В нашем доме всегда пахло двумя вещами: яблочным пирогом и старыми книгами. Пирог пекла я, а книги писал мой муж, Игорь Петрович, известный, как он сам любил говорить, «в узких кругах широкой общественности» писатель. Сорок лет я была его музой, его первым читателем, его личным, неоплачиваемым редактором. Я знала каждую запятую в его романах, каждый поворот сюжета, каждую метафору, которую он потом с гордостью зачитывал на литературных вечерах, будто она родилась у него в одночасье, гениальным озарением, а не в муках наших с ним ночных бдений на кухне.
Наша жизнь текла, как полноводная, но тихая река. Утром – его кофе с единственным куском сахара, днем – звенящая тишина в его кабинете, нарушаемая лишь стуком клавиатуры, вечером – обсуждение написанного. Я жила его творчеством, его успехами, его неудачами. Свои собственные стихи, написанные когда-то в юности, я засунула в самую дальнюю папку на антресолях. Филологический диплом пылился там же. В мире мог быть только один талант, и этот талант сидел в кабинете, требуя тишины и вдохновения.
А потом в наш дом просочился третий запах.
Сначала я не придала ему значения. Легкий, цветочный, неуловимый шлейф на шарфе Игоря. «На почте, наверное, надушилась какая-то дамочка», – отмахнулся он. Я поверила. Зачем бы ему врать? Мы были вместе с двадцати лет, мы были одним целым. Так мне казалось.
Запах становился настойчивее. Он поселился на лацканах его пиджаков, на обивке его кресла. Он был сладким, приторным, как ликер, и совершенно чужим в нашем мире книжной пыли и корицы.
А потом я познакомилась с источником этого запаха. Наша новая соседка с пятого этажа, Марина. Ей было лет сорок пять, яркая, громкая, с копной огненно-рыжих волос и жадным до жизни взглядом. Она столкнулась со мной у лифта, и меня буквально окутало этим самым ароматом.
– Ой, вы ведь Вера Степановна? Жена того самого Игоря Петровича? – пропела она, заглядывая мне в глаза с таким щенячьим восторгом, что стало неловко. – Я его такая поклонница! Такая глубина, такая мощь! Вы, наверное, невероятно счастливы жить с гением!
Я что-то пробормотала в ответ, чувствуя, как холодеют пальцы. С того дня «творческие поиски» Игоря стали более интенсивными. Он начал задерживаться в кабинете допоздна. Иногда я слышала, как он с кем-то тихо разговаривает по телефону, а на мой вопрос отвечал: «С редактором, Верочка, с редактором. Обсуждаем детали нового романа».
Новый роман… Он говорил, что это будет его magnum opus. История о зрелой любви, о последнем, всепоглощающем чувстве, которое настигает художника на закате лет. «Ты же понимаешь, – говорил он мне, заглядывая в глаза с той самой искренностью, которой я верила сорок лет, – мне нужно вдохновение. Новая струя. Новая эмоция».
Я кивала. Я приносила ему чай с лимоном. Я правила его неуклюжие предложения, в которых «зрелый художник» вёл себя, как влюбленный подросток. А сама начала замечать странности.
Шумные вечера в квартире Марины, когда Игорь якобы «прогуливался, чтобы проветрить голову». Его внезапная любовь к прогулкам. Раньше его из кабинета было не вытащить. А тут… «Пройдусь, Вера, подышу воздухом. Мысли в порядок приведу». И возвращался он через два часа, пахнущий морозом и… чужими духами.
Последний гвоздь в крышку гроба моего сорокалетнего брака забило простое сообщение в его телефоне, который он по рассеянности оставил на кухонном столе. Экран засветился, и я увидела строчку от «Марины (соседки)»: «Мой гений, жду тебя сегодня. Вдохновение готово и остывает».
В тот момент что-то внутри меня оборвалось. Струна, которая натягивалась так долго, лопнула с оглушительным звоном, но… только в моей голове. Внешне я осталась спокойна. Я не стала бить посуду. Не стала кричать. Я просто посмотрела на его телефон, потом в окно, на огни большого города.
Я молчала.
Боль была острой, физической, будто мне вырвали часть души без анестезии. Хотелось выть, хотелось ворваться в его кабинет и швырнуть ему в лицо этот телефон. Но я представила эту сцену: его снисходительное лицо, его оправдания про «это не то, что ты подумала», про «творческих людей», которые «живут иначе». И я поняла, что не хочу этого. Не хочу быть банальной обманутой женой, устраивающей истерики. Это было бы слишком просто. Слишком унизительно.
Нет. Я сделаю по-другому.
В ту ночь, пока Игорь «вдохновлялся» этажом выше, я поднялась на антресоли. Нашла свой старый диплом, сдула с него пыль десятилетий. Нашла папку со стихами. Перечитала их. Они были наивными, юношескими, но… живыми. В них была я. Та, которую я похоронила под стопками рукописей мужа.
Я села за свой старенький ноутбук, который использовала только для рецептов и общения с племянницей. Открыла пустой документ Word. Пальцы сами легли на клавиатуру.
И я начала писать. Не о своей боли. Не о предательстве. Я начала писать о них. О «гениальном писателе» на закате лет и его восторженной «музе». С холодной, почти документальной точностью.
Я всё знала. Я всё видела. И я всё записала.
Глава 2
Время разделилось на «до» и «после». Внешне всё оставалось по-прежнему. Я так же варила ему утренний кофе, готовила его любимый борщ и с понимающей улыбкой слушала рассказы о «муках творчества». Игорь, ослеплённый своей новой страстью и собственной гениальностью, ничего не замечал. Он был настолько поглощён собой, что мир вокруг него сузился до двух точек: его кабинета и квартиры Марины. Моё существование стало для него чем-то вроде удобного предмета интерьера. Я – та, кто обеспечивает быт, уют и алиби.
– Верочка, ты просто святая, – говорил он мне иногда, возвращаясь поздно вечером, благоухая чужим парфюмом. – Так меня понимаешь. Этот роман… он высасывает все соки. Я так устаю.
Я кивала и подливала ему чаю. А внутри меня горел холодный огонь.
Каждую ночь, когда он засыпал, я уходила на кухню. Мой старенький ноутбук стал моим единственным другом и союзником. Я писала.
Сначала это было похоже на ведение дневника. Я просто фиксировала события. «Сегодня он принёс ей орхидею в горшке. Сказал мне, что купил для нашего балкона, но цветок „не вписался в интерьер“. Вечером я видела эту орхидею у неё на подоконнике».
«Они громко смеялись. Я слышала обрывки фраз через вентиляцию. Он читал ей свои новые главы. Те самые, которые я правила вчерашней ночью, вычищая из них грамматические и стилистические ошибки».
Постепенно сухие факты стали обрастать плотью. Я описывала её – не зло, не карикатурно, а с исследовательской дотошностью. Её манеру заламывать руки, когда она говорила о «высоком». Её привычку носить слишком короткие юбки. Её любовь к дешёвым, но броским украшениям. Я дала ей имя – Лилия. Потому что она казалась такой же кричащей и простой.
Его я назвала Мастером. Мастер Арсений. Я описывала его привычки, его жесты, его любимые фразы, которые он повторял годами. Его самолюбование, его эгоизм, его уверенность в собственной неотразимости. Я вытаскивала на свет всё, что копилось во мне сорок лет: мелкие обиды, проглоченные унижения, невысказанные упрёки. Всё то, что я раньше списывала на «сложный характер гения».
Моя книга становилась историей не просто об измене. Она становилась историей о женщине, живущей в тени. О женщине, чей мир был построен вокруг другого человека, и вот этот человек решил вынуть из фундамента главный камень.
Однажды Игорь застал меня за работой. Он вошёл на кухню за стаканом воды и с удивлением посмотрел на меня.
– Ты чего не спишь? – спросил он, щурясь от света монитора.
– Да так, – спокойно ответила я, не отрывая взгляда от экрана. – Рецепты смотрю. Хочу завтра что-нибудь новое приготовить.
Он подошёл ближе, снисходительно заглянул мне через плечо. На экране был текст.
– Это что? Роман пишешь? – усмехнулся он. – Решила по моим стопам пойти, Верочка?
В его голосе было столько снисхождения, столько пренебрежения, что у меня на мгновение перехватило дыхание. Для него я была лишь тенью, кухаркой, домработницей. Мысль о том, что я тоже могу создавать, казалась ему смешной.
– Просто заметки для себя, – ровно ответила я. – Память уже не та, знаешь ли. Записываю, чтобы не забыть.
– Ну-ну, пиши, – он покровительственно похлопал меня по плечу и ушёл. – Главное, чтобы борщ не пригорел.
В ту ночь я дописала последнюю главу. Я перечитала рукопись от начала и до конца. Это было жестоко. Это было беспощадно. Но это была правда. Моя правда. В каждой строчке сквозила боль, переплавленная в холодную, острую иронию.
Теперь нужно было сделать следующий шаг.
Я вспомнила о своей институтской подруге, Лене. Когда-то мы вместе мечтали о литературной карьере. Но её судьба сложилась иначе – она не вышла замуж за «гения», а пошла работать в крупное издательство и со временем стала там главным редактором. Мы редко виделись, но каждый Новый год обменивались открытками.
Я нашла её номер. Руки дрожали, когда я нажимала на кнопки. Что я ей скажу? «Привет, Лена, помнишь меня? Я тут сорок лет была тенью мужа, а теперь написала книгу о его измене. Не хочешь почитать?» Звучало жалко и безумно.
Но Лена ответила сразу. Её голос был таким же тёплым и энергичным, как и тридцать лет назад. Мы проговорили почти час – о детях, о жизни, о прошлом. И в конце, набравшись смелости, я сказала:
– Лен, у меня тут… есть один текст. Не могла бы ты взглянуть? Просто ради старой дружбы. Можешь даже не отвечать, если это полная ерунда.
– Вера, ты что-то написала? Серьёзно?! Конечно, присылай! Прямо сейчас!
Я отправила файл. В теме письма написала: «Просто заметки для себя». И впервые за много месяцев почувствовала не боль, а азарт. Страшный, леденящий душу, но такой пьянящий азарт игрока, который поставил на кон всё, что у него осталось.
Глава 3
Ответ от Лены пришёл через три дня. Это было короткое сообщение: «Вера, позвони мне. Срочно». У меня внутри всё оборвалось. Провал. Полная ерунда. Зачем я вообще в это ввязалась? Опозорилась перед подругой…
Я перезванивала ей с ватными ногами.
– Вера? Это… это просто бомба! – закричала она в трубку так, что я чуть не выронила телефон. – Кто это написал? Ты? Сама?
– Я… – только и смогла выдохнуть я.
– Слушай меня внимательно. Это не просто «заметки». Это готовый роман. Острый, злой, до боли правдивый. Я читала и не могла оторваться! Мы это издаём. Однозначно.
Издаём. Слово прозвучало, как выстрел в оглушительной тишине моей кухни.
– Но, Лена… там же… всё так узнаваемо…
– Вот именно! – воскликнула она. – В этом вся соль! Конечно, мы изменим имена, какие-то детали. Но дух, нерв этой истории – его нужно сохранить! Вера, люди обожают читать о чужих тайнах, особенно о тайнах «великих». Ты дала им именно это.
Мы договорились о встрече. Я впервые за много лет соврала Игорю. Сказала, что еду к больной тёте в Подмосковье. Он даже не стал вникать, лишь рассеянно кивнул: «Да-да, конечно, поезжай, Верочка». Он был занят – у него с Мариной намечался «творческий уик-энд» в загородном пансионате.
В издательстве всё было как в тумане. Серьёзные люди, кожаные кресла, запах типографской краски. Лена представила меня как «нового автора». Я подписала договор. Я выбрала себе псевдоним – Анна Громова. Громова – от слова «гром». Мне хотелось, чтобы он грянул внезапно.
Следующие несколько месяцев прошли в тайной работе. Пока Игорь «вдохновлялся» своей музой, я вела тихую партизанскую войну. Ночами, заперевшись на кухне, я переписывалась с редактором, вносила правки, обсуждала детали. Игорь, погруженный в свой «гениальный» роман и не менее гениальные отношения, становился всё более рассеянным и самодовольным. Он даже не замечал моей отстранённости, моих горящих глаз, моих ночных бдений.
– Что-то ты похудела, Верочка, – сказал он как-то за ужином. – Не болеешь?
– Просто увлеклась новым хобби, – ответила я, помешивая суп.
– А, те твои записи… Ну, если это тебя развлекает, – он махнул рукой. Его снисходительность больше не ранила. Она меня забавляла. Он был похож на самовлюблённого индюка, который не замечает, как для него уже готовят праздничный ужин.
Книга получила название «Рецепт предательства». На обложке – расколотая чашка на фоне книжных полок. Просто и со вкусом.
Работа над книгой стала для меня настоящей терапией. Выплёскивая на страницы свою боль, я освобождалась от неё. Я анализировала наши сорок лет брака, и пелена «гениальности» спадала с моих глаз. Я видела не великого писателя, а уставшего, эгоистичного мужчину, который всю жизнь пользовался моей любовью и моей преданностью. Предательство с Мариной было не причиной, а следствием. Последней каплей, которая переполнила чашу.
Я перестала его жалеть. Я перестала его любить. Осталось только холодное, отстранённое любопытство хирурга, препарирующего застарелую болезнь.
Игорь тем временем закончил свой роман. Он был невероятно горд собой.
– Это лучшее, что я написал, Вера! – вещал он, размахивая распечаткой. – Здесь столько страсти, столько жизни! Марина – она не просто женщина, она – стихия! Она разбудила во мне вулкан!
Я молча взяла рукопись. Пробежала глазами несколько страниц. Это было ужасно. Напыщенно, фальшиво, полно штампов о «роковой страсти» и «поздней любви». Я не сказала ни слова. Я просто пожала плечами: «Тебе виднее, ты же у нас гений». И впервые за сорок лет не стала ничего править.
Наступил день, когда мне позвонили из издательства и сказали, что книга ушла в печать. Я сидела на кухне и смотрела в окно. Шёл дождь. Мне не было страшно. Мне не было радостно. Было только ощущение пустоты и… завершённости. Я поставила точку. Не только в романе, но и в своей прошлой жизни.
Оставалось только дождаться, когда грянет гром.
Глава 4
Гром грянул через две недели. Тихо и незаметно.
Книга «Рецепт предательства» Анны Громовой появилась на полках магазинов. Сначала на неё не обратили особого внимания. Очередная «женская проза» о несчастной любви. Но потом кто-то из литературных критиков, известный своей въедливостью, написал короткую, но ядовитую рецензию: «Любопытный дебют. Автор с хирургической точностью описывает быт и нравы нашего литературного Олимпа. А главный герой, „Мастер Арсений“, до боли напоминает одного нашего маститого классика, как раз работающего над романом о всепоглощающей страсти…»
И фитиль был подожжён.
Сначала начался шёпот в литературных кругах. Потом – обсуждения в социальных сетях. Люди начали сопоставлять факты: известный писатель, живущий в старом доме в центре Москвы, его преданная жена-филолог, яркая соседка… Детали, которые я так тщательно описывала, – любимая марка коньяка Мастера, его привычка грызть дужку очков, даже кличка его старого кота – всё это складывалось в один, до боли узнаваемый пазл.
Имя Игоря Петровича всплыло моментально.
Первой позвонила моя племянница.
– Тётя Вера… Ты читала новую книгу Анны Громовой? – её голос дрожал от волнения. – Там… там всё так похоже на вас с дядей Игорем… Это просто совпадение, да?
– Конечно, совпадение, милая, – спокойно ответила я.
Игорь и Марина ничего не подозревали. Они были слишком заняты собой и подготовкой к презентации его «шедевра». Они жили в своём выдуманном мире, где он – гений, а она – его муза.
А потом им прислали эту книгу. Кто-то из «доброжелателей», с ехидной запиской: «Игорь, Марина, почитайте на досуге. Освежает!»
Я была дома, когда Игорь вернулся с презентации своего романа. Он ворвался в квартиру, как фурия. Его лицо было багровым, глаза метали молнии. В руках он сжимал мою книгу. Мой «Рецепт предательства».
– ЭТО ЧТО ТАКОЕ?! – заорал он, швыряя книгу на стол. Она ударилась о вазу и отлетела на пол.
Я медленно подняла глаза от своего вязания. Впервые в жизни я не боялась его гнева.
– Книга, – спокойно ответила я. – Автор – Анна Громова. Говорят, неплохо написано.
– Не прикидывайся идиоткой! – он задыхался от ярости. – Это ты написала! ТЫ! Каждое слово… каждая деталь… Ты всё знала? Ты следила за мной?
– Я не следила, Игорь. Я просто жила здесь. И у меня, в отличие от тебя, хорошая память. На запахи, на слова, на ложь.
Он смотрел на меня так, будто видел впервые. Не как на жену, не как на тень, а как на совершенно незнакомого, опасного человека.
– Но… как ты могла? Выставить меня на посмешище! Меня! И Марину! Она в истерике! Вся Москва теперь над нами смеётся! Ты разрушила мою репутацию! Мою жизнь!
– Свою репутацию ты разрушил сам, – я встала, чувствуя, как во мне просыпается ледяное спокойствие. – Когда решил, что тебе всё позволено. Когда врал мне в глаза, возвращаясь от неё. Когда считал меня глупой мебелью, которая ничего не видит и не понимает. Ты сам дал мне сюжет, Игорь. Ты сам дал мне материал. Я его просто записала.
Он осел на стул, обхватив голову руками. Вся его напыщенная гениальность слетела с него, как мишура. Передо мной сидел растерянный, униженный, стареющий мужчина.
– Что… что теперь будет? – прошептал он.
– А ничего, – сказала я, подходя к двери своей комнаты. – Я подаю на развод. Я больше не хочу быть музой в тени. Я хочу быть автором. Своей собственной жизни.
Я закрыла за собой дверь. А из-за стены доносились его тихие, задушенные рыдания. В тот момент я не чувствовала ни злорадства, ни жалости. Только оглушительную, всепоглощающую свободу. Гром грянул. И после него воздух стал чистым и свежим.
Глава 5
Развод прошёл на удивление тихо. Игорь был сломлен. Он не спорил, не возражал, молча подписал все бумаги. Публичный скандал выбил у него почву из-под ног. Его мир, построенный на самолюбовании и поклонении, рухнул в одночасье.
Его новый роман, тот самый «шедевр», с треском провалился. Критики, которые ещё вчера называли его «мастером слова», теперь писали язвительные рецензии, находя в его напыщенных строках о «великой страсти» параллели с карикатурным Мастером Арсением из моей книги. Читатели смеялись. Издатели, с которыми он работал десятилетиями, начали избегать его звонков. Он стал токсичным. Смешным.
Марина исчезла из его жизни так же стремительно, как и появилась. Она не выдержала позора. Одно дело – быть тайной музой гения, и совсем другое – героиней скандального романа, где все твои секреты выставлены на всеобщее обозрение. Говорят, она продала квартиру и уехала из города.
А моя жизнь… моя жизнь только начиналась.
«Рецепт предательства» стал бестселлером. Люди устали от фальшивых историй и хотели правды, пусть и горькой. Меня, Анну Громову, начали приглашать на интервью, на литературные вечера. Сначала я отказывалась. Я боялась публичности, боялась, что все увидят во мне не писательницу, а просто обиженную жену.
Но Лена меня переубедила. «Ты не мстила, Вера, – сказала она мне. – Ты восстановила справедливость. Ты дала голос тысячам женщин, которые молчали так же, как и ты. Иди и говори с ними».
И я пошла. На свою первую встречу с читателями я надела яркое синее платье, которое купила на первый гонорар. Я смотрела в зал, полный женщин – молодых и пожилых, и видела в их глазах узнавание. Они задавали мне вопросы, они делились своими историями, они благодарили меня. И я поняла, что моя книга – это не просто месть. Это история об обретении себя.
Я сняла небольшую, но уютную квартиру с видом на старый сквер. Купила новый ноутбук. И продолжила писать. У меня больше не было необходимости прятаться на кухне по ночам. Я писала, когда хотела. Писала о том, что меня волновало. О женской доле, о потерянном времени, о том, что начать новую жизнь никогда не поздно.
…Сегодня я сижу за столиком на большом книжном фестивале. Передо мной – стопка моей новой книги, «Послевкусие». Ко мне тянется длинная очередь. Я подписываю экземпляры, улыбаюсь, обмениваюсь парой фраз с читателями.
В какой-то момент я поднимаю глаза и вижу в толпе его. Игоря. Он сильно постарел, осунулся. Стоит в стороне, в старом, поношенном пальто, и смотрит на меня. В его взгляде нет ненависти. Только растерянность, непонимание и… что-то похожее на запоздалое раскаяние. Наши глаза встречаются на секунду. Я не отворачиваюсь. Я просто вежливо киваю ему, как старому, почти забытому знакомому. И возвращаюсь к своим читателям.
Ко мне подходит молодая женщина.
– Анна… то есть, Вера Степановна, – смущаясь, говорит она. – Спасибо вам. Ваша первая книга… она мне так помогла. Я тоже… я тоже начала писать.
Я смотрю на неё, на её сияющие глаза, и понимаю, что всё сделала правильно. Я победила. Но моя победа – не в его унижении. Моя победа – вот в этих глазах. В том, что моя история помогла кому-то ещё найти свой голос.
Я беру ручку и пишу на титульном листе её экземпляра: «Никогда не бойтесь поставить точку. Иногда это начало самой интересной главы».
Я молчала сорок лет. А теперь мой голос звучит так громко, что его слышат тысячи. И этот голос уже никто не сможет заглушить.