За окном серело. Ноябрьский вечер лениво опускался на город, укутывая крыши домов и голые ветви деревьев в промозглую дымку. Но в нашей кухне было тепло и уютно. Пахло запеченной курицей с яблоками и корицей, тихонько тикали старинные часы на стене — подарок свекрови на нашу первую годовщину, — и мягкий свет абажура заливал стол, накрытый на двоих. Все как всегда. Все как последние двадцать лет.
Я, Вера Степановна, поправила скатерть, бросила последний взгляд на свое отражение в темном стекле окна. Обычная женщина, пятьдесят два года. В уголках глаз — сеточка морщинок, которые появлялись, когда я смеялась. В волосах, собранных в аккуратный пучок, — благородная седина, которую я не спешила закрашивать. Николай говорил, что она мне идет. Говорил…
Я ждала его. Немного волновалась, потому что он задерживался дольше обычного, а на звонки отвечал коротко и сухо: «Еду». Усталость, наверное. Конец года, на работе завал. Я приготовила его любимое блюдо, чтобы порадовать, чтобы он вошел в дом и сразу почувствовал — здесь его ждут, здесь его тихая гавань.
Наконец щелкнул замок. Я поспешила в прихожую.
– Коля, ты приехал! А я уже волноваться начала. Проходи, мой руки, ужин на столе.
Николай вошел, не глядя на меня. Скинул пальто на вешалку как-то небрежно, бросил портфель на тумбочку. Что-то в его движениях было чужое, резкое. Он не обнял меня, как делал это обычно, даже по привычке. Прошел на кухню, сел за стол и уставился в тарелку.
– Что-то случилось на работе? — спросила я, ставя перед ним тарелку с дымящейся курицей.
– Нет, — его голос был глухим, как будто доносился из-под воды. — На работе все по-старому.
Я села напротив, налила нам обоим чаю. Тишина, нарушаемая лишь тиканьем часов, становилась густой, почти осязаемой. Я чувствовала ее кожей. Тревога, до этого бывшая лишь легким уколом, теперь превращалась в тупую, ноющую боль где-то под ложечкой.
– Коля, поговори со мной. Я же вижу, что-то не так.
Он поднял на меня глаза. Взгляд был холодным, отстраненным. Словно смотрел не на жену, с которой прожил два десятка лет, вырастил двоих детей и делил одну постель, а на постороннего человека. На помеху.
– Вера, нам нужно поговорить.
Сердце пропустило удар, а потом забилось часто-часто, как испуганная птица в клетке. Эти слова… Сколько раз я слышала их в фильмах, читала в книгах? Они никогда не предвещали ничего хорошего.
– Я ухожу.
Воздух застыл. Тиканье часов вдруг стало оглушительным, невыносимым. Я смотрела на него, на его сжатые губы, на напряженную линию подбородка, и не могла поверить. Это какая-то глупая, злая шутка. Он сейчас усмехнется, скажет, что разыграл меня. Но он не усмехался.
– Куда? — выдохнула я. Губы меня не слушались.
– К другой женщине, — отрезал он, все так же не отводя взгляда.
Слова падали в тишину, как камни в глубокий колодец. Другая… женщина…
Мир покачнулся. Аромат печеных яблок вдруг стал приторным, удушливым. Свет лампы — невыносимо ярким.
– Я полюбил другую, — продолжил он, и в его голосе не было ни капли сожаления, только холодная, жестокая констатация факта. — Она молодая и понимает меня. А ты… Ты только требуешь.
*Требую?*
Это слово взорвалось у меня в голове фейерверком боли и обиды. Я требую? Я, которая вставала в шесть утра, чтобы приготовить ему завтрак? Я, которая гладила его рубашки до идеальной складки на рукаве? Я, которая отказалась от аспирантуры, потому что родилась Катюша, а потом Андрей, и им нужна была мать? Я, которая помнила дни рождения всех его родственников и выбирала им подарки? Я, которая создавала этот уют, эту тихую гавань, куда он спешил после работы? *Это* называется «требуешь»?
Я хотела закричать, бросить в него тарелку, высказать все, что клокотало сейчас внутри. Но я не могла. Из горла вырвался лишь тихий, сдавленный стон. Руки задрожали, и я вцепилась в край стола, чтобы не упасть.
Мир, который я строила двадцать лет, кирпичик за кирпичиком, рухнул в одно мгновение. Он не просто треснул, как старая фарфоровая чашка. Он разлетелся на тысячи мелких, острых осколков, и каждый из них впивался мне в сердце.
– Что я требовала, Коля? — мой голос был едва слышен. — Внимания? Участия? Чтобы ты хотя бы раз в год вспомнил о годовщине нашей свадьбы без моего напоминания?
– Вот видишь! — он вскочил, опрокинув стул. — Опять упреки! Я устал от этого. Устал от вечного чувства вины. С ней… с ней все легко. Она просто радуется тому, что я есть.
Он пошел в спальню. Я слышала, как скрипнули дверцы шкафа, как он торопливо бросает вещи в дорожную сумку. Каждый звук был пыткой. Я сидела, окаменев, и смотрела на нетронутый ужин. Курица остывала. Семья остывала. Жизнь остывала.
Он вышел через несколько минут. В пальто, с сумкой в руке. Остановился в дверях кухни.
– Ключи оставлю на тумбочке. Насчет развода и раздела… поговорим позже. Через адвоката.
И он ушел. Дверь захлопнулась, и этот звук стал финальным аккордом моей прошлой жизни.
Я осталась одна. В пустой кухне. С остывшим ужином. И с оглушительной тишиной, в которой эхом отдавались его последние слова: «Она молодая и понимает меня, а ты только требуешь».
Я не плакала. Слез не было. Была только пустота. Ледяная, бездонная пустота на месте души. Я медленно подняла руку и коснулась щеки. Холодная. Я посмотрела на часы. Они все еще тикали. Безразлично отмеряли первые минуты моей новой, никому не нужной жизни. Жизни, в которой меня больше не любили. Жизни, в которой я, оказывается, только требовала.
### Глава 2. Руины и первый росток
Ночь прошла в тумане. Я не спала. Сидела в кресле в гостиной, укутавшись в плед, и смотрела в темноту. Дом, который всегда был моей крепостью, теперь казался чужим и враждебным. Каждый угол, каждая вещь кричали о нем, о нашей общей жизни, которой больше не было. Вот его любимая чашка на кухонном столе. Вот вмятина на диване, где он всегда сидел. Вот книга, которую он не дочитал, с закладкой на середине…
Утром я позвонила детям. Сначала Кате.
– Мамочка, что случилось? У тебя голос странный.
Я попыталась говорить ровно, но голос предательски дрогнул.
– Катюша… папа ушел.
На том конце провода повисла тишина. Потом испуганный, недоверчивый шепот:
– Как ушел? Куда?
– К другой.
Катя примчалась через час. Влетела в квартиру, бледная, с перепуганными глазами. Увидела меня, сидящую в том же кресле, и бросилась на колени, обняла. И тут меня прорвало. Я рыдала у нее на плече, как маленькая девочка, — горько, безутешно, захлебываясь слезами и обидой. Всю боль, весь шок, весь ужас прошедшей ночи я выплакивала в ее теплую кофту.
– Мамочка, милая моя, ну не надо, — шептала она, гладя меня по волосам. — Он не стоит твоих слез. Слышишь? Не стоит.
Потом позвонили Андрею. Он был в другом городе, в командировке. Его реакция была другой — мужской, резкой. Гнев. Я слышала, как он сдерживается, чтобы не закричать в трубку.
– Я приеду. Я с ним поговорю. Как он мог?!
– Не надо, сынок, — остановила я его. — Не унижайся. Он все решил.
Начались дни, похожие на страшный, затянувшийся сон. Процесс развода. Николай общался со мной через адвоката. Холодно, по-деловому. Будто мы не прожили вместе двадцать лет, а были чужими людьми, делящими квадратные метры. Самым унизительным был раздел имущества. Он претендовал на дачу. На *нашу* дачу, которую мы строили своими руками. Я помнила, как мы вместе выбирали краску для веранды, как сажали первые яблони, как смеялись, когда он неуклюже пытался сколотить скворечник. А теперь он говорил своему адвокату, что вложил в нее больше денег.
Каждый поход к юристу выматывал, высасывал последние силы. Я чувствовала себя оплеванной, раздавленной. Он не просто ушел — он методично, с холодным расчетом, стирал наше прошлое, обесценивал каждый прожитый вместе день.
Я перестала выходить из дома. Похудела, осунулась. Смотрела в зеркало и видела чужое лицо — с потухшими глазами, с горькой складкой у губ. Та женщина, которая когда-то смеялась, радовалась жизни, любила, — умерла. Осталась только эта тень.
Катя видела мое состояние и билась за меня, как львица.
– Мама, так нельзя! Ты себя в могилу загонишь! Нужно что-то делать!
– Что делать, доченька? — безразлично отвечала я. — Кому я нужна в свои пятьдесят два?
– Ты нужна себе! Нам с Андреем нужна! Пожалуйста, мама, давай что-нибудь придумаем.
Однажды вечером она пришла с какой-то брошюрой в руках. Лицо ее сияло.
– Мам, смотри! Курсы ландшафтного дизайна. Помнишь, ты всегда говорила, что если бы не семья, ты бы занималась цветами? У тебя же на даче был самый красивый сад во всем поселке!
Я отмахнулась.
– Катя, не выдумывай. Какие курсы? Мне не до этого. Да и поздно уже учиться.
– Ничего не поздно! — она села рядом, взяла меня за руки. — Мам, просто попробуй. Ради меня. Ну что ты теряешь? Будешь сидеть дома и смотреть в стену? Или выйдешь к людям, займешься тем, что всегда любила? Пожалуйста!
Ее глаза смотрели с такой мольбой, с такой любовью, что я не смогла отказать. Я согласилась. Просто чтобы она от меня отстала. Я была уверена, что схожу один-два раза и брошу.
Первый день на курсах был пыткой. Вокруг сидели в основном молодые девушки, щебетали о чем-то своем. Я чувствовала себя старой, неуместной вороной в стае ярких птичек. Хотелось встать и уйти. Но я вспомнила умоляющий взгляд Кати и осталась.
Преподавателя звали Игорь Семенович. Это был пожилой, седовласый мужчина с добрыми, умными глазами и спокойным голосом. Он рассказывал о композиции, о колористике, о гармонии в саду. И говорил он так увлеченно, с такой любовью к своему делу, что я, сама того не заметив, начала слушать.
На практическом занятии нам дали задание — нарисовать эскиз клумбы непрерывного цветения. Я взяла карандаш. Руки не слушались, казались деревянными. Что я могу нарисовать? В голове была только серая, вязкая пустота. Я закрыла глаза и вдруг… вспомнила наш сад. Вспомнила, как пахнут пионы после дождя, как трепещут на ветру лепестки ирисов, как золотом горят осенью хризантемы.
Пальцы сами начали двигаться. Я рисовала, забыв обо всем. О предательстве Николая, о своей боли, о серости за окном. Был только лист бумаги и цветы, которые распускались на нем под моим карандашом.
Когда занятие закончилось, ко мне подошел Игорь Семенович.
– Вера Степановна, можно взглянуть?
Я смущенно протянула ему свой листок.
Он долго смотрел, а потом поднял на меня свои светлые глаза.
– У вас талант, — сказал он просто. — У вас врожденное чувство гармонии. Вы не просто рисуете цветы, вы чувствуете их душу.
В тот вечер я впервые за много месяцев вернулась домой не с ощущением тоски, а с чем-то новым, давно забытым. Это была искорка. Крошечная, слабая, но живая. Искорка интереса.
Слова преподавателя, «у вас талант», крутились в голове. Кто-то… кто-то чужой, посторонний человек увидел во мне что-то, кроме брошенной жены и уставшей женщины. Он увидел талант.
Я подошла к окну и посмотрела на свой запущенный палисадник под окном. Засыпанные прелыми листьями кусты роз, поникшие стебли многолетников. Раньше я бы увидела в этом лишь отражение своей собственной жизни — увядание и запустение. Но сейчас… сейчас я смотрела на него другими глазами. Я видела не то, что есть, а то, что *может быть*.
Я вдруг поняла, что слова Николая «ты только требуешь» были ложью. Ложью, которой он прикрывал собственную трусость и предательство. Я не требовала. Я *отдавала*. Отдавала всю себя без остатка. И в этой тотальной самоотдаче потеряла саму себя. Забыла, что я не просто жена и мать. Я — Вера. Человек со своими желаниями, мечтами. Талантами.
В тот вечер в моей душе появился первый, крошечный росток. Он пробивался сквозь руины моей разрушенной жизни, тонкий, но упрямый. Росток надежды.
### Глава 3. Обретение себя
Курсы стали моим спасением. Я ждала каждого занятия, как праздника. Погружалась в мир растений, изучала латынь названий, которые звучали как музыка, впитывала знания о почвах, свете и тени. Оказалось, что создание сада — это не просто посадка цветов. Это целая философия, искусство.
Мои эскизы становились все увереннее, смелее. Игорь Семенович часто ставил их в пример, и я, поначалу смущаясь, со временем начала испытывать новое для себя чувство — гордость. Гордость за то, что я делаю. За то, что у меня получается.
Изменилось и мое отношение к себе. Я начала замечать, что по утрам, глядя в зеркало, больше не вижу ту измученную, несчастную женщину. Да, морщинки никуда не делись, но во взгляде появилась… жизнь. Искра. Я сделала новую стрижку, которую давно хотела, но Николай считал ее «слишком смелой». Купила себе яркий шарф. Такие мелочи, но они были для меня символами освобождения. Я больше не должна была ни у кого спрашивать разрешения, чтобы быть собой.
Финансовое положение после развода было непростым. Квартира осталась мне, но алиментов от Николая я не видела. Он говорил, что у него «новая семья, большие расходы». Я поняла, что нужно искать работу. Мысль об этом поначалу пугала. Кому я нужна, без опыта, в мои годы?
Я решила начать с малого. Увидела объявление: в небольшой цветочный магазинчик требовался продавец-консультант. Когда-то я бы посчитала это унизительным. Я, женщина с высшим образованием, жена преуспевающего человека… А теперь я шла на собеседование с легким сердцем.
Хозяйка магазина, милая женщина по имени Анна, долго расспрашивала меня о цветах. И я, к своему удивлению, говорила легко и увлеченно. О том, как ухаживать за орхидеями, как реанимировать увядающую розу, как составить букет, который расскажет целую историю. Анна слушала, улыбаясь, а потом сказала:
– Вера Степановна, вы приняты. С вашими знаниями вам цены нет.
Так началась моя новая трудовая жизнь. Работа была несложной, но я получала от нее огромное удовольствие. Мне нравилось помогать людям выбирать цветы, видеть их радостные лица. Я научилась составлять букеты, и скоро у меня появились постоянные клиенты, которые приходили «именно к Вере».
Однажды в магазин зашла одна из моих сокурсниц по ландшафтному дизайну.
– Вера Степановна, здравствуйте! А я вас ищу! Помните, вы делали проект альпийской горки? Он был лучший на курсе. Мои родители как раз хотят облагородить участок за городом. Не возьметесь?
Я растерялась. Одно дело — рисовать на бумаге, и совсем другое — воплощать в жизнь.
– Я… я не знаю. У меня ведь нет опыта…
– Так он у вас и не появится, если не попробуете! — засмеялась она. — Я в вас верю!
И я согласилась. Всю неделю после работы я чертила планы, подбирала растения, читала специальную литературу. В выходные поехала на участок. Работала дотемна, не чувствуя усталости. Я своими руками перебирала камни, готовила почву, высаживала крошечные саженцы можжевельника и нежные ростки камнеломки. Я создавала. И это чувство созидания наполняло меня невероятной энергией.
Когда работа была закончена, я смотрела на свое творение, и на глаза наворачивались слезы. Но это были не слезы горя. Это были слезы счастья. Я *смогла*. Я, которую списали со счетов, которую бросили, назвав никчемной, — создала красоту. Своими руками. Своим умом.
Хозяева были в восторге. Заплатили мне мой первый гонорар. Деньги были небольшие, но для меня они были дороже всех тех сумм, что когда-то давал мне Николай. Потому что это были *мои* деньги. Заработанные.
Сарафанное радио сработало лучше любой рекламы. Появился второй заказ, потом третий. Я уволилась из магазина и зарегистрировалась как индивидуальный предприниматель. «Ландшафтный дизайн от Веры». Звучало гордо.
Прошло почти два года с того страшного ноябрьского вечера. Я жила одна, но я не была одинока. Моя жизнь была наполнена до краев: любимой работой, общением с детьми, которые невероятно гордились мной, встречами с новыми друзьями. Я много читала, начала ходить в театр. Я открывала для себя мир заново.
Иногда я думала о Николае. Но странное дело — в моих мыслях не было ни ненависти, ни обиды. Было лишь… недоумение. Как он мог променять настоящую, глубокую связь, построенную годами, на что-то легкое и поверхностное? Как он мог не видеть, не ценить того, что имел?
Однажды Катя, вернувшись со встречи с одноклассницей, рассказала новость.
– Мам, я видела Олю Самойлову. Она работает в одной фирме с… отцом. Говорит, он выглядит неважно. Уставший, потухший. И его эта… пассия молодая, кажется, его уже «пилила» за то, что он мало зарабатывает. Хочет новую машину и шубу.
Я слушала ее и понимала, что мне все равно. Его жизнь, его проблемы больше не имели ко мне никакого отношения. Я отпустила. Окончательно и бесповоротно.
Я осознала простую, но очень важную вещь. Счастье — это не когда тебя кто-то любит. Счастье — это когда ты сама себя любишь и уважаешь. Когда ты живешь в гармонии с собой. Когда у тебя есть дело, которое зажигает огонь в твоей душе.
Все это я обрела. И за это, как ни парадоксально, я была благодарна тому, кто так жестоко вышвырнул меня из прошлой жизни. Он не знал, что, закрывая передо мной одну дверь, он открыл мне путь в новый, прекрасный мир. В мир, где я наконец-то нашла себя.
### Глава 4. Встреча у фонтана
Стоял теплый сентябрьский день. Такое ласковое, прощальное тепло, которое бывает только в начале осени. Ярко светило солнце, золотило верхушки деревьев, играло бликами в струях городского фонтана. У меня была назначена встреча с новым заказчиком в кафе с видом на сквер. Я пришла немного раньше, села на скамейку, достала из папки свои эскизы, чтобы еще раз все проверить.
Я была в новом, элегантном брючном костюме терракотового цвета, который мне очень шел. Легкий макияж, аккуратная стрижка. Я ловила свое отражение в витринах и нравилась себе. Мне нравилась эта уверенная, спокойная женщина, которая знала, чего хочет от жизни.
В какой-то момент я подняла глаза от чертежей и мой взгляд случайно упал на пару, которая медленно брела по аллее. Мужчина и женщина. Он — сутулый, в каком-то мешковатом, явно не новом костюме. Она — молодая, яркая, в кричаще-красном платье, с недовольным выражением лица. Она что-то говорила ему резким, капризным тоном, а он покорно кивал.
И тут я узнала его. Николай.
Сердце не екнуло. Не замерло. Оно просто продолжало биться ровно и спокойно. Я смотрела на него, и во мне не было ни злорадства, ни желания отомстить. Только легкое, почти безразличное любопытство.
Он сильно сдал за эти два года. Постарел, осунулся. Взгляд был потухшим, уставшим. Не было и следа от того самоуверенно-жестокого человека, который два года назад выносил мне приговор. Рядом с ним шла его «легкость» и «понимание». Девушка была красива, но какой-то хищной, неуютной красотой. Она явно скучала. Достала телефон и начала что-то увлеченно печатать, совершенно не обращая внимания на своего спутника.
В этот момент Николай поднял голову и увидел меня.
Он замер на месте, как вкопанный. Его глаза расширились от изумления. Он смотрел на меня так, будто увидел привидение. Смотрел на мой костюм, на прическу, на папку с проектами в моих руках. Он смотрел на мое лицо — и, видимо, не находил на нем следов той боли и отчаяния, в котором он меня оставил.
Его спутница, наткнувшись на его неподвижную спину, раздраженно спросила:
– Ну что ты встал? Пойдем, я замерзла!
Николай не ответил. Он сделал несколько неуверенных шагов в мою сторону.
– Вера? Это ты?
Я спокойно закрыла папку, положила ее рядом с собой на скамейку и вежливо улыбнулась. Той вежливой, чуть отстраненной улыбкой, которой улыбаются малознакомым людям.
– Здравствуй, Коля.
– Ты… ты прекрасно выглядишь, — пробормотал он, и в его голосе смешались удивление, растерянность и что-то еще, похожее на сожаление.
– Спасибо, — ответила я ровно. — У меня все хорошо.
Он переминался с ноги на ногу, не зная, что сказать. Искал слова, но они, видимо, не находились. В его глазах я увидела тоскливый вопрос: «Как? Как у тебя это получилось?»
А я смотрела на него и вдруг с кристальной ясностью поняла. Он ушел не потому, что я «требовала». Он ушел от самого себя. От своей усталости, от страха старости, от ответственности. Он искал не понимания, а восхищения. Он хотел снова почувствовать себя молодым и всемогущим рядом с юной девушкой. Но молодость нельзя купить или позаимствовать. И вот результат: потухший взгляд, дешевый костюм и капризная кукла рядом, которой от него нужны были только деньги и развлечения. А «понимание» закончилось, как только кончились новизна и большие траты.
– Коля, хватит пялиться на нее! — донесся до нас резкий голос его спутницы. — Кто это вообще?
Николай вздрогнул.
– Это… моя бывшая жена, — выдавил он.
Девушка смерила меня презрительным взглядом с ног до головы, скривила губы и демонстративно отвернулась.
В этот момент я испытала нечто похожее на облегчение. Словно последний узелок, связывавший меня с прошлым, развязался. Я не чувствовала к этому человеку ничего, кроме легкой, мимолетной жалости. Он сделал свой выбор. И этот выбор освободил меня.
Я поднялась со скамейки.
– Мне пора, Коля. У меня встреча. Всего доброго.
Я кивнула ему и пошла в сторону кафе. Я шла, не оборачиваясь, с прямой спиной, чувствуя на себе его растерянный взгляд. Я не убегала. Я просто шла своей дорогой. В свою новую, интересную, наполненную смыслом жизнь. А он оставался там, в своем сером, унылом мирке, рядом с женщиной, которая никогда не поймет его так, как понимала его я. Та, которая просто хотела быть рядом. Та, которая, по его мнению, «только требовала».
Солнце светило мне в лицо, и я улыбалась. Впервые за долгое время я чувствовала себя абсолютно, безоговорочно счастливой. И это счастье не зависело ни от кого, кроме меня самой.
### Глава 5. Сад моей души
Мой сад — моя гордость. Небольшой участок за домом, который раньше был просто заросшим палисадником, теперь превратился в оазис. Здесь все было создано моими руками, продумано до мелочей. Извилистые дорожки из гравия, небольшой прудик с лилиями, рокарий, где среди камней приютились горные сосны и очитки, и, конечно, цветы. Мои любимые цветы.
Я сидела в плетеном кресле на маленькой террасе, вдыхая пряный аромат флоксов и слушая жужжание пчел. Вечер опускался на землю, окрашивая небо в нежные персиковые тона. В руках у меня была чашка мятного чая. Гармония. Вот слово, которое лучше всего описывало мое состояние. Гармония с миром, и главное — с самой собой.
Мое маленькое дело процветало. Заказов было столько, что приходилось даже нанимать помощников. Имя «Веры Степановны» стало известно в узких кругах ценителей ландшафтного искусства. Люди доверяли моему вкусу, моему чувству прекрасного. И я была счастлива дарить им эту красоту.
Зазвонил телефон. Это была Катя.
– Мамуль, привет! Как ты?
– Прекрасно, доченька. Сижу в своем раю, пью чай.
– Я так горжусь тобой, мам! Ты не представляешь, как! Ты самая сильная, самая лучшая!
От ее слов на сердце становилось тепло. Поддержка детей была для меня бесценна. Они видели весь мой путь — от руин до цветущего сада — и радовались моим успехам больше, чем своим собственным.
Мы еще немного поболтали, и тут в калитке послышался скрип. Я увидела знакомую фигуру. Это был Игорь Семенович, мой бывший преподаватель. За эти годы мы стали добрыми друзьями. Он часто заезжал ко мне в гости — то привезти редкий сорт хосты, то просто поговорить об общих интересах.
– Вера Степановна, не прогоните? — улыбнулся он, подходя к террасе. В руках у него был небольшой горшочек. — Привез вам подарок. Японский ирис, редкий сорт. Подумал, что в вашем саду ему самое место.
– Игорь Семенович, дорогой, вы меня балуете! Проходите, я как раз заварила свежий чай.
Мы сидели на террасе, говорили о цветах, о новых проектах, о книгах. С ним было легко и спокойно. Он был из тех мудрых, состоявшихся мужчин, которым не нужно было ничего доказывать. Он не восхищался мной — он меня *уважал*. Как личность, как профессионала. И это уважение было для меня ценнее любых комплиментов.
Он смотрел на мой сад с восхищением.
– Знаете, Вера, — сказал он задумчиво, — сад — это отражение души его создателя. Ваш сад — полон света, гармонии и любви к жизни.
Я улыбнулась. Он был прав. Каждое растение здесь было посажено с любовью. Каждый камень лежал на своем месте. Этот сад был метафорой моей новой жизни. Жизни, которую я построила сама, на обломках старой.
Когда-то давно, в другой жизни, я думала, что мое счастье — в служении другому человеку. Я растворялась в муже, в семье, забывая о себе. И когда этот человек ушел, мне показалось, что я исчезла вместе с ним. Но боль, как ни странно, оказалась целительной. Она заставила меня искать опору не вовне, а внутри себя.
И я нашла ее. В забытых мечтах, в любви к земле, в радости созидания. Я поняла, что я — не половинка кого-то. Я — целая, самодостаточная вселенная.
Солнце почти скрылось за горизонтом. Игорь Семенович уехал. Я осталась одна, но одиночество больше не пугало меня. Это было уединение, наполненное покоем и смыслом.
Я смотрела на свой сад, залитый мягким светом заката, и думала о том, что предательство Николая было самым большим подарком, который он мог мне сделать. Он вырвал меня из уютного, но душного плена, вытолкнул в открытый океан, где я научилась плавать сама. И обрела не просто свободу. Я обрела себя.
И где-то там, в своей новой, «легкой» жизни, он, наверное, до сих пор не понял, что потерял не просто жену, которая «только требует». Он потерял человека, который умел создавать сады. И в своей душе, и вокруг себя. А он остался жить в пустыне.
Но это уже была не моя история. Моя история цвела и благоухала здесь, в этом саду, под мирным вечерним небом. И я знала, что впереди у меня еще много прекрасных дней.