Бессонная ночь, завал и жизненный крах заставили его уснуть мгновенно. Ему снилось, как он маленьким бежал по полю к матери. Спотыкался, падал, поднимался и снова бежал, бежал, чтобы крикнуть «Мама!» и, обняв, заплакать в ее объятиях. Он выбивался из сил, а она все не приближалась. Он бежал и бежал, и когда ему уже оставалось сделать последний шаг и протянуть к ней руки… Вдруг все наполнилось треском, все вокруг него затрещало…
Стас открыл глаза. Треск не прекращался. Он повернул голову в ту сторону, откуда раздавался звук. Треск исходил от будильника, который вчера для себя ставили Андрей и Толик. Обе стрелки находились вверху.
– Двенадцать дня, – сам себе сказал Стас.
Он попытался вспомнить, что ему снилось только что, но не смог. Он напрягался, силился, но ничего не получалось. Он помнил, что во сне видел что-то неуютное, тревожное, но что именно?
Вы читаете окончание. Начало рассказа здесь
Стас посмотрел на пустые кровати «историков», которые стояли напротив, и увидел там в беспорядке разбросанные свои вещи. Его обдало жаром, и что-то кольнуло под сердцем. Он вспомнил все события вчерашнего дня: завал, скандал и боялся даже представить, что теперь будет. Лежа, он попытался решить для себя, как жить дальше и что же ему теперь делать. А делать было нечего, все, что он мог, он сделал вчера.
Стас встал, умылся, нехотя заправил постель и слегка убрал в комнате. Что ему делать дальше, он не знал. Не знал, что делать сейчас, что делать через час, что делать вообще. Историки уехали, и ему не у кого даже спросить совета, все нужно решать самому.
Через некоторое время он почувствовал голод и, к великой радости, осознал, что появилась хоть какая-то цель – накормить себя.
Еда не доставила удовольствия. Он жевал машинально, все время думая о том, как теперь ему быть. «Ну, надо же!? Так влететь, и не у кого-нибудь, а у антички, – думал Стас, анализируя свое теперешнее положение. – Лучше бы тупо сказал, что не готов и еще бы раз пришел и сдал бы, так ведь нет же, с шашкой на танк… Ой дурак. Ну дурак и дурак», – убивался Стас, понимая, что теперь все это дойдет до деканата, все об этом узнают, но, быть может, над ним сжалятся и не выгонят из университета, а дадут шанс сдать еще раз.
Стас прикидывал, что с ним еще могут сделать. «Могут заставить извиняться перед этой старой каргой? Могут, – сам себе ответил Стас. – Могут без разговоров и разбирательств просто выкинуть? Могут. А дальше что? Армия и крест на образовании… И всё из-за чего – из-за какой-то бумажки, из-за того, что чуть-чуть не повезло, из-за того, что я нормальный парень, а не сухарь и не пылеглот-заучка, каким эта старуха хотела бы меня видеть. И почему такие люди живут? Ведь ей осталось-то два шага до смерти, она же тлеет, как головёшка и всё равно сама сдохнет и мне жизнь перечеркнёт, вот стерва какая», – злясь на себя и на всех, размышлял Стас.
Делать было нечего, надо идти в деканат и пожинать плоды вчерашнего дня.
***
Как известно, деканат – это место, которое нормальный студент старается обходить. У Стаса не было выбора. Так или иначе, ему всё равно бы пришлось туда идти. Хотя бы за допуском на пересдачу завала.
Стас был более-менее хорошо знаком с Носовым, замдекана. Носов вёл у него старославянский язык, и Стас был одним из его любимых студентов.
Стас решил идти прямо к нему. Он подошёл к деканату и не решался войти. Ему было и стыдно, и неудобно, и страшно.
Дверь соседней аудитории с шумом открылась, и, напугавшись, Стас рванул дверь деканата и вошёл.
Ему повезло, в деканате, кроме Носова, никого не было.
– Здравствуйте, – сказал он, не поднимая глаз.
Замдекана встал из-за стола и подошёл к нему.
– Стас, вы мне, конечно, друг, но вам придётся написать объяснительную на имя декана о том, что у вас вчера произошло с Ниной Борисовной, – сказал Носов, протягивая руку Стасу. Стас пожал руку преподавателя, и Носов, взяв его за локоть, проводил к столу:
– Вот вам бумага, пишите, – сказал он, возвращаясь за свой стол.
Стас решил не усугублять своего положения и написал, как всё было: написал, что украл билет, написал, что к зачёту был готов, написал, что ему надо было домой и что обязательно извинится перед преподавателем. Он отложил ручку и поднял глаза.
– Написали? – поинтересовался Носов.
Стас кивнул головой.
– Значит, так, Стас. Мой вам совет. Бегите и извиняйтесь к Нине Борисовне, умоляйте её, чтобы она разрешила вам пересдать и если она разрешит, то максимально хорошо приготовьтесь, потому что вы будете сдавать с конфликтной комиссией, которую у неё из студентов ещё никто не выиграл. И ещё, бегите к ней прямо сейчас, потому что она утром прибежала к декану, двадцать минут кричала, обвинив вас в воровстве и бог знает в чём. Словом, Стас, отчаиваться не надо, шанс у вас есть. Я вам ещё раз говорю, бегите к ней прямо сейчас и извиняйтесь. Вы меня поняли?
– Да, – выдохнув, сказал Стас.
После разговора с Носовым Стасу стало немного легче. «Вот бы все преподы были как Носов», – думал он, собираясь «сдаваться в лапы тигру».
То, что сказал Носов, Стас понимал и сам. Теперь он думал, как лучше извиниться перед античницей, как разжалобить её, как сказать ей, что кроме её античной литературы у людей есть ещё и жизнь, которая непроста и которая полна трудностей.
Ещё ему очень хотелось сказать ей, что он такой молодой и у него всё впереди, всё только начинается, а она своим росчерком пера или, точнее сказать, не росчерком, а тем, что не напишет в клетке зачётки «зачёт», сломает ему всю жизнь…
Стасу повезло. Старушка с порога ему заявила, что никаких извинений от него не примет, и что будь её воля, то она его ещё вчера бы отчислила. Но так как воля не её, то она назначает день для конфликтной комиссии через неделю: «И советую вам, молодой человек, подготовиться получше, так как сдавать нескольким преподавателям намного сложнее, чем общаться со мной», – были её последние слова.
«Да это уж как посмотреть?» – подумал, глядя на неё Стас, и, попрощавшись, вышел с кафедры зарубежной литературы.
Домой он шёл понуро. То, что его не выгнали, было хорошо, но то, что придется торчать в этом ненавистном городе ещё неделю, да к тому же без денег, несомненно, было плохо. Но у Стаса появилась хоть какая-то определённость в жизни – через неделю нужно идти на экзамен, быть может, самый главный.
***
В тот же день Стас оббежал всех девчонок-одногруппниц, собрал все тетрадки, учебники и хрестоматии и затворником сел в своей пустой комнате. Два дня он безвылазно сидел за книгами, прерываясь лишь, чтобы поесть или попить чаю.
Общага была полупустой, все разъехались по домам, а остались лишь те, кто завалил, и те, кто очень шумно «обмывал» сессию. В коридорах снова начались беспорядки, драки, в некоторых комнатах были выбиты двери.
Стас старался не встревать ни в какие неприятности и целыми днями учился. Он прекрасно представлял вероятность своего вылета, понимал, что конфликтная комиссия – это последняя инстанция. На комиссию обычно приглашали тех, кто уже три раза не смог сдать, и, как правило, с комиссии выходили прямиком в архив за документами.
Стас не представлял, что он будет делать без университета, он настолько привык к нему, что вне его он себя уже не мыслил. Он привык к своей группе, к своей полуголодной общаге, даже к преподавателям – и к тем питал чувства привязанности. Не сдать он не мог, он не мог даже на секунду представить себя без университета, даже чужой город, который он так не любил, стал родным.
Как он завидовал тем, кто с чемоданами или сумками шел по коридору общаги! Они ехали домой, а он оставался здесь, здесь, где судьба его висела на волоске.
Гомер, Цицерон, Марциал, Гесиод, Еврипид, Вергилий, Гораций, Софокл – все они смешались у него в голове, вместе со своими античными произведениями. Он уже несколько раз прочитал лекции и некоторые даже выучил, «Илиаду» он мог уже частично цитировать. О греческих богах он смог бы рассказывать несколько часов.
Днями и ночами, не смыкая глаз, он учил, учил и учил. Ему казалось, что нет уже того, чего он еще не знает, но еще и еще раз читал и перечитывал.
Так прошли три дня из отведенных ему семи. За окном стояли сухие морозные солнечные деньки, но Стас даже не выходил из общаги порадоваться солнышку, он боялся потерять то драгоценное время, которого у него было так мало.
В комнату к Стасу никто не заходил, и он один на один оставался со своими греками и римлянами, которые жили, веселились, пировали, любили, сражались в битвах, покоряли земли, а он, как проклятый, сидел и увядал. Сколько злобы накопилось у него на преподавателя античной литературы! Ему было обидно, что всю оставшуюся жизнь при слове «Античность» или его производных он не будет вспоминать прелесть и утонченность этой эпохи, а будет вспоминать тот ад, в котором он жил, благодаря дряхленькой старушонке.
Как он рвался домой, как он хотел все бросить и приехать в Кедровку, обнять мать и, как в детстве, без стеснения расплакаться. Но он не мог ничего бросить и плакал в подушку в пустой комнате общаги. Теперь самым главным для него было остаться в университете, пусть без стипендии, пусть все каникулы проглотил завал, ему это было больно и горько, но он очень хотел остаться в университете. Ему было обидно, что те, кто знает в пять раз меньше его – сдали и давно отдыхают на каникулах. Он не понимал: за что такая несправедливость, почему им повезло, а ему нет?!
– Боги! Сжальтесь надо мной! Помогите мне выстоять в этой схватке, помогите мне сдать! – кричал Стас в пустой комнате, обращаясь к тем же богам, которых изучал в книжках.
Вечером третьего дня Стас понял, что замучил и загнал себя окончательно и со слезами бросился на кровать, зарыдав от бессилия. Через некоторое время он успокоился и затих. Сон окутал его, и он быстро забылся. Ему было тепло и уютно. Он шел по мягкой пустыне, в его волосах играл ветер, а глаза его были обращены на бордовый закат. Тепло шло по его телу, и ему было очень хорошо…
– Т- тр-р-р-р – прозвонил будильник и вырвал Стаса из его сна. Он с ненавистью глянул на циферблат. В окне расцветало утро. Утро еще одного дня.
Этот день Стас прожил так же, как и предыдущий. Он использовал каждую минуту для чтения: варил ли он картошку, грел ли чайник, с книжкой или тетрадкой он не расставался. Целыми днями он учил, и к вечеру от обилия прочитанных страниц у него начинали болеть глаза. А еще по утрам от недосыпания и плохого питания из носа шла кровь. Нервное истощение было налицо.
Все эти дни Стас не расчесывался. Волосы висели неухоженными сосульками на его голове. В зеркало он старался не смотреть. Он догадывался, что посерел и похудел, и лишний раз напоминать себе об этом ему не хотелось.
А дома его ждали. Ах, как его ждали дома, он чувствовал это, но мысли о доме он старался гнать от себя. Если же это ему не удавалось, то слезы бесшумно падали на страницы, расползаясь в кляксы и делая бумагу полупрозрачной.
Свое утешение Стас находил в снах, но бессердечный будильник выдергивал его оттуда своим хрипением. Теперь Стас ненавидел старушку-античницу и будильник. Как в эти дни он понимал Раскольникова!.. Выяснилось, что для того, чтобы довести человека до крайностей, нужно не так уж и много.
Он поймал себя на мысли, что уже не раз желал смерти несчастной старушке, и чтобы отбросить эту навязчивую идею и не шизонуться вконец, он решил впервые за все время выйти погулять на улицу.
***
Свежий морозный воздух опьянил его. Солнышко сверкнуло Стасу в глаза, и он с удовольствием сощурился. День был солнечный и тёплый. Невдалеке от общежития местные ребятишки играли в снежки, весело гонялись друг за другом. Невольно Стас загляделся на них. Как ему захотелось снова стать маленьким, ходить в садик или школу, чтобы снова за ним следили и оберегали…
Но всему своё время. Придёт время и этих ребятишек, и они будут также бороться за себя, а маленьким он уже был и своё взял сполна.
Красногрудые красавцы-снегири клевали рябину, беззаботно порхая с ветки на ветку. Стас позавидовал и им. Единственное, кому он не позавидовал в это утро, – это бездомной собаке, которая пробежала мимо него и в которой он увидел себя: голодного и загнанного.
Стас хотел накормить пса, но вспомнил, что нечем. Раздражённый тем, что не может себе позволить даже такую мелочь, он решил вернуться к своим грекам.
***
К вечеру Стас снова вымотался и на книги и тетради смотреть спокойно уже не мог.
– Господи! Да пощади ж ты меня! – взмолился он, упав на колени. – Не мучай меня или дай сил выстоять! – кричал Стас, вскинув руки и голову к потолку.
За дверью раздался девичий смех и удаляющиеся торопливые шаги. Стас опомнился и в исступлении упал на кровать. Плакать не было ни сил, ни слёз.
Он попытался заснуть. Сон не шёл к нему. Он ворочался, накрывался с головой, засовывал голову под подушку, но ничего не помогало. Измучившись, он отвернулся к стене и вдруг почувствовал, как сон наконец-то подкрался. Все кончики нервов, всё его тело наполнилось теплом, думать стало лень, и он провалился. Он летал в облаках, махал руками и поднимался всё выше и выше, дышать становилось всё легче и тепло пронзало его тело до последнего волоска…
– Т-тр-р-р-р, – прозвонил, как обычно, будильник, напомнив о серой реальности. Взревев, как раненый слон, Стас вскочил с кровати и швырнул будильник в темноту. С треском и звоном будильник разбился об стену и разлетелся по всей комнате. Стас юркнул под одеяло и попытался заснуть. Но тщетно, как ни старался, всё было бесполезно. Снова было утро, снова его ждали картошка и сотни страниц.
***
Настала последняя ночь перед конфликтной комиссией.
– Вот и все… – тихо сам себе сказал Стас, лежа в постели.
Комиссия была назначена на девять утра. Еще днем Стас отложил книги и собрал вещи в сумки. Сумки стояли у его кровати. Он успокоился: вылет его уже не страшил, и он решил покориться судьбе. К тому же, независимо от результата, эта ночь в общаге была последняя. Завтра он вернется, заберет сумки и вечерним поездом уедет домой. Деньги на билет у него были отложены. Расставив все по местам, Стас закрыл глаза. Во сне он ездил на красивой машине по огромному городу…
Стас подскочил на кровати. На улице еще было темно.
«Интересно, сколько сейчас времени?» – подумал он, с сожалением взглянув на осколки будильника, лежавшие на полу.
– Извини, что я тебя так. Сгоряча, сам понимаешь… – сказал он будильнику и начал одеваться. В соседней комнате ему через дверь крикнули, что уже семь, и Стас решил поесть, временя было.
***
К кафедре зарубежной литературы, где должна была заседать комиссия, Стас подошел ровно в девять. Вдруг дверь перед ним открылась.
– Это вы Стас Морозов? – спросила приятная женщина лет сорока, появившаяся в дверях.
– Да, – бледнея, сказал Стас.
– Нина Борисовна позвонила, сказала, что она опаздывает, и просила меня, чтобы я вам дала выбрать билет, и чтобы вы начали готовиться.
«Вот сука. У меня жизнь на волоске, а она опаздывает», – подумал Стас и вошел в аудиторию. Женщина, которая дала ему выбрать билет, оказалась одним из преподавателей комиссии. Стас взял билет. По иронии судьбы, в билете первым вопросом стояла гомеровская «Илиада», а вторым вопросом был «Сатерикон» Петрония.
– А что, Нина Борисовна изменила билеты? – иронично спросил Стас.
– Это мои прошлогодние билеты. По ним мне сдавали заочники в прошлом году. Вам не нравится билет? Хотите, я вам другой дам! – улыбаясь, спросила экзаменатор, понимая нелегкое положение Стаса.
– Да нет, спасибо, мне этот нравится, – ухмыляясь, сказал Стас и сел за парту.
Дверь распахнулась, и в аудиторию вошли Нина Борисовна, Носов и еще какой-то преподаватель.
– Надежда Петровна, вы студенту дали билет? – спросила старушка, вопросительно взглянув на Стаса.
– Да, он уже пять минут как готовится, – ответила та.
– Морозов, у вас еще сорок минут, затем я начинаю вас спрашивать.
– Я уже готов, – хмуро сказал Стас, поразив присутствующих.
– Стас, подумайте, спешить некуда, – сказал Носов, пытаясь вразумить студента.
– Я уже готов, – повторил Стас.
– Ну, если вы настаиваете, то я готова у вас принять, – ехидно сказала старушка, и вся комиссия села напротив Стаса, приготовившись слушать. Стас молча поднес билет Носову, и тот прочитал его вслух.
– Как?! Этого не может быть! Товарищи, товарищи, Надежда Петровна… – соскочив, всполошилась старушка.
– Он вытянул этот билет, – спокойно объяснила Надежда Петровна.
Стас стоял мрачный и хмурый, не поднимая глаз. Лицо его скривила злая улыбка. Только он знал, почему так засуетилась старушка. Стас начал свой ответ. Отвечая, он гордился собой. Ответ его был намного увереннее, намного лучше, чем в первый раз, он мог говорить до следующего утра, сил и знаний у него хватило бы.
– Морозов. Достаточно. Выйдите, мы посовещаемся, – сказала старушка, и он вышел.
Через десять минут вышел Носов и подошел к Стасу.
– Стас! Вы молодец, вы достойно отвечали! По секрету вам скажу, что комиссия решила поставить зачет, сейчас вам об этом объявят, – сказал Носов и раскрыл перед Стасом дверь.
Он вошел.
– Морозов, – начала старушка, которую теперь Стасу было жалко, и он удивился, как это существо он мог ненавидеть: «Что там можно ненавидеть?» – Экзаменационная конфликтная комиссия, – продолжала она, – решила поставить вам зачет, – сказала античница, думая вызвать в Стасе хоть какую-нибудь реакцию.
Стас подошел к столу, взял зачетку, попрощался и вышел…
А дальше все было как во сне: общага, сумки, билет... В поезде он уснул здоровым крепким сном. Проснувшись, Стас обнаружил, что до Кедровки осталось не больше часа. С трудом высидев эти долгие километры, он выбежал на перрон, пронесся по любимым с детства улицам и подбежал к родной двери. Бросив сумки на снег, он позвонил в дверь.
– Т-тр-р-р-р, – затрещал новый дверной звонок, точь-в-точь, как будильник в общаге. Кровь хлынула в голову. Стас в волнении отступил на шаг.
– Господи! Если это сон, я сойду с ума, – дрожащими губами прошептал он.
– Сынок!
Он бросился вперед.
«Слава Богу! Слава Богу – это не сон!» – зажмурившись от счастья, думал Стас.
1994
Tags: Проза Project: Moloko Author: Ашихмин Олег
Начало рассказа здесь
Другие истории этого автора здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь