В конце апреля весна окончательно вступила в свои права. Молодая зелень покрыла деревья, небо было высоким и голубым, а воздух наполнялся запахом тёплой земли и цветущей черёмухи. По утрам солнце поднималось рано, золотя крыши домов и освещая окна, за которыми кто-то начинал очередной будничный день.
В небольшой квартире на третьем этаже панельной пятиэтажки с самого утра слышался спор.
— Кира, ну оставь ты ребят в покое, — раздражённо говорил Виктор Андреевич жене. — У них своя жизнь! И потом, у Марии недавно родители погибли, дайте им спокойно пожить!
— Да не твоё это дело, — огрызнулась супруга. — Ты бы лучше занялся ремонтом! Обещал же, что всё доделаешь, а воз и ныне там!
— У нас всё отремонтировано два года назад! И комнаты, и кухня! Чего тебе ещё надо?
— А ты был у семьи Сорокиных? Видел, как у них дети квартиру отгрохали? У них теперь не жильё, а загляденье! А у нас всё по-старому. Опять мы — хуже всех.
— И что? Мы — не они. У них своя семья, у нас своя. Я вообще не понимаю, зачем равняться на других?
Кира Петровна всплеснула руками и, подняв брови, горячо выпалила:
— А ты не поймёшь! Тебе всю жизнь было наплевать, как на нас смотрят! А мне — не всё равно! Я устала быть серой мышкой среди соседей и родни! Хочу, чтобы хоть раз — мы были лучше всех!
— Да никому нет дела, что у нас тут! — отмахнулся Виктор Андреевич. — Ты кого сюда зовёшь? Родственники давно не приезжают, а соседи и вовсе не заходят.
— А если бы был ремонт, как я хочу, я бы всех звала! — не унималась Кира.
— Ну-ну. Экскурсии устраивай и билеты продавай! — усмехнулся муж.
— Так и сделаю! Только делиться с тобой не буду! — съязвила она.
— Ты, старая, совсем с ума сошла, что ли? — раздражённо бросил он.
— Да иди ты, Виктор! Ты меня никогда не понимал… — всхлипнула Кира, старательно выдавливая слёзы.
Когда утром следующего дня Виктор Андреевич ушёл на смену, Кира Петровна достала телефон и набрала номер невестки:
— Машенька, привет, дорогая моя!
— Здравствуйте, Кира Петровна… — девушка замялась. Её свекровь никогда прежде не звонила с такими приветствиями.
— Ну что ты сразу "Кира Петровна"? Пора бы и "мамой" звать!
— Я бы оставила всё, как есть… У меня мама была одна, и на её место никто не встанет, — спокойно, но твёрдо ответила Мария.
— Да, конечно! Я и не настаиваю… Просто с тобой поговорить захотелось. Кирилл сегодня днём на объект уезжает, да?
— Угу… Вернётся только к утру.
— И у Виктора смена! Вот и подумала: может, посидим вместе вечерком? Женский вечер устроим!
— Ох… Спасибо, но я, пожалуй, откажусь. Сегодня возьму работу домой. Документы надо разобрать.
— Ой, ты, бедная, и дома работаешь? Себя не жалеешь совсем! Ну ладно… Но знай, я всегда рада тебе! Двери открыты!
— Спасибо… Я пойду, дел ещё много. До свидания.
— Пока-пока, дорогая!
Мария повесила трубку и ещё несколько секунд недоумённо смотрела на экран. Обычно свекровь с ней и пяти слов не перекидывала, а тут — такой душевный порыв. Но вникать не хотелось — работа не ждала.
Кира Петровна же сидела на кухне, злая на невестку. Её план задобрить девушку и надавить на жалость провалился. Она надеялась убедить Марию, что в квартире нужно срочно делать капитальный ремонт. Не получилось. Значит, придётся идти другим путём — через сына.
Спустя неделю, в один из солнечных тёплых дней, Кира Петровна надела лучший плащ, села в троллейбус и поехала к офису, где работал Кирилл. Она заранее разузнала, когда у него обеденный перерыв, чтобы «случайно» оказаться рядом.
— Привет, Кирюша! — позвонила она с улицы. — Ты не на обеде?
— Привет, мам. Через десять минут выхожу. А что?
— Я тут неподалёку оказалась, может, вместе пообедаем?
— Лучше бы ты мне домашнее что привезла, — рассмеялся сын. — Маша обед собрала, а я забыл. Ну ладно, выбирай кафе.
Они встретились и поехали в небольшой ресторанчик с домашней кухней на окраине. За окном проносились зелёные аллеи, клумбы с нарциссами и каштаны, сбрасывающие липкую почку.
— А чего ты тут оказалась-то? — спросил Кирилл, когда они сделали заказ.
— У подруги была. Нина Павловна тут рядом живёт… Вот и решила заодно с тобой увидеться.
— Хорошо, что заехала. Маша в последнее время замыкается. Я-то стараюсь быть рядом, но она просит дать ей пространство…
— Дай ей время, Кирюша… У неё же трагедия большая…
— Я понимаю. Только хочется помочь…
Они замолчали. Через минуту Кира Петровна заговорила снова:
— Я придумала, как помочь!
— Что именно?
— Твоей Маше. Помочь ей начать новую жизнь и избавиться от тяжёлых воспоминаний. Ну и нам с папой заодно помочь. Двойная польза!
— Мам, конкретнее?
— Чтобы Маша не вспоминала тот страшный день — продать квартиру её родителей. А на вырученные деньги сделать капитальный ремонт в нашей квартире. Всё снести и переделать. Обновить, очистить от старого. И чтобы у нас с папой была радость — хоть перед соседями не стыдно.
Кирилл задумался. А Кира Петровна уже знала: если сын хоть немного сомневается, значит, дело почти сделано. Главное — надавить на правильные кнопки.
— Подумай сам, — тихо добавила она, делая вид, что с трудом сдерживает слёзы. — Её родители больше не вернутся. А квартира пустая… как рана. Разве хорошо Марии в ней жить, среди призраков прошлого?
— Не знаю, мам, — медленно проговорил Кирилл. — Это серьёзное решение. Я не могу просто так предложить Маше продать родительский дом…
— Конечно, не сразу. Просто подумай. А я, может, поговорю с ней аккуратно. Без давления. По-доброму.
— Лучше не надо, — нахмурился Кирилл. — Дай мне самому понять, как быть.
Они расплатились и вышли из кафе. Кирилл поехал обратно в офис, а Кира Петровна — домой, довольная. В её голове уже выстраивались картинки будущего: новая кухня, встроенная техника, натяжные потолки и шкаф-купе. И взгляды соседей — завистливые, одобрительные. Пусть знают, что она не хуже других!
Но через неделю ситуация вышла из-под контроля. Мария, убираясь в старых бумагах, нашла выписку из банка. Её насторожила сумма — аванс за риэлторские услуги. Документ был оформлен на имя Киры Петровны. В углу стояла дата — три дня назад.
Мария побледнела. Через минуту она уже звонила Кириллу.
— Ты в курсе, что твоя мама уже начала продавать квартиру моих родителей?
— Что?! — взревел он. — Ты о чём, Маш?
— Выписка. Подпись. Сумма. Агент. Всё есть. Ты знал?
— Нет! Конечно нет! Я... Я поговорю с ней. Сейчас же.
Кирилл примчался в родительскую квартиру. Дверь открыла Кира Петровна, радостная и взволнованная.
— Кирюша, ты чего так?.. Ой, ты чего с лицом таким?
— Мам, ты что творишь? Ты серьёзно нашла агента и подала заявку на продажу квартиры Машиных родителей?
— Ну... Я просто хотела начать процесс. Чтобы потом быстрее оформить. Я думала, ты согласен!
— Ты не имела права! — крикнул Кирилл. — Это не твоя квартира!
— Но я же... ради всех нас…
— Нет, мама. Ради себя. Хватит. Ты переходишь границы.
Он ушёл, громко хлопнув дверью. А через день Мария собрала вещи и переехала в ту самую квартиру. Одну. Без Кирилла.
Молчание между ними затянулось на недели. Только когда Кира Петровна впервые поняла, что сын стал приходить всё реже, а его голос по телефону звучал чужим и холодным, она осознала: её манипуляции обернулись пустотой. И ни один новый шкаф не смог заменить разрушенного доверия.
...она осознала: всё пошло не так, как ей казалось.
Однажды, спустя почти месяц, она рискнула снова набрать Кирилла. Тот ответил, но голос у него был отстранённый, как у человека, который давно сделал внутренний выбор.
— Кирюша... Прости меня, если я что-то сделала не так... Я ведь хотела как лучше...
— Мам, ты разрушила то, что у нас было. Маша и так с трудом справлялась. А теперь она не может видеть меня без боли. Мы с ней — на грани.
— Но я же... Я не думала, что всё так обернётся...
— Именно. Не думала. Как всегда. Всегда всё по-твоему, без оглядки на других. Я устал.
Он повесил трубку, а Кира Петровна долго сидела с телефоном в руке. Впервые за много лет в её глазах появились настоящие слёзы — не наигранные, не для манипуляции, а тихие и горькие. Она поняла, что, гонясь за внешним лоском и мнением соседей, упустила самое важное — доверие и тепло в семье.
Виктор Андреевич, придя с работы, нашёл её на кухне, уткнувшейся в руки.
— Что случилось? — спросил он, настороженно присаживаясь рядом.
— Всё, Витя... Мы сына потеряли...
— Что ты несёшь?
— Я перегнула. Всё испортила. Он теперь и слышать меня не хочет.
Виктор Андреевич долго молчал. Потом встал, налил воды, поставил перед ней стакан и сказал спокойно:
— Может, и правда хватит уже… Быть лучше всех — это не про обои и мебель. А про то, чтобы твои дети домой возвращаться хотели. А теперь — сам подумай, почему он домой не идёт.
Кира Петровна кивнула, не поднимая глаз. Она впервые увидела свою жизнь со стороны — не в глянце показной зависти, а в тусклом отражении одинокой кухни, где никто не хочет собираться.
Теперь ей оставалось только ждать. И надеяться, что время, которое она потратила на сравнения и капризы, ещё можно будет исправить — если не полностью, то хоть немного. Пока не стало совсем поздно.
Виктор Андреевич, заметив, что жена погасла, не злорадствовал. Он только вздыхал, аккуратно подавая ей чай и убирая со стола. Он не умел говорить громких слов, но в тот вечер всё-таки попытался.
— Может, ты и правда перегнула палку, Кир… Но не поздно ведь всё вернуть. Поговори с ними.
— А как? — глухо спросила она. — Маша меня ненавидит. Кирилл... боится за неё.
— Значит, не надо оправдываться. Надо признать и извиниться. Просто и по-человечески.
Кира Петровна подумала. Прошло два дня, прежде чем она решилась. Она испекла яблочный пирог — тот самый, который так любила Мария, — завернула в полотенце и пошла по знакомой дороге.
Квартира родителей Марии встретила её тишиной и запахом старого дерева. Девушка открыла дверь с удивлением и настороженностью.
— Здравствуй, Машенька… Я… Я не буду мешать. Я просто хотела… принести вот. — Она протянула свёрток. — Это пирог. Ты любила его, помнишь?
Мария молчала.
— И ещё… Прости. За всё. Я не имела права. Я… Я так хотела, чтобы у нас всё было, как у людей. Чтобы соседи смотрели и говорили: вот, Кира Петровна молодец. А на деле — я всё испортила.
Мария вздохнула и взяла пирог.
— Спасибо. Но я не могу всё забыть. Мне нужно время.
— Я понимаю, — кивнула Кира. — Только знай: я действительно сожалею. И… я бы очень хотела, чтобы ты меня простила. Когда-нибудь.
Она развернулась и ушла.
А спустя неделю Кирилл пришёл к родителям. Молчаливо сел на кухне, съел борщ и спросил:
— Мам, ты правда извинилась перед Машей?
Кира Петровна кивнула.
— Тогда, может, всё ещё не потеряно.
И в его голосе снова прозвучало что-то родное — тёплое, не ледяное.
Желание быть "лучше всех" часто оборачивается одиночеством. Семья — не витрина для чужих взглядов, а тихий угол, где важнее тепло и уважение, чем дорогой ремонт и чужое мнение.
Вот такая история, друзья. Напишите, пожалуйста, что вы думаете об этой истории. Не забудьте подписаться на канал и поставить лайк. Всего Вам доброго. До свидания!