Фотографии —ниже. А сейчас несколько предварительных слов.
Женские голоса в военных хрониках — редкость. История женских батальонов 1917 года в России представляет собой тот самый случай, когда реальность и символ сплелись настолько плотно, что их невозможно разделить. Это был и военный эксперимент, и политический жест, и нравственный вызов обществу, и — что особенно важно — литературный миф, переживший своих создательниц.
К весне 1917 года русская армия находилась в состоянии глубокого разложения. Февральская революция, упразднившая монархию, ускорила процесс её деморализации. Приказ №1 Петроградского Совета фактически уничтожил дисциплину. Солдаты массово дезертировали, отказываясь выполнять приказы о наступлении. В этих условиях Временное правительство отчаянно искало любые средства, способные поднять боевой дух войск.
Так возникла концепция «ударных частей» и «батальонов смерти» — элитных подразделений, призванных личным примером повести за собой остальную армию. На этом фоне женские боевые части, явление по европейским меркам уникальное, задумывались как мощный моральный рычаг: если женщины пойдут в атаку, мужчинам будет стыдно отступать.
Зачинателем их создания выступила Мария Бочкарёва — крестьянка из Томской губернии, получившая в 1914 году личное разрешение императора Николая II на службу в действующей армии. К 1917 году она была известна как опытный унтер-офицер, отличавшийся железной волей. Именно с её именем связан самый известный 1-й Русский женский батальон смерти, одно из нескольких формирований, разрешённых Временным правительством летом того года.
Набор привлёк сотни, а по некоторым данным, тысячи добровольцев. Социальный состав был необычайно широк: от работниц и крестьянок до дворянок и студенток. Бочкарёва установила жёсткие порядки: короткие стрижки, строевая муштра, запрет политических дискуссий, культ воинского товарищества. Внешняя атрибутика — череп на знамени, ударные эмблемы — работала на создание особой символики, где смерть воспринималась как добровольно принятый риск.
Первоначальный энтузиазм, однако, быстро угас. Суровая дисциплина отсеяла большинство добровольцев; к моменту отправки на фронт в батальоне оставалось около трёхсот человек. Хотя женские части формировались и в других городах (всего женских воинских частей было создано 15), лишь батальон Бочкарёвой получил реальный боевой опыт. В ходе летнего наступления 1917 года его перебросили под Сморгонь.
Источники сходятся в одном: женщины пошли в штыковую атаку, заняли несколько линий вражеских траншей и понесли тяжёлые потери, но не были поддержаны соседними частями, где царили апатия и нежелание воевать. Батальон потерял до трети личного состава, выполнив свою задачу. Этот эпизод стал одновременно демонстрацией беспримерного мужества и горьким свидетельством общего развала армии.
Дальнейшая судьба женских частей была предсказуемой: служба в тылу, охрана объектов. Осенью 1917 года рота Петроградского женского батальона несла караульную службу в Зимнем дворце и во время Октябрьского переворота оказалась среди его немногочисленных защитников. Сложился устойчивый миф о «последнем карауле империи» и последовавших жестоких расправах и надругательствах. Однако современные исследования, опирающиеся на документы, говорят о том, что рота была разоружена без значительных эксцессов.
После прихода к власти большевики распустили все женские формирования. Судьбы их участниц сложились по-разному: некоторые вернулись к мирной жизни, другие оказались втянуты в Гражданскую войну. Судьба самой Бочкарёвой была трагична. Она уезжает на Запад, публикует мемуары, пытается вернуться с мандатом на формирование новых частей у Белого движения и в 1920 году её расстреливают большевики.
Можно ли назвать опыт женских батальонов смерти успешным? В военном смысле — нет: горстка «амазонок», пускай и воспеваемая прессой, не могла остановить развал миллионной армии. В политическом — наблюдался кратковременный успех, давший власти несколько эффектных образов для пропаганды. Но в социальном — это был безусловный прорыв: впервые в новой истории России женщины получили официальный статус комбатантов. Этот опыт, пусть и в иной форме, будет востребован в годы Второй мировой войны. Впрочем, советская наука и культура относилась к этой теме настороженно, связывая её с непопулярным Временным правительством.
Историк, разгоняя туман мифа, не должен гасить память. Женский батальон — это концентрат 1917 года: слом старых норм, вера в силу примера, попытка заменить организацию моральным порывом. Это история мужества людей, сделавших выбор идти ради Родины и свободы туда, где убивают. И это предостережение: символы в политике могущественны, но хрупки; когда государство начинает опираться на них вместо институтов, оно неизбежно проигрывает.
Сплетение реальности и легенды вокруг женских батальонов даёт не просто сюжет для искусства, но и оптику для понимания того, как войны и революции трансформируют общество. Эти русские женщины не смогли спасти армию, но они навсегда изменили представления о том, кто в России имеет право на мужество, на службу Родине и на память.
