Серая облачность стелилась по весеннему небу, словно тонкая вуаль, которую лениво несло ветром. По обочинам дороги уже начали зеленеть молодые листочки на кустах, но в воздухе всё ещё витала прохладная сырость. Наталья Аркадьевна, женщина строгого, но справедливого нрава, сидела в машине рядом с дочерью и с тревогой глядела в окно.
— Не уверена, что это хорошая идея, Лерочка, — проговорила она, чуть нахмурившись. — Твоя свекровь... та ещё личность. Месяц в одном доме — это настоящее испытание для вас с Гришей.
— Мам, да что такого может случиться? — удивилась Валерия, бросив на мать быстрый взгляд. У неё были живые, открытые глаза и спокойный голос, хотя лёгкая настороженность всё же проскальзывала в интонации.
— Всё, что угодно. Я эту женщину уже успела немного узнать и поверь, она не самый солнечный человек. Да ты и сама это рано или поздно поймёшь.
— Мам, мы с Гришей два года женаты. И за это время его мать ни разу не сказала мне ничего обидного. Ты слишком строга к ней. Это ведь совсем другая семья, а не как у тебя с бабушкой.
Наталья Аркадьевна вздохнула, потирая пальцами висок.
— Ты у меня наивная. Глупая даже где-то. И смешная. Хотя я знаю, ты из лучших побуждений стараешься верить в хорошее.
— Смешная? Глупая? — Валерия обернулась к матери с раздражением. — Спасибо, мам!
— Это не в обиду, доченька, — поспешила успокоить Наталья Аркадьевна. — Просто ты ещё многого не знаешь. И слава Богу, если честно. Но ты взрослая, тебе решать. Я вмешиваться не буду.
Валерия немного помолчала, сбавив скорость перед поворотом.
— А могла бы сразу так сказать, — буркнула она. — Без этого драматичного вступления.
— Ну прости, — сдалась Наталья. — Просто я волнуюсь за тебя.
— Я знаю. Но ничего страшного не случится, честно. И если вдруг что, я тебе сразу позвоню. Приедешь — будет весело. Змеиное гнездо прямо! — усмехнулась Валерия.
— О, это точно, — хмыкнула Наталья. — Но идея неплохая. У вас дома места хватит, всем найдётся угол.
На прощание они ещё немного поспорили, но уже в шутливом тоне. Валерия отвезла мать домой и поспешила вернуться. В душе она верила, что с Мариной Львовной — матерью Григория — у них сложатся хорошие отношения. Та ведь всегда была вежлива, даже если порой и чересчур прямолинейна. «Да и не станет же мать мешать счастью собственного сына», — думала Валерия.
Наталья Аркадьевна, наблюдая, как уезжает машина дочери, лишь вздохнула. Она помнила день свадьбы. Тогда, в самый разгар застолья, мать жениха — в меру строгая, ухоженная женщина с пристальным взглядом — фыркала на каждую мелочь. Она будто не могла смириться, что всё идёт не по её сценарию. А потом, поддав вина, прошептала:
— Если и эта будет такая же тупая, как моя дочь, жить они долго не будут.
Тогда Наталья Аркадьевна подумала, что ослышалась. Но на следующий день, при попытке обсудить сказанное, Марина Львовна сделала вид, что не понимает, о чём речь. И с той поры Наталья ничего не говорила дочери, не желая рушить её представление о новой семье. Тем более, что свекровь жила далеко, и встречи были редкими.
Теперь же всё изменилось. Месяц под одной крышей — серьёзное испытание.
Марина Львовна приехала в воскресенье. Был промозглый день, с порывами ветра, которые крутили пыль и засохшие листья на тротуарах. Встречал мать Григорий сам — Валерия работала.
— Где твоя жена? —спросила свекровь.
— Мам, я же говорил — у Леры смена, — ответил он, обнимая её. — Освободится только к четырём.
— Могла бы и отпроситься. Уважение, между прочим, никто не отменял, — холодно бросила она и, не дожидаясь ответа, протянула сумки. — Где твоя машина?
Григорий был в замешательстве. Это была не та мама, которую он знал. Суровая, капризная, будто подменённая. Сестра предупреждала его об изменениях, но он тогда не поверил.
Когда Валерия вернулась домой, Марина Львовна встретила её со всей показной теплотой:
— Лерочка! Моя дорогая! Как же я соскучилась! Почему не взяла выходной, а?
— Ну, у нас на работе такое не приветствуется. Каждый отвечает за своё. Если одного нет — всё встает, — объясняла Валерия, чувствуя лёгкое давление.
— Странно у вас там всё... — покачала головой свекровь. — А если заболела?
— Работаю удалённо. Или беру отгул, но это сказывается на зарплате.
— А если важное дело? Что, тогда тоже всё останавливается?
— Мам, это как-то не к месту сейчас. Я пришла с работы, устала, — улыбнулась Валерия, стараясь сохранять вежливость. — Давайте, я покажу вашу комнату.
Но внутри она чувствовала: что-то пошло не так. И с каждым днём будет только хуже...
Валерия старалась не обращать внимания на мелочи. Ну подумаешь, Марина Львовна переставила баночки на кухне по-своему — неудобно, но не смертельно. Ну сделала замечание, что Валерия «слишком просто» одевается дома — не трагедия. Главное ведь, что всё делается из лучших побуждений... Или не совсем?
— Лерочка, дорогая, — заглядывая в ванную, как-то сказала свекровь, — ты уверена, что чистить плитку этим средством правильно? Оно, конечно, дешёвое, но разводы же остаются. Вот у меня дома совсем по-другому всё блестит...
— Угу, спасибо, посмотрю, — отозвалась Валерия, стиснув зубы. Это было утром, в понедельник, когда она ещё не успела допить кофе.
А вечером, вернувшись с работы, она обнаружила, что её одежда из стиральной машины развешана на балконе... неаккуратно, кое-как на вешалках. И в этот момент Марина Львовна уже рассказывала Григорию:
— Я ведь не удержалась, помогла немного Лере. Она устает, не до мелочей ей. А бельё-то несушёное лежало! Представляешь?
Григорий только пожал плечами, ничего не ответив. Он вообще старался не вмешиваться. Слишком хорошо помнил мамины сцены в детстве — когда она могла разозлиться из-за пролитого сока или не того тона в ответе. Он вырос между грозовыми тучами, научился молчать и сглаживать углы. Теперь он надеялся, что Валерия выдержит. Хотя взгляд у жены становился всё более потухшим.
На второй день Валерия заметила, что Марина Львовна... подслушивает. Один раз она вошла в комнату, а свекровь тут же отошла от двери и сделала вид, будто искала кошку. Во второй раз — сидела в гостиной с газетой, а потом неожиданно пересказала фразу, сказанную Валерией по телефону в спальне.
— Мам, а чего это ты про Аню вспомнила? — удивился Гриша. — Я Лере про неё рассказывал...
— Ну вы же тут всё на весь дом обсуждаете, — невозмутимо отмахнулась свекровь. — Мне-то что. Я просто сказала.
После этого Валерия стала говорить шепотом. И плакала в душе — не от обиды, а от бессилия. Казалось, в доме поселился кто-то чужой, властный, вездесущий. Она будто жила на экзамене, где каждый день кто-то проверял её на «хорошую жену».
И Григорий молчал.
Он не был злым, не был безразличным. Но он был тем, кто привык пережидать бурю, прятаться в норке. А она — больше не хотела быть той, кто держит фасад.
На третий день пребывания Марины Львовны в доме Валерия впервые всерьёз задумалась: а не совершила ли она ошибку?
Утро началось с мелочи, как обычно и бывает. Свекровь стояла на кухне, в её руках была деревянная лопатка, которой она методично перемешивала овсяную кашу.
— Я не понимаю, как вы так живёте, — сказала она, даже не обернувшись. — Утро, а кухня в беспорядке. Крошки на столе, чашки в раковине...
— Мы вчера поздно легли, — сдержанно ответила Валерия, пытаясь не вспылить. — Сегодня всё уберу, не переживайте.
— Не я переживаю, Лера. А Гриша. Он ведь привык к другому уровню уюта. В детстве у него всегда был порядок, и еда на столе вовремя. И уж точно никто не бегал с бутербродом по дому, как у вас это принято.
«Началось», — мысленно сказала себе Валерия, глубоко вдохнув. Она уже поняла: любое слово свекрови — с подтекстом. Никаких прямых упрёков, только колкости, намёки и сравнения.
Позже, когда Григорий вернулся с работы, он с удивлением отметил, что дома как будто повеяло напряжением. Валерия встретила его с вымученной улыбкой, но почти сразу ушла в ванную. А Марина Львовна — словно ни в чём не бывало — подала ужин и принялась расспрашивать сына о работе, при этом не упуская случая вставить:
— Представляешь, Гриша, ты уходишь, а я тут целый день одна. Лера вся в делах, мне и поговорить не с кем.
— Мам, ну ты же сама хотела побыть с нами. Чтобы поближе познакомиться, провести время...
— Конечно, хотела. Но я думала, мы будем общаться. Вместе куда-то ходить, может, обедать. А тут — каждый сам по себе. Как будто я не гостья, а квартирантка.
Валерия услышала это из ванной — и прикусила губу. Хотелось выйти и сказать, что никто не обязан развлекать взрослую женщину с утра до вечера. Но она молчала. Пока.
На четвёртый день свекровь решила приготовить борщ.
— Я не нашла нормальной кастрюли, — сказала она Валерии. — Где у тебя всё хранится, как в квесте каком-то. И продукты странные. Свекла какая-то мягкая. Капуста будто из прошлого года.
— Мы покупали всё на выходных. Всё свежее, — ответила Валерия, чуть повысив голос. — И кастрюли на нижней полке, как всегда.
— Ну-ну, — пожала плечами Марина Львовна. — Наверное, я просто привыкла к другому порядку.
И снова — ни одной грубости. Только этот скользкий ледок между словами, на котором невозможно устоять, не поскользнувшись.
К вечеру Григорий начал что-то подозревать. Валерия стала молчаливой, раздражительной, и однажды, когда они убирали посуду, она выдохнула:
— Она меня съест, Гриш. По частям. Вежливо, с улыбкой — но съест.
Он растерялся.
— Да ну, ты просто устала...
— Нет, Гриша. Я вижу, как она смотрит. Как оценивает каждое моё движение. Всё ей не так. Я стала гостьей в собственном доме.
Он обнял её за плечи, но даже в этом движении Валерия почувствовала — он не до конца понимает. Ему легче списать всё на «проблемы адаптации» и «женскую чувствительность», чем встать между двух женщин, которых любит.
На пятый день случилось первое открытое столкновение. И оно было из-за полотенца...
Марина Львовна будто вселилась в дом не как гостья, а как хозяйка, уверенная, что знает, как всё должно быть устроено. Утро начиналось не с кофе, а с замечаний:
— Почему полотенце на кухне мокрое?
— Лер, а ты не пробовала утюжить рубашки Гриши поаккуратнее?
— Я вчера вытирала пыль в гостиной. Не заметила, чтобы ты это делала...
И всё это — с ласковой, почти песклявой интонацией, как будто бы и не придерётся вовсе, а просто хочет «как лучше». Григорий поначалу старался сглаживать углы:
— Мам, не придирайся. Лера и так всё тянет.
— Я не придираюсь! — возмущалась Марина Львовна. — Я просто говорю, что вижу. Разве мне нельзя сказать? Или мне тут рот на замок, пока вы молодые живёте, как хотите?
Однажды Валерия услышала, как свекровь по телефону кому-то говорит:
— Ну да, живу у них. Тружусь, как Папа Карло. А Лерочка-то… ленивая. Придёт с работы — и всё, сидит в телефоне. Устала, бедняжка. А дом кто держать будет?
Эти слова обожгли, как кипятком. Валерия не стала устраивать сцену, но с тех пор перестала звать Марину Львовну на кухню. Готовила молча, убиралась тихо, всё чаще задерживалась на работе.
Как-то вечером, уже ближе к полуночи, Валерия услышала ссору в гостиной.
— Мама, хватит! — раздражённо бросил Григорий. — Ты не в праве указывать Лере, что ей носить и как ей жить.
— А ты, значит, в праве молчать, когда твоя жена меня игнорирует?
— Она просто устала.
— Нет, она просто считает меня лишней. И ты тоже.
Валерия лежала в спальне, прижав подушку к уху, и тихо плакала. Всё, чего она боялась, становилось реальностью. Мир, в который она с такой надеждой шла два года назад, трещал по швам. А ведь она искренне старалась. Но Марина Львовна, казалось, старалась сильнее — разрушить всё, что создавалось.
Через неделю Валерия не выдержала.
— Гриша, мы должны поговорить, — сказала она, когда они остались вдвоём. — Я так больше не могу. Мне тяжело.
— Мне тоже, Лера.
— Тогда пусть она едет домой. Или я уеду. Я не хочу разрушить наш брак, но жить с твоей матерью невозможно.
— Дай мне подумать... — сказал он, опуская голову.
Но думал он слишком долго.
А на следующий день Марина Львовна нашла повод для новой сцены — из-за грязной кружки в раковине.
— Знаешь, Лера, — проговорила она, закатывая глаза, — ты, может, и жена, но хозяйка из тебя никакая. Мой сын достоин лучшего. Тебя надо перевоспитать.
— А вы мне не мать чтобы воспитывать, — спокойно ответила Валерия. — И я очень этому рада. Я устала от вас и больше не буду ходить на цыпочках. Уезжайте, пожалуйста, немедленно.
— Хватит, мам. Правда, хватит. Мы не дети, нам не нужны советы по каждому поводу, — голос Григория звучал твёрдо, почти холодно. — Я поговорил с Леной. И теперь я понимаю, почему она не хочет с тобой общаться.
— А, так вот ты о чём... — Марина Львовна выпрямилась, глаза сузились. — Это она тебе наплела про меня, да? Что я чудовище? Я, между прочим, вас вырастила! Всё отдала! А вы мне теперь...
— Ты становишься невыносимой, когда твои дети взрослеют, — не дал ей договорить Григорий. — Сначала Лена, теперь я. Ты не умеешь отпускать. Ты всё время хочешь, чтобы было по-твоему. Но мы с Лерой — семья. И ты не будешь указывать нам, как жить. Больше никогда.
— Вот как... — Марина Львовна усмехнулась с горечью. — Значит, теперь я лишняя? Мать, которая вкладывала душу, ночами не спала, тянула одна? Я тебе мешаю?!
— Ты мешаешь нам быть счастливыми. Прости, если это больно слышать. Но если ты не способна уважать нас — нам не по пути.
Марина Львовна побледнела. Несколько секунд стояла молча, потом медленно сказала:
— Я не думала, что мой сын скажет мне такое. Спасибо, Гриша. Очень "по-сыновьи".
Она собрала вещи в тот же вечер и уехала. Не попрощалась. Не позвонила потом ни ему, ни Валерии.
В доме повисла тишина. Григорий долго сидел в кухне, глядя в окно. Лера молча подошла, положила руку ему на плечо. Он только сказал:
— Прости, что не раньше...
Валерия ничего не ответила. Просто обняла его. И вдруг впервые за несколько недель в доме стало по-настоящему спокойно.
Вот такая история, друзья. Напишите, пожалуйста, что вы думаете об этой истории. Не забудьте подписаться на канал и поставить лайк. Всего Вам доброго. До свидания!