Я до сих пор не могу забыть тот вечер, даже спустя столько времени. Закройте глаза, и я вам его опишу. За окном — весна, та самая, что пахнет липой и влажным асфальтом после дождя. Мы с Андреем, моим Андрюшенькой, сидели на кухне. Он, такой родной, в своих домашних спортивках, по-простому. Я листала глянцевый журнал, выбирая тур для нашего особенного путешествия. Наш старый кот, Мурзик, свернулся на подоконнике, будто пытаясь впитать в себя остатки солнечного света, и мурлыкал свою кошачью песню.
Через две недели у нас годовщина — пятнадцать лет, как поженились. Целая жизнь, а кажется, что вчера! Я и сейчас помню, как мы встретились: в том самом санатории, под шум прибоя, когда воздух был солёным и пьянящим. Андрей, высокий, немного неловкий, но с такими добрыми глазами. Именно там, на закате, он сделал мне предложение. Романтика, знаете ли! И вот мы решили вернуться в то место, наше, только наше. На целых две недели. Двоём, понимаете? Без суеты, без забот. По-настоящему.
— Мариш, ты уверена? — Андрей поправил очки на носу. — Может, лучше в Карпаты? Там природа, свежий воздух… — Он так всегда. Ему лень куда-то ехать, он любит свой диван и наш телевизор.
— Андрей, ну какие Карпаты? Мы же договаривались! Помнишь, как было здорово? Помнишь тот вечер, когда мы сидели на берегу, и я нашла морской камешек в форме сердечка? А ты сказал, что это знак? — Я улыбнулась, вспоминая наши глупости.
— Помню, конечно. Просто подумал… Мама тут звонила, говорила, что у неё там где-то знакомые, могут достать скидку.
И тут зазвонил домофон. Я сразу поняла — это она. Тамара Игоревна. Она никогда не предупреждала о своих визитах. Всегда — сюрприз.
— Мам, — пробормотал Андрей, вставая.
— А я уже знала, — хмыкнула я про себя, вставая следом.
Через пару минут она вошла, пахнущая смесью любимых духов «Красная Москва» и осенней сырости. Она всегда приносила с собой эту ауру — смесь излишней элегантности, властной натуры и желания быть на виду.
— Здравствуй, Мариночка, — она обняла меня, но как-то… Не до конца. Вот знаете, когда вроде обнимают, но в воздухе остаётся пространство. — Сынок, ты чего такой бледный? Устал, что ли? Я тут тебе домашний борщ принесла.
— Мам, я не бледный. Мы просто сидели, обсуждали…
— Что вы там обсуждаете? — Тамара Игоревна кинула взгляд на журнал, лежащий на столе. — О, санаторий? Куда это вы собрались?
— Вдвоём. На нашу годовщину. Туда же, где были пятнадцать лет назад, — улыбнулась я. — Хотели сюрприз сделать.
— Сюрприз? — Её губы поджались. — И ты, сынок, хочешь туда поехать? А как же твоя спина? Ты же говорил, что её надо лечить!
— Мам, что с моей спиной? Всё нормально. Просто немного потянул…
— Никакого «нормально»! Я вот тут узнала, — она полезла в свою необъятную сумку, — про один прекрасный профилакторий. Там тебе и массаж, и грязи, и минеральные воды! Я уже почти договорилась с директором. Забронировала, можно сказать!
— Мам, да нам не надо! — Андрей выглядел растерянным. — Мы уже всё запланировали.
— Как не надо?! — Голос её стал громче, властнее. — Я ведь для вас, для моего мальчика стараюсь! Там же лечебный эффект, понимаешь? А что твой санаторий? Развлечение одно! Ты же не нагуляться туда едешь, а подлечиться!
— Тамара Игоревна, наш санаторий — тоже лечебный. И отдых, и здоровье, всё вместе, — попыталась я объяснить.
— Замолчи! — Она даже не посмотрела на меня, а обратилась напрямую к Андрею. — Сынок, я тут подумала… В следующем году мы вместе поедем. Вдвоём. Тебе надо отдохнуть. А Маринка… Ну что ей там делать? Заодно и похудеет…
Мои щёки вспыхнули. Как же она это делает! Словно тонким ножом, беззвучно, чтобы никто и не заметил, но так, что рана кровоточит. Андрей попытался сгладить ситуацию, но голос его дрогнул.
— Мам, мы с Мариной уже купили билеты.
— Отмените! — Она хлопнула ладонью по столу, так что чай в чашках вздрогнул. — Я для тебя, для единственного сына! А она…
— Мама, перестань! — Андрей повысил голос. — Это наша годовщина! Мы едем, и точка!
— Вот значит как?! — Тамара Игоревна поднялась. Глаза её горели. Я видела в них не любовь, а что-то другое. Злость, обида… И, почему-то, победа.
— Ты думаешь, он твой? — Она посмотрела мне прямо в глаза, и от этого взгляда мне стало не по себе. — Наивная! Он мой! Он всегда будет моим! Ты — всего лишь… постоялица в его жизни. Временная! А я — его мать.
Слова эти, словно ледяной душ, окатили меня. Сердце замерло. Воздух стал плотным, и мне вдруг стало нечем дышать. Андрей замер, не в силах вымолвить ни слова. Она повернулась и вышла из квартиры, оставив за собой шлейф «Красной Москвы» и мёртвую тишину. Я стояла и смотрела на Андрея, который всё ещё смотрел на дверь. Он не видел, что я плачу. Или видел, но не знал, что сказать.
— Мам… — прошептал он. — Она погорячилась…
Я почувствовала, как во мне закипает что-то… Не просто обида. Гнев. Холодный, обжигающий гнев.
Глава 2
Я не могла спать всю ночь. Слова Тамары Игоревны крутились в голове, словно заезженная пластинка: «Он мой… Мой…». Что это было? Признание в любви к сыну или объявление войны? Войны, в которой я, как оказалось, участвую уже пятнадцать лет.
Вспоминалось всё. Я видела картины из прошлого, как в кино. Вот она «случайно» проливает кофе на моё новое платье на нашем первом семейном ужине. А потом смеётся, говоря: «Мариночка, не расстраивайся, это же всего лишь платье! Я тебе новое куплю!» Я, наивная, тогда верила, что это неловкость. Теперь понимаю, это было маленькое, но уже тогда подлое объявление войны.
А вот она «забывает» передавать Андрею мои сообщения, когда я была в командировке. Он потом удивлялся, почему я ему не звоню. А она так невинно хлопала глазами: «Ой, сынок, у меня такая память девичья…» А ведь это она тогда говорила мне, что «Андрюша так занят, не надо его беспокоить». Теперь я понимаю — она просто не хотела, чтобы мы были на связи.
Но самый яркий и болезненный эпизод, который сейчас всплыл в памяти, — это рождение нашего сына, Миши. Я только вернулась из роддома, едва держалась на ногах. Тамара Игоревна, конечно же, была тут как тут. И вместо того чтобы помочь, она сидела в кресле и командовала.
— Андрей, сынок, почему ты не покормишь Мишеньку? Маринка устала.
— Мам, он на грудном вскармливании, — отвечал Андрей, и я чувствовала себя ужасно.
А она ему в ответ: «Ничего, зато Маринка отдохнёт. Ты должен о ней заботиться. Она же твоя жена!»
И я тогда была так тронута её «заботой»… А сейчас понимаю, что это была игра. Она играла в «хорошую свекровь», но одновременно пыталась показать, что Андрей — это её ребёнок, а я — всего лишь инструмент для рождения её внука. Она постоянно лезла в воспитание, говорила, как нам лучше, но при этом ни разу не оставалась с ним одна. Она всегда перекладывала заботы на Андрея.
«Ты думаешь, он твой…» — эти слова были не просто оскорблением. Это было признание. Признание в том, что она всегда видела меня как соперницу. А я, наивная дурочка, пыталась ей угодить. Я пекла пироги, дарила дорогие подарки на праздники, постоянно приглашала в гости, чтобы показать, что мы — семья. Но для неё я всегда была чужой.
Утром я встала с тяжёлой головой. Андрей уже ушёл на работу. Я позавтракала, и тут мне на глаза попался старый блокнот. Я вела его в самом начале нашей семейной жизни. Записи, планы, мечты. И там… Записи о Тамаре Игоревне. Как я описывала её, как заботливую, но «немного своеобразную» женщину. И как я писала, что хочу, чтобы она меня полюбила, как дочь.
Я закрыла глаза, и меня вдруг пронзила мысль. А ведь у меня есть ещё одна «запись». Но не в блокноте. Мой друг, который работает в банке, как-то намекнул, что Тамара Игоревна брала большой кредит. Я тогда не обратила на это внимания, но сейчас… Я полезла в старые документы, которые мы хранили в коробке. И нашла его. Документ о залоге. Небольшой. Но рядом… Рядом лежал другой документ. Договор купли-продажи. На дачу. Да, на ту самую дачу, о которой она часто говорила Андрею. «Ой, сынок, я там на даче всё сама, всё сама…» А на самом деле… Займ на имя Андрея, поручительство Тамары Игоревны. Крупная сумма.
У меня закружилась голова. Я не могла поверить. Дача, которая, по её словам, была куплена на деньги, «которые я копила всю жизнь», на самом деле была куплена на кредит Андрея. Без его ведома. Без нашего ведома!
Я схватила телефон и набрала Андрея. Трубка долго молчала. Потом раздался его сонный голос.
— Мариш, что-то случилось? Я же на совещании…
— Андрей, ты должен мне кое-что объяснить, — голос мой дрожал. — Ты брал кредит? Крупный. На покупку дачи?
— Что? О чём ты? Какой кредит?
— На твоё имя. Без твоего ведома. С поручительством твоей мамы.
В трубке наступила тишина. Я слышала только своё учащённое дыхание.
— Мариш, ты что-то путаешь. Я не брал никаких кредитов.
— Андрей, я нашла документы. Это не шутки. Ты должен приехать домой. Сейчас же.
Я не поверила, что это происходит со мной. Всё, что я строила годами, сейчас рассыпалось, словно карточный домик. Я держала в руках доказательство того, что свекровь не просто соперница. Она — манипулятор. И она, как и сказала, считает Андрея своим. Своей собственностью.
Глава 3
Андрей приехал домой через час. Он был бледен. Я ждала его, сидя на диване, с документами в руках. Лицо у меня, наверное, было как у привидения.
— Мариш, что это такое? — Он взял бумаги. Его руки дрожали. — Это... Этого не может быть.
— Может, Андрей. Я не могла придумать это. Я нашла их в коробке с твоими старыми документами, которые ты просил разобрать.
— Но… Зачем? Зачем ей это?
— Она всегда говорила, что хочет дачу. А свои сбережения она, наверное, не хотела тратить. Или…
— Или что, Мариша?
— Она хотела, чтобы ты был… Должен ей. Всегда. Она же сказала: «Он мой». Она считает, что может распоряжаться твоими деньгами, твоим временем, твоей жизнью…
Он молчал. Долго. Он сидел и перечитывал документы. Я видела, как в его глазах меняется выражение. От неверия к шоку, от шока — к осознанию. Он поднял на меня глаза, полные боли и растерянности.
— Я… Я не могу поверить. Как она могла? Ведь я… Я так её люблю. Она же моя мать…
— Андрей, я тоже так думала. Но есть разница между любовью и манипуляцией. Она не любит, она владеет. Она считает, что имеет право на тебя. И на всё, что у тебя есть.
Он встал, прошёлся по комнате. Я видела, как он сжимает кулаки. Он никогда не был агрессивным. А сейчас…
— Я поеду к ней. Сейчас же. Мне нужно объяснение.
— Андрей, будь осторожен. Она будет отрицать. Она скажет, что это для тебя, что ты должен ей быть благодарен.
— Я должен понять. Просто понять.
Я смотрела, как он уходит. Мне было страшно. Страшно за него. За нас. За нашу семью. Я не знала, чем закончится этот разговор. Но я знала одно: пути назад нет. Мы уже никогда не будем прежними.
Я сидела в тишине. Часы на стене тикали. Каждая минута казалась вечностью. Мне хотелось, чтобы он позвонил, чтобы сказал: «Всё в порядке, мы договорились». Но он не звонил. Я знала, что этот разговор будет тяжёлым.
Через несколько часов, когда уже стемнело, он вернулся. Я сразу поняла, что что-то не так. Его лицо было пепельным. Глаза — красными.
— Ну? — прошептала я.
Он сел на диван, обхватил голову руками.
— Она… Она сказала, что это я должен быть благодарен. Что она взяла кредит, чтобы «улучшить мою жизнь». Что «ты, Маринка, только деньги из меня тянешь на свои санатории». — Он усмехнулся. — Она так это говорила, словно это… Это норма!
Я подошла к нему, обняла. Он был холодным. Холодным, как лёд.
— Она даже не извинилась. Она просто… Не видит своей вины. Она считает, что она — права. А я… А я — её собственность.
— Андрей…
— Ты была права. Всё, что ты говорила… Всё это время… Я был слеп. Идиот! Я думал, что она заботится, а она… А она просто не хотела, чтобы я был счастлив с тобой. Она не хотела, чтобы у меня была своя жизнь. Она сказала, что я обязан ей тем, что я есть. Что я всю жизнь должен быть ей благодарен. — Он посмотрел на меня. — Я так ей верил, понимаешь? И всегда думал, что её любовь — это самая сильная вещь на свете. А теперь я вижу, что это не любовь. Это — контроль. И это… Это больно. Очень.
Из его глаз потекли слёзы. Я никогда не видела, чтобы он так плакал. Он был моим сильным, надёжным плечом. А сейчас… Сейчас он был просто растерянным мальчиком. Мальчиком, который впервые в жизни увидел, что его мать не такая, какой он её себе представлял.
— Прости меня, Мариночка. Прости, что я не верил тебе. Что я списывал всё на её «сложный характер».
— Всё хорошо, Андрей. Не надо извиняться. Ты просто… Ты просто не хотел верить. Это нормально.
— Нет, это не нормально. Это не нормально, что я позволил ей так нами манипулировать. Я был эгоистом. Я хотел, чтобы она меня любила, и не замечал, что она делает больно тебе.
Мы сидели так долго. Он держал меня за руку, крепко, словно боялся, что я исчезну. Я чувствовала, что это не просто кризис. Это — точка невозврата. Мы прошли долгий путь, чтобы прийти к этому. И теперь, когда мы вдвоём, мы должны решить, что делать дальше.
Глава 4
Всю следующую неделю в нашем доме стояла звенящая тишина. Андрей не звонил матери, не отвечал на её сообщения. Тамара Игоревна, почувствовав неладное, сначала написала мне. «Мариночка, что случилось с Андрюшей? Он не отвечает на звонки! Наверное, что-то со спиной, я же говорила ему!» Я не ответила. Она позвонила. Я сбросила. Затем она позвонила Андрею с моего номера. Он не взял трубку.
— Я не могу, Мариш. Я не могу с ней говорить. Что я ей скажу? Что я больше не её «мальчик»? — Андрей выглядел измученным.
— Андрей, мы должны. Иначе она не поймёт.
— Что она должна понять? Что она потеряла? — Он усмехнулся. — Она считает, что мы, её дети, никогда от неё не уйдём. Что мы всегда будем рядом, по первому её зову. Она живёт в своём мире, где она — центр Вселенной.
— И мы должны показать ей, что это не так.
Я чувствовала, что настало время действовать. Не для себя. Для нас. Для нашего брака, который, как оказалось, висел на волоске. Я предложила Андрею поехать к Тамаре Игоревне вместе.
— Зачем?
— Чтобы она видела, что мы — одно целое. Чтобы она видела, что я — не соперница. А твоя жена. Твоя семья.
Он кивнул. И я поняла, что он готов. Готов к этому последнему бою.
Мы приехали к Тамаре Игоревне в субботу. Она открыла дверь, улыбаясь.
— О, детки! Как хорошо, что вы приехали! Я уж думала…
— Мам, мы должны поговорить, — твёрдо сказал Андрей.
Улыбка исчезла с её лица. Она увидела моё лицо. Холодное, решительное.
— О чём? — Голос её стал колючим.
— О кредите. О даче. Обо всём, что ты делала за нашей спиной, — ответил Андрей.
— Я… — Она запнулась. — Я не понимаю, о чём ты.
— Мам, я всё знаю. Марина мне всё рассказала. И показала документы. Зачем? Зачем ты это сделала?
— Для тебя, сынок! Для тебя! Я хотела, чтобы у тебя была дача! А твоя жена… Она же ни разу не позаботилась о тебе, как я!
— Мама, ты не можешь распоряжаться моими деньгами без моего ведома.
— Я могу! Ты — мой сын! Я тебя вырастила, я тебя воспитала!
— И это даёт тебе право считать меня своей собственностью? — Андрей говорил тихо, но каждое его слово было, словно удар. — Ты думаешь, я твой? А я… А я — муж Марины.
Она замерла. В её глазах, полных властной злости, вдруг мелькнула боль. Она поняла, что проиграла.
— Андрей… — прошептала она, но он не дал ей договорить.
— Мам, я не хочу ссориться. Но мы должны установить границы. Все наши решения — финансовые, личные, семейные — мы с Мариной будем принимать вместе. Я погашу кредит, но наше общение… Оно будет на паузе. До тех пор, пока ты не поймёшь, что у меня есть своя семья. И она — на первом месте.
Сказав это, он взял меня за руку. Я почувствовала тепло. Я почувствовала, что он — со мной. Мы повернулись и вышли. Тамара Игоревна так и осталась стоять в проёме двери. Одинокая. Разбитая. Её манипуляции привели к обратному результату. Она потеряла то, что так хотела удержать.
Глава 5
Прошло несколько месяцев. Мы с Андреем всё-таки поехали в тот самый санаторий. И я поняла, что эти месяцы были, наверное, самыми важными в нашей жизни. Мы не общались с Тамарой Игоревной, хотя она пыталась звонить и мне, и Андрею. Но мы не отвечали.
— Она поймёт, — говорил Андрей. — Ей нужно время. Время, чтобы подумать. Чтобы понять, что я — не её собственность.
— А что, если не поймёт?
— Значит, мы будем жить дальше. — Он взял меня за руку. — Без неё.
Я видела, как он изменился. Мой Андрей, который всегда был мягким и уступчивым, стал твёрдым, решительным. Он научился говорить «нет». Он научился ставить на первое место нашу семью.
Мы сидели на балконе нашего номера в санатории. Закат был невероятный — багряное солнце садилось прямо в море, окрашивая воду в розовые и золотые цвета. Шум прибоя, крики чаек. Точно так же, как пятнадцать лет назад. Но сейчас… Сейчас было по-другому. Сейчас мы были не просто влюблённой парой. Мы были закалёнными в боях союзниками.
— Представляешь, — сказал Андрей. — Мне тут звонил её сосед. Говорит, мама совсем одна. Никто к ней не заходит.
— Ну… Может, она поймёт, что сделала?
— Может быть. Но теперь уже… Не нам её спасать. Мы спасли себя.
Он обнял меня. И я поняла, что это правда. Мы спасли себя. Наш брак, нашу любовь, нашу семью. Я больше не боялась. Не боялась, что Тамара Игоревна придёт и скажет, что Андрей — её. Потому что я знала, что он — мой. И я — его. И мы — одно целое.
Мы сидели, держась за руки, и смотрели на закат. И в этот момент я поняла, что наша история — это не только история о предательстве и боли. Это история о прощении, о принятии себя, о том, как важно бороться за своё счастье. За своё, а не за чужое.
Когда солнце опустилось за горизонт, я увидела, как Андрей улыбается. Он посмотрел на меня, и в его глазах я увидела не боль. А любовь. Ту самую, которую я ждала. Ту самую, за которую я была готова сражаться.