина молчала, сжавшись в комок у стола. Каждое его слово било ее наотмашь. Она пыталась что-то сказать, вставить хоть слово, но он не слушал. Он не хотел слушать. Он хотел обвинять, кричать, причинять боль — такую же сильную, какую сейчас чувствовал сам.
— Я… я все объясню, только успокойся, пожалуйста…
— Успокоиться?! — взревел он. — Я не успокоюсь! Никогда! Ты предала меня, Марина. Предала. Двадцать лет… Каждая копейка… Я помню, как мы отказывались от отпуска, чтобы лишнюю тысячу отложить. Я помню, как ты штопала мне носки, потому что новые — это дорого. И все ради чего? Чтобы ты одним махом все это… уничтожила?
Он схватил со стола первую попавшуюся тарелку и с силой швырнул ее в стену. Осколки брызнули во все стороны. Марина вскрикнула и закрыла лицо руками. Этот звук немного отрезвил его. Он посмотрел на свои трясущиеся руки, на разбитую посуду, на испуганную жену и почувствовал омерзение к самому себе. Но стыд был слабее обиды.
— Я не хочу тебя видеть, — процедил он сквозь зубы, схватил с вешалки куртку и выбежал из квартиры, хлопнув дверью так, что в подъезде посыпалась штукатурка.
Следующие несколько дней превратились в ад. Они жили в одной квартире, но стали чужими людьми. Спали в разных комнатах. Ели в разное время. Молчали. Тишина в доме стала плотной, тяжелой, ее можно было резать ножом. Виктор целыми днями пропадал в гараже, перебирая старые инструменты, лишь бы не возвращаться домой. В голове он снова и снова прокручивал тот день. Боль от потери мечты смешивалась с горечью предательства. Он мысленно уже подавал на развод, делил их скромную квартиру, старую дачу. Ему казалось, что он больше никогда не сможет доверять женщине, с которой прожил сорок лет. Она разрушила все. Не только его мечту о домике, но и их общее прошлое, которое теперь казалось одной большой ложью.
Марина тоже изменилась. Первые дни она ходила тихая, заплаканная, пыталась заговорить с ним, но натыкалась на ледяную стену. А потом что-то в ней переменилось. Она выпрямилась, в ее глазах вместо страха появилось какое-то спокойное, упрямое выражение. Она больше не пыталась оправдываться. Она ждала.
Глава 3
На исходе недели Виктор, измученный собственным гневом и тягостным молчанием, решил, что так больше продолжаться не может. Нужно было ставить точку. Он вошел в комнату, где сидела Марина с вязанием в руках, и сел напротив. Он приготовил целую речь — жесткую, обвинительную, окончательную.
— Марина, я думаю, нам…
— Подожди, — тихо перебила она, откладывая спицы. Она встала, подошла к старому комоду, где хранились их документы, и достала оттуда пухлую пластиковую папку. Она положила ее на стол перед ним.
Виктор с недоумением посмотрел на папку, потом на нее.
— Что это?
— Посмотри, — так же тихо сказала она.
Он с раздражением открыл папку. Первым, что он увидел, был бланк какой-то заграничной клиники. Немецкий язык. Он ничего не понял. Дальше шли какие-то медицинские выписки, результаты анализов с пугающими терминами. Он листал их, и его раздражение сменялось недоумением. Что все это значит? Причем тут эти бумаги?
Потом он наткнулся на счет. Сумма, прописанная внизу, заставила его сердце пропустить удар. Она почти точь-в-точь совпадала с той, что исчезла с их счета. Сердце заколотилось, в горле пересохло.
Последним документом в папке было письмо. Написанное от руки, на обычном тетрадном листке. Он узнал этот почерк. Это был почерк Лены, младшей сестры Марины.
«Мариночка, родная моя! Я не знаю, какими словами благодарить тебя. Врачи говорят, операция прошла успешно. Они говорят, что я буду жить. И все это благодаря тебе. Ты отдала за меня все, я знаю. Прости меня за это. Я всю жизнь буду молиться за тебя и Виктора. Ты не просто сестра, ты мой ангел-хранитель. Если бы не ты…»
Виктор несколько раз перечитал эти строчки. Пазл в его голове начал складываться, но картина получалась такой чудовищной, что мозг отказывался ее принимать. Он поднял глаза на жену. Она смотрела на него спокойно, без страха, с какой-то тихой грустью.
— У Ленки… рак? — выдавил он из себя.
Марина кивнула.
— Редкая форма. Наши врачи отказались. Сказали, безнадежно. Единственный шанс — экспериментальная операция в Германии. Шанс был крошечный. И стоил он… вот столько.
Она кивнула на папку.
Тишина снова повисла в комнате. Но это была уже другая тишина. Не враждебная, а оглушающая.
Глава 4
— Почему… почему ты мне не сказала? — прошептал Виктор. Голос его не слушался.
Марина горько усмехнулась. В этой усмешке было столько боли и застарелой обиды, что Виктору стало не по себе.
— А что бы ты сказал, Витя? — спросила она, и впервые за все эти дни в ее голосе прорезался металл. — Что бы ты сказал, если бы я пришла к тебе и попросила отдать все наши деньги на операцию для моей «непутевой» сестры? Для Ленки, которую ты всю жизнь считал обузой? Нахлебницей?
Он молчал. А что он мог сказать? Ведь это была правда. Он никогда не любил ее сестру. Лена была полной его противоположностью — легкая, немного взбалмошная, не умеющая копить деньги, живущая одним днем. Он всегда считал, Vто она просто пользуется добротой Марины. И он действительно никогда бы не согласился. Дом у моря — это было реальное, осязаемое. А эфемерный шанс на спасение Лены… Нет, его прагматичный ум никогда бы этого не принял.
— Я знала, что ты не согласишься, — продолжала Марина, глядя ему прямо в глаза. — Ты бы сказал, что это безумие. Что мы останемся ни с чем. Что Лена сама виновата в своей жизни. Ты бы нашел тысячу правильных, логичных причин, чтобы отказать. И я бы, наверное, даже послушалась тебя. И Лена бы… умерла.
Она сделала паузу, переводя дыхание.
— Пойми, Витя. В тот момент, когда я узнала диагноз, я выбирала не между домом у моря и деньгами. Я выбирала между жизнью моей сестры и ее отсутствием. Я не могла выбрать второе. НЕ МОГЛА. Она — единственное, что осталось у меня от моей семьи, от моего детства. Я ее на руках носила, когда мама умерла. Как я могла просто… отвернуться?
Виктор сидел, глядя на папку, и чувствовал, как его мир, который он так тщательно выстраивал все эти годы, рушится, превращаясь в пыль. Но на этот раз ему не было больно. Ему было стыдно. Жгучий, всепоглощающий стыд заливал его изнутри, выжигая остатки гнева и обиды.
Он вдруг вспомнил. Вспомнил, как эта самая «непутевая» Лена, тогда еще совсем девчонка, сидела с их больным сыном ночи напролет, чтобы они с Мариной могли поспать. Как она приезжала на дачу и полола грядки, смеясь и рассказывая анекдоты, когда у них уже не было сил. Как она приносила им первые огурцы со своего огорода, радуясь, как ребенок. Она отдавала им то, что у нее было — свое время, свое тепло, свою любовь. А он… Он все это измерял деньгами.
Его мечта о домике у моря вдруг показалась ему такой мелкой, такой эгоистичной. Он гнался за призраком будущего, за красивой картинкой, и совершенно перестал замечать настоящее. Он перестал видеть людей, которые были рядом. Он чуть не потерял жену, самого близкого человека, из-за своей черствости, из-за своей слепоты.
Глава 5
Виктор медленно поднялся. Ноги были ватными. Он подошел к Марине, которая стояла у окна, отвернувшись, и так же медленно, неуверенно, обнял ее за плечи. Она вздрогнула, но не отстранилась.
— Прости меня, — прошептал он ей в волосы, пахнущие чем-то родным, яблоками и домом. — Прости меня, Мариша. Я… я такой дурак.
Слезы, которых он не чувствовал со времен смерти отца, покатились по его щекам. Он плакал не о доме, не о деньгах. Он плакал о своей глупости, о своей жестокости. О тех страшных словах, что он наговорил ей.
Марина повернулась к нему в его объятиях, и он увидел, что она тоже плачет. Но это были тихие, светлые слезы.
— Ты правильно сделала, — сказал он, глядя в ее заплаканные, но такие любимые глаза. — Ты все сделала правильно. Жизнь… она важнее любого дома.
Они стояли так посреди комнаты, обнявшись, двое пожилых людей, чья мечта рухнула. Но они оба понимали, что на самом деле ничего не рухнуло. Наоборот. Что-то очень важное, что почти рассыпалось под гнетом быта и погони за материальным, сейчас, пройдя через это страшное испытание, отстроилось заново. Стало только крепче.
Домика у моря у них не будет. Может быть, никогда. Но в тот момент, глядя на свою жену, Виктор понял, что его дом — здесь. Он всегда был здесь. В этой маленькой квартире, в ее уставшей улыбке, в тепле ее рук. И никакие деньги мира не смогут купить этого.
Он нежно поцеловал ее в мокрую от слез щеку и впервые за много-много лет сказал три самых главных слова, которые почти забыл за суетой жизни:
— Я тебя люблю.
И в этом не было ни капли лжи.