Глава ✓138
Начало
Продолжение
Маша растерянно озиралась вокруг.
Представшая её взору картина мало напоминала величественные покои графини Каменской, супруги фельдмаршала, матери двух генералов, владелицы сотен, если не тысяч душ крепостных.
Пустые покои, разбросанные впопыхах вещи, кое-где растворённые или разбитые высокие окна позволили ярким кленовым листьям украсить своим золотом драгоценный паркет. Ветер-проказник рисовал ими новые прихотливые узоры и некому было затворить окна и вымести сор - пусто было в доме.
Лужи от недавнего дождя зеркалами отражали хмурое низкое небо. И эта тяжесть, эта блекнущая позолота, тлен всего, что делало этот дом таким светлым и радостным прежде, давило на сердце Мари.
С чего-то нужно начинать. Так почему бы не с того, чтобы снова научиться дышать? Скорым шагом Мари спустилась в подклети старинного особняка, ниже кухонь, в погреба.
Здесь, в тишине и покое хранились многочисленные припасы: мешки с крупой и мукой, пахучие корзины с луком и яблоками, ящики с песком, в которых до лета оставались сочными и хрусткими морковь и свекла. Стеллажи винного погреба всё так же, как прежде, полны тёмных пыльных бутылок и затянуты паутиной. Висят на крюках копчёные на ольховой дыму окорока. Всё это богатство совсем скоро станет поживой прожорливой французской саранчи.
Да и Бог с ней! Главное - спасти достояние, веками копившееся Каменскими. То, что оплачено трудом и жизнями поколений графских крепостных. Недаром она стремилась сюда с самыми верными людьми - им предстояло хранить тайну, ей единолично доверенную графиней.
Спустившись ещё ниже, в допетровских времён подвалы, Маша подошла к узкой нише в стене, украшенной облупившейся фреской с торчащими сбоку кирпичами. Две птицы с женскими головами, сладко прижмурив веки, что-то пели друг другу в кущах райских садов. Сирин и Алконост.
Одна печальна, вторая радостна. Коли знаешь сказки русские, то догадаешься, какой из них поклониться следует. Нажмёшь не на тот камушек, и обрушится пол под тобой, увлекая в казематы бездонные с кольями каменными на дне. Нет туда ступеней, и нет выхода из каменного мешка. Надавишь на нужный камень, и откроются схроны тайные, неведомые, где во времена Смуты и Грозного царя прятались сами и добро своё прятали от посягательств столбовые бояре старомосковские.
Но прежде, чем открывать дверь заветную, надобно снести сюда всё, что старой графиней велено прибрать не только из её покоев, но и вотчины сестрицы её, княгини Б.
Этим и занялись, не откладывая. Драгоценный фарфор китайский и серебро, в корзины упакованные, картины и ковры, старинные гобелены и книги. Нет времени разбираться, где чьё добро.
Всё укладывается в корзины, мешки и ящики плотно, рядами, не так уж и велика схронная комната, а спрятать надо поболее. Чтоб поменее ворону жадному вороватому досталось. Уйдет супостат из Москвы, так сёстры сами с достатком своим разберутся. Хорошо, что книгинюшка живёт в соседнем особняке, а в саду есть дверка заветная, через неё члены семьи в гости друг к другу запросто.
Когда от добра в подвале уже и места шагнуть не осталось, подошла Маша к стене и нажала заветный камень. Скрипнула, зашуршала и отворилась дверь широкая, за которой темнота чернильная и воздух горький такой, что факел в её руке едва не погас. Онемела Маша от увиденного, от века в темноте спрятанного.
Книги пергаментные в деревянных и металлических обложках, с замками и ключами. Крынки и шкатулки с монетой серебряной и золотой. Сосуд в виде птицы Гамаюн, купленный, как прочла она в старой книге, ей графиней отданной, в 1614 году для царя Михаила Фёдоровича у московского купца Михаила Смывалова: «Птица Гамаюн, около шеи сверху обнизано жемчугом, на середине жемчужина большая, позадь её на спине репей серебряной, на репье зерно жемчужное».
Вот он, сосуд драгоценный, зарос паутиной и пылью,
упоминаемый в «Книге глаголемой Урядник, новое уложение и устроение чина Сокольничья Пути» 1668 года, описывающей церемониалы царской охоты при изложении чина поставления рядового охотника в звание начального сокольника: из Гамаюна доставали письмо, написанное нововыбранному от имени царя.
Страшные времена пришли на Русь православную. Не о них ли пела птица Гамаюн в августовском небе над Бородино? «Разгулялась непогодушка, туча грозная поднималася. Расшумелись, приклонились дубравушки, всколыхалась в поле ковыль-трава. То летела Гамаюн – птица вещая со восточной со сторонушки, бурю крыльями поднимая. Из-за гор летела высоких, из-за леса летела темного, из-под тучи той непогожей».
Снесёт той бурей птица волшебная окаянных захватчиков, но сколько людей поляжет на полях скорбных...
Не поместится всё снесённое сюда, в тайной комнате. Значит, здесь, в преддверии и останется, замурованное. Придётся кланяться птице Гамаюн, в противоположной нише одиноко изображённой.
Лишь один камень на полу выделяется и лишь десять мгновений, чтобы из галереи запретной убежать. Не успеешь - тут навеки останешься.
Ушли Машины помощники, каждый с собой серебра унёс достаточно, чтобы захотеть сюда вернуться, да не выйдет у них. Нажала Маша на камень ногой, и со всех ног метнулась по коридору, вверх по ступеням, догоняемая гулом обрушенного кирпича и каменным крошевом. Нет более ничего ниже съестных подвалов с припасами - дикий камень, и только высоко, на кирпичном сводчатом потолке распахнула крылья праматерь птиц-дев славянских Стратим-птица.
Хрустальная корона на ней, крик её поднимает океанские волны и топит континенты. Да убоится гнева её тот, кто посмеет добраться до её дочерей.
Стелется над Москвой белый дым. Показалось Мари, что это туман, да только горьким горем он пахнет, пожарищем.
Отшатываются от девушки мечущиеся в дыму люди: кровь у неё на руках и лице, кирпичной пылью красной припорошена кожа и светлые косы, платье дорогое испачкано и порвано.
Кто ты, девица, откуда и куда идёшь-спотыкаешься?