Последняя история в серии рассказов о XVII веке будет посвящена протопопу Аввакуму - одновременно страстному борцу за древние традиции и новатору в литературе, разрушителю одного из самых строгих канонов и автору первой развёрнутой автобиографии.
Его творчество - вершина постепенного, многовекового движения к усилению индивидуального авторского начала. Во многом он похож на своего не менее интересного предшественника, писавшего столь же новаторски почти на 100 лет раньше:
Протопоп Аввакум, идеолог старообрядчества, почитается этой церковью как священномученик. В молодости он дружил с будущим патриархом Никоном, автором церковной реформы, был лично знаком с царём Алексеем Михайловичем. Аввакум был известен непримиримой строгостью взглядов, что часто приводило к конфликтам с начальством на каждом новом месте службы.
За отказ подчиниться реформе он был сослан с семьёй в Сибирь. Спустя годы вернулся в Москву, где царь, видимо, хорошо расположенный к Аввакуму, попросил того если не принять реформу, то, по крайней мере, прекратить активную агитацию против неё. Алексей Михайлович явно недооценил собеседника.
При повторной ссылке он был разлучён с семьёй и провёл последние 15 лет жизни в заточении в Пустозерске. Он пережил царя и какое-то время возлагал надежды на его наследника Фёдора. Аввакум писал ему о необходимости отменить церковную реформу (и заодно довольно неприятные вещи вроде того, что его отца на том свете будут сечь за эти самые новомодные ереси).
Новый царь его не поддержал, поэтому Аввакум перешёл к активной антиправительственной агитации. Он писал воззвания к единомышленникам, призывал к бунтам, всё ещё продолжая жить в одиночном заключении. В итоге в 1682 году он был сожжён за «великие на царский дом хулы».
Но нас он интересует прежде всего как писатель. Писать Аввакум начал уже в последней пятнадцатилетней ссылке по очень простой причине. Всю жизнь он был проповедником, но теперь лишился возможности вживую общаться со слушателями, поэтому был вынужден обращаться к ним через письменный текст. Не вполне известно, каким образом ему удалось передать на волю столько объёмных произведений. Скорее всего, среди стражи были люди, разделявшие его идеи.
Большой опыт общения с простым народом во многом определил его стиль: смешение книжной старославянской лексики (цитат из Писания) и просторечия, иногда брани. Сознательная установка на простую речь. Главная цель - воздействовать на массового слушателя, быть близким и понятным ему. Эмоциональность, ирония над окружающими и самим собой:
А однако уж розвякался, -- еще вам повесть скажу.
В карету сядет, ростопырится, что пузырь на воде, сидя в карете на подушки, расчесав волосы, что девка, да едет, выставя рожу на площаде, чтобы черницы-ворухиниянки любили (об одном архиепископе)
Самое яркое его произведение - “Житие протопопа Аввакума”. Своё собственное. Неслыханная дерзость с точки зрения литературного канона, где автор жития всячески должен был подчёркивать свою низость на фоне великого подвижника, о жизни которого он имеет честь писать. Здесь же автор соединяет самоуничижение с рассказом о творимых им же чудесах.
Объяснение простое: Бог позволяет этим чудесам случаться, так как Аввакум стоит за истину древней веры и обрядов. Это “Житие” - аргумент против оппонентов, доказательство его правоты. Если мы говорим, что Достоевский писал “идеологические” романы, то перед нами идеологическое житие.
В своей дерзости Аввакум доходит до того, что ставит себя наравне с апостолами: те ведь тоже писали о себе, говорит он.
Некоторые из случившихся с ним чудес настолько простые, бытовые и понятные, что это вызывает умиление:
Бысть же я в третий день приалчен, — сиречь есть захотел, и после вечерни ста (стал) предо мною, не вем — ангел, не вем — человек, и по се время не знаю, токмо в потемках молитву сотворил и, взяв меня за плечо, с чепью к лавке привел и посадил и лошку в руки дал и хлебца немношко и штец дал похлебать, — зело прикусны, хороши! — и рекл мне: «Полно, довлеет ти ко укреплению!» Да и не стало ево. Двери не отворялись, а ево не стало! Дивно только — человек, а что ж ангел? Ино нечему дивитца — везде ему не загорожено.
Ангел принёс Аввакуму “штец” для укрепления его сил в праведной борьбе за православие.
Этот замечательный текст долгое время существовал вне официальной литературы и распространялся в списках в среде старообрядцев. Только в 1861 году он впервые появился в печати и вызвал волну восхищения у таких авторов, как Достоевский, Толстой и Тургенев. И дело здесь было не в идеологическом посыле, а в его удивительно самобытном стиле.
А завершить рассказ об этом авторе и XVII веке в целом хочу своим любимым эпизодом из “Жития”:
Таже с Нерчи реки паки назад возвратилися к Русе. Пять недель по льду голому ехали на нартах . Мне под робят и под рухлишко дал две клячки, а сам и протопопица брели пеши, убивающеся о лед. Страна варварская, иноземцы немирные; отстать от лошадей не смеем, а за лошедьми итти не поспеем, голодные и томные люди. Протопопица бедная бредет-бредет, да и повалится, -- кользко гораздо! В ыную пору, бредучи, повалилась, а иной томной же человек на нее набрел, тут же и повалился; оба кричат, а встать не могут. Мужик кричит: "матушка-государыня, прости!" А протопопица кричит: "что ты, батько, меня задавил?" Я пришел, -- на меня, бедная, пеняет, говоря: "долго ли муки сея, протопоп, будет?" И я говорю: "Марковна, до самыя смерти!" Она же, вздохня, отвещала: "добро, Петровичь, ино еще побредем".
Удивительной силы люди. Кстати, жена Аввакума после десятилетий тяжелейших ссылок вернулась в Москву, где дожила до 1710 года и умерла в возрасте 86 лет.
Таким пёстрым XVII веком для нас заканчивается огромная эпоха литературы Средневековья. В следующий раз мы попытаемся подытожить основные тенденции первых семи веков нашей словесности, а после перейдём к Новому времени и его первому большому стилю - классицизму. Ещё побредём.
Предыдущая часть:
