Русские деревни, до которых нацисты не добрались жили конечно на порядок лучше, т.к. в них никто массово людей не уничтожал и дома не жёг, но и здесь жизнь заметно ухудшилась. Именно на деревню легли основные тяготы по снабжению городов и армии. Мобилизационная стратегия была сходной с первыми индустриальными пятилетками, но условия выполнения плана снабжения оказались гораздо хуже. Не хватало ни техники, ни специалистов. В итоге планы оказались не выполнены, а само население, как в городе, так и на селе стало испытывать голод. Но опишем всё по порядку.
Положение деревни перед войной было тяжелым. Пронесшаяся в начале тридцатых коллективизация не прошла даром. Многие лучшие жители, хорошие хозяева и работники были раскулачены и переселены. Экономическое состояние образованных коллективных хозяйств оказалось неудовлетворительным. В преодолении аграрного кризиса мешали неурожаи и голод, безалаберность и непрофессионализм, отсутствие финансирования со стороны государства и др. Частично убыточность колхозы смогли преодолеть только в конце 1930-х, когда стали обеспечиваться достаточным количеством техники и специалистов, а уровень агротехники повысился. Заметное сокращение производства зерновых произошло в 1936-38 годах, когда по стране в очередной раз прокатилась засуха. 1940-й год оказался благополучным и урожайным. Только в этот год в целом по всей стране наблюдалась стабилизация колхозного производства. Однако, многие сельхозпредприятия имели недоимки, накопленные за лихие 1930-е годы. Так, в Пензенской области в предвоенный год, несмотря на хороший урожай, в 20% колхозов задолженность по поставкам зерновых государству превысила планы предыдущих двух лет. В целом к началу войны за колхозами области числилось 29,9 тыс. пудов зерновых культур, требуемых для возврата ссуд и недоимок прошлых лет, что составляло свыше 50% к общему плану хлебопоставок. И все же в 1940 году колхозами области было сдано зерна государству больше, чем за предыдущие два года вместе взятые, а по отношению к 1938 г. – почти в три раза больше. [816]
Несомненно, что хороший урожай давал надежду на повышение уровня жизни и в самой деревне, где плата за трудодни напрямую зависела от количества сданной государству продукции. Одним словом, деревня к 1940 году только оправилась от коллективизации и успела расплатиться с недоимками, и то не везде и не полностью. Но это были только надежды на будущее. В реальности же жизнь в деревне была на порядок хуже, чем в городе. Так, например, колхозники зарабатывали намного меньше рабочих: в 1940 г. средняя заработная плата рабочих в городах составляла 4410 руб. в год, у колхозника - 228 руб. [807]. А в 1939 году 1 сентября в силу вступил новый сельскохозяйственный налог. К его уплате помимо хозяйств колхозников и единоличных хозяйств были привлечены хозяйства членов промысловых кооперативов, рабочих и служащих, имевших подсобное хозяйство в сельской местности. Объектом налогообложения стали доходы от полеводства, животноводства, огородничества, садоводства и других отраслей сельского хозяйства, а также неземледельческих заработков. Не облагались только доходы, получаемые колхозниками по трудодням. [817]. Еще одной причиной низкого уровня жизни крестьян было недостаточное финансирование сельского хозяйства. В те годы Советская власть считала русскую деревню фактически неисчерпаемым источником ресурсов, которая не нуждалась в какой-либо поддержки. Собственно, именно в рамках этой концепции и была организована коллективизация, призванная наладить регулярное снабжение государства. Крестьянству в этой системе доставались лишь «крошки со стола».
С наступлением войны все надежды рухнули. Едва налаженное производство мгновенно нарушилось. Сразу после объявления войны и известий о быстро надвигающейся вражеской армии, на селе стали проявляться панические настроения. Уже летом власти фиксировали в некоторых колхозах случаи массового невыхода на общественные работы, индифферентного отношения к административным кампаниям, собраниям и призывам партии. Распространялись слухи о том, что «за невыход на работу не имеют права наказывать, карательную экспедицию не пришлют, чтобы заставлять работать» [цитата по 818].
Одновременно с этим, из-за ухудшения продовольственного положения в стране колхозы перестали платить своим работникам. В той же Пензенской области в 1941 году из 1938 колхозов в 21 колхозе с колхозниками вообще не рассчитались по трудодням, в 1490 колхозах было выдано менее 1 кг зерна за выработанный трудодень (в большинстве хозяйств крестьяне получили от 100 до 400 грамм на трудодень) [819]. В хлеборобной Ульяновской области плата снизилась с 2380 граммов хлеба в 1940 году до 330 граммов в 1945 году [819]. Для сравнения в конце 1941 года в блокадном Ленинграде детям и иждивенцам выдавали 300 грамм хлеба, служащим и рабочим 400-600 грамм. В расчете на душу населения колхозник получал из общественного хозяйства в среднем за год 100 кг зерна, 30 кг картофеля и 129 руб. [807]. Таким образом, снижение уровня жизни и реальная угроза надвигающегося голода также стали причиной падения трудовой дисциплины и массовых хищений социалистической собственности в деревне. В связи с этим план хлебосдачи в 1941 году выполнен не был. Например, в Пензенской области он составил всего 32,3% [817].
В 1942 году проблемы еще больше обострились. В деревне, как и в стране в целом сложилась катастрофическая ситуация в области снабжения. С одной стороны, были потеряны значительные посевные площади, при чем в основном в наиболее плодородной черноземной зоне, что создавало дополнительную нагрузку на оставшиеся сельскохозяйственные регионы (спасителями страны в эти годы стали Поволжье, Урал, Сибирь, Русский север, республики Средней Азии). С другой стороны, из аграрного производства ушли мужчины, призванные защищать родину, а из-за прекращения финансирования быстро стала выводиться из строя сельскохозяйственная техника. Поставки новой сельскохозяйственной техники, которая могла бы заменить старые, вышедшие из строя машины, были значительно сокращены. Экономика срочно переходила на военные рельсы. Машиностроительные заводы вместо сельскохозяйственных машин стали выпускать военную технику, а химические предприятия вместо удобрений - взрывчатые вещества. В 1945 году (по отношению к 1940 году) тракторов на селе было 74,8%, комбайнов - 80,9%, грузовых автомобилей - 27,1%. В целом количество техники сократилось на 40%. Уже в 1941 году две трети колосовых культур было убрано простейшими машинами, на лошадях, волах, коровах и с помощью кос и серпов. Если в 1940 г. 83% посевных площадей распахивалось с использованием тракторов, то к 1943 г. этот показатель составил только 46%, а к окончанию войны - 64%. Тоже можно сказать и о других полевых работах: севе и уборке зерновых. [807]
При этом в обработке посевных площадей участвовали преимущественно оставшиеся в деревне женщины, старики и подростки, не имеющие ни достаточных физических сил, ни специальных знаний и умений. Если в 1940 г. более трети работников колхозов составляли мужчины, то в 1944 г. их было всего лишь 12% [807]. Значительная часть крестьян была мобилизована на строительство оборонительных сооружений и на работу на промышленные предприятия, другими словами угнана в город и оторвана от сельского хозяйства. Так, в Пензенской области к концу 1942 г. по сравнению с 1940 г. численность трудоспособного сельского населения сократилась с 412,6 до 308,3 тыс. человек (показатель по колхозам) [820], количество мужчин уменьшилось со 189,3 до 77,9 тыс. [821].
Колхозы в срочном порядке посылали оставшихся женщин обучаться прежде мужским сельскохозяйственным специальностям: механизаторами, трактористами, комбайнерами и т.д. Так, только в Пензенской области уже в 1941 году было подготовлено свыше 5 тыс. трактористов, комбайнеров и помощников комбайнеров, 80% от этого числа составляли женщины, нередко 16–17-летние девушки [822]. В целом в годы войны женщины составляли 75% работников сельского хозяйства, 55% механизаторов МТС, 62% комбайнеров, 81% трактористов [823]. И все же эффективность женского труда была гораздо ниже мужского.
Складывалась катастрофическая ситуация. Для стабилизации обстановки внутренних резервов деревни, подорванной коллективизацией, явно не хватало. В итоге урожайность выращиваемых культур резко снизилась. Зерновых культур на 35%, картофеля на 30%, сахарной свеклы на 55%. Вместе с тем из-за низкой эффективности были значительно сокращены посевные площади и поголовье скота. [807]
Для повышения эффективности обработки и снабжения страны, властям пришлось пойти на непопулярные меры: увеличение трудодней и повышение налогов. Согласно постановлению СНК и ЦК ВКП(б) № 508 от 13 апреля 1942 г. «О повышении для колхозников обязательного минимума трудодней» в хлопководческих районах минимальная норма была увеличена со 100 до 150 трудодней в год, в нечерноземной полосе, северных и восточных областях -с 60 до 100 трудодней, на остальных территориях - с 80 до 120. В колхозах с минимумом 150 трудодней в год надо было выработать до 15 мая не менее 30 трудодней, с 15 мая по 1 сентября - 45, с 1 сентября до 1 ноября - 45. Остальные 30 трудодней можно было отработать после 1 ноября. Если колхозник не отрабатывал указанное количество трудодней, ему грозило наказание - принудительные работы в колхозе или удержание из оплаты до 25% трудодней. Впервые был установлен минимум трудодней для подростков – членов семей колхозников в возрасте от 12 до 16 лет (в размере не менее 50 трудодней в году). Был утвержден порядок мобилизации на сельскохозяйственные работы в колхозы, совхозы и МТС трудоспособного населения городов и деревень, не занятого на предприятиях промышленности и транспорта, включая учащихся 6–10 классов, студентов техникумов и вузов (мужчин в возрасте 14–55 лет и женщин 14–50 лет). По тому же постановлению к работам привлекали и подростков с 12 лет [807, 824].
Сельскохозяйственный налог 1939 года уже 3 июля 1941 года был удвоен, в 1942 г. Указом Президиума ВС СССР от 29 декабря 1941 г. был введен военный налог, в 1943 г. были повышены нормы доходности крестьянских хозяйств. Сохранялись и натуральные налоги, введенные еще декретами 1921 г. и продублированные в форме «обязательств» в начале 1930-х гг. В 1940-е гг. каждый колхозный двор ежегодно сдавал государству молока более 100 литров, сливочного масла до 10 кг, мяса, шерсти, до 100 штук куриных яиц. [817, 825]
Дополнительным обременением для крестьян стали лесозаготовки. Механизм мобилизации сельских жителей в этой области был закреплен в январе 1941 г. платной трудовой и гужевой повинности на предприятиях Наркомлеса СССР. Основные лесозаготовительные работы приходились на осенне-зимний сезон (октябрь–апрель), а лесосплавные работы – на весенне-летний сезон (апрель– сентябрь). «В течение 1930-х – 1950-х гг. количество дней работы колхозников на лесозаготовках в порядке повинности постепенно возрастало. Если в конце 1920-х гг. оно составляло 50–60 дней, то в 1930-е – первой половине 1940-х гг. – 100–120 дней» [цитата по 826].
Учитывая все вышесказанное, единственным способом выжить для крестьян стала обработка собственного приусадебного участка, на которое в годы войны времени и сил после 10-12 часового рабочего дня практически не оставалось. Все мысли были сфокусированы только на том, где достать еды, и чем накормить осиротевшую семью. Как вспоминал один крестьянин: «каждая семья самостоятельно боролась за выживание»; «…основной задачей населения было выжить любыми путями: копали землю и сажали картошку, капусту, огурцы, тыкву и все, что хорошо растет в нашей местности, а весной и летом, у кого ничего не осталось от прошлогоднего урожая, питались травой – из крапивы, щавеля, коневника варили щи, а из мерзлой картошки, которую собирали после оттаивания земли в поле или в своих огородах, пекли лепешки…» [цитата по 825]. Бывали и случаи поедание павших от бескормицы колхозных лошадей и крупного рогатого скота. [817]
К 1943 году продовольственный кризис принял угрожающие размеры. Накопленный довоенный потенциал к этому времени был уже почти полностью исчерпан. Повсеместно сложилась огромная задолженность колхозов по плановым поставкам продукции государству. Местные партийные органы хорошо осознавали, что погасить этот долг невозможно, поэтому они обратились к председателю СНК СССР И. В. Сталину и секретарю ЦК ВКП(б) А. А. Андрееву с просьбой о списании недоимок по хлебопоставкам. Ко всему прочему 1943 год выдался засушливым, из-за засухи и упрощенной обработки земли погибло 276,5 тыс. озимых посевов [817]. Возникла серьезная угроза срыва посевной кампании. Материал для посева государство было вынуждено «взять в долг» у крестьян из личных подсобных хозяйств. Принимая, что над людьми нависла угроза голодной смерти, и, что местное руководство привыкло принуждать крестьян, такие «добровольные инициативы» кажутся сомнительными. Хотя несомненно многие крестьяне из патриотических чувств жертвовали как продовольствием, так и деньгами, и иными ценностями. Самопожертвования ради победы над врагом, стали важным фактором, стабилизирующим военную повседневность и придавали сил жить дальше. Так, например, в Пензенской области «собрано и изготовлено для бойцов Красной армии полмиллиона различных теплых вещей. Колхозы области внесли в фонд обороны только за 1944 г. 170 тысяч пудов хлеба и 600 тысяч пудов овощей…» [цитата по 827]. При этом значительные средства поступали напрямую от колхозников. Например, сто тысяч рублей внесла доярка колхоза «Гигант» Кузнецкого района Евдокия Кулакова, 80 тыс. – колхозник Бакунов из Молосердобинского района, 60 тыс. – колхозник Павел Люсиков из колхоза «2-я пятилетка» Сердобского района и т.д. [828].
Колхозники старались помочь стране и своим ударным трудом. В этом отношении в годы войны особенно отличились русские крестьянки, склонные к самопожертвованию. Именно русские женщины стали основными участниками стахановского движения на селе. Так, среди 30 передовиков сельского хозяйства Ульяновской области в 1947 году было 14 женщин. Среди них Ф. В. Самсонова из колхоза им. Чапаева Старомайнского района, которая в 1946 году получила по 400 центнеров картофеля с одного гектара, а колхозница из артели «13 лет РККА» Ульяновского района М. Г. Гурьянова получила урожай проса по 25 центнеров с гектара и др. [829]
При чем такое отношение нельзя считать результатом советской пропаганды. Как раз в это время политическая агитация на селе практически не велась. Местные власти жаловались «Во многих колхозах, совхозах, МТС и промышленных предприятиях политические доклады и беседы не проводились и не проводятся по несколько месяцев подряд. Вместе с тем радио и газеты до широких масс села не доходят. Большинство газет оседает в учреждениях, сельсоветах, правлениях колхозов, где зачастую расходуется на раскрутку. Газетные витрины и витрины последних известий не организованы» [цитата по 830]. Крестьяне вполне осознано шли на эти жертвы. Во время ВОВ большинство населения страны ощущало себя единым целым, общее горе сближало и уравнивало различные слои общества. Постоянная угроза и страх смерти сильно меняло поведение людей и их ценностные ориентиры, при этом присутствовал рост национального самосознания и патриотических настроений.
Весной 1944 года, несмотря на все старания и успехи на фронте, на селе продолжился массовый голод [831]. Относительно хорошо в деревне снабжались только трактористы и рабочие МТС, которые питались в столовых, действовавших в системе потребкооперации. Так, в столовой Неверкинского сельпо стахановская дневная норма составляла 200 г мяса, 150 г овощей, 550 г картофеля и 2 стакана чая с конфетами, в то время как обычные ремонтники довольствовались 100 г мяса, 150 г овощей, 350 г картофеля и не получали чая. В Пензенской области к началу 1944 г. улучшенные стахановские обеды получало до 45% работников МТС. [832]
Продолжение следует.
С предыдущей частью главы можно ознакомиться здесь:
С предыдущими разделами книги можно ознакомиться в подборке.
