С утра зарядил мелкий дождь. Серое небо сплошной пеленой повисло над городом. Прохожие, пряча головы под зонтами, сгорбившись, семенили по тротуару, преодолевая препятствия из грязных луж, заполнивших выбоины в асфальте.
Павел Сергеевич сидел в кафе напротив заплаканного окна, за которым мелькали проезжающие мимо машины, спешащие на работу люди. Он торопливо глотал ещё неостывший кофе, поглядывая на часы. Сияющие серебряной сталью, с классическим лаконичным браслетом. Подарок жены в честь успешной защиты диплома. Диплом, к слову сказать, он защитил на отлично.
Перед внутренним взором тут же возникли ясные Анечкины глаза, искрящиеся восторгом и обожанием.
«Ты станешь самым крутым адвокатом!» - сказала она тогда, защелкивая браслет новеньких Casio на его запястье.
Воспоминания вихрем пронеслись в его голове и вмиг растаяли. Пора. Он встал из-за стола, подхватил кожаный портфель и шагнул на улицу под моросящий дождь. Мысли завертелись вокруг предстоящего разговора. Павел Сергеевич уже успел ознакомиться с материалами нашумевшего уголовного дела, от которого кровь стыла в жилах не только у обычных людей, но и у видавших виды работников правопорядка.
Трагедия, потрясшая их сонный маленький городишко, случалась совсем недавно. Местный житель, ничем не примечательный парнишка, не привлекавшийся, не состоявший на учете, ни в каких списках не значившийся, совершил ужасное преступление. Погибла молодая женщина, его жена, и двое маленьких детей. Годовалые двойняшки супругов. Мальчик и девочка.
Городок стоял на ушах. Взволнованная общественность требовала наказать преступника по всей строгости закона. А некоторые, особенно взбудораженные, вспоминали о том, что не мешало бы вернуть сmертную каzнь. Ведь такие люди, как этот душегуб, не должны ходить по земле вместе с добропорядочными гражданами.
Расчувствовавшиеся горожане нескончаемым потоком шли к дому погибших, несли игрушки и цветы, иконы и свечи.
«Боже, Паша, ты слышал? - шептала Анечка. - Он уbил их. Уbил их всех. Так люди говорят!»
Павел обнял её, прижал к себе подрагивающее от рыданий тело, погладил по волосам. Беременность сделала Анечку излишне ранимой и чувствительной. Ей вообще не стоило знать о случившемся. Но оставить произошедшее в тайне не было никакой возможности. Казалась, каждая собака в их маленьком городке знала о чудовищном преступлении.
Мог ли Павел Сергеевич представить тогда, что именно ему придется защищать этого нелюдя в суде?
*****
- Здравствуйте, Владимир Иванович! Я ваш адвокат. Меня зовут Павел Сергеевич Вяземский.
Он сидел, опустив голову, словно и не слышал слов, обращенных к нему. Павел Сергеевич отодвинул стул, поставил портфель на стол и сел напротив собеседника.
Наконец, тот поднял голову, уставившись на вошедшего пронизывающим, пробирающим до костей взглядом. Ни тени страха, ни толики отчаяния. Чистые, ясные глаза. Павел Сергеевич поежился, стараясь справиться с легкой дрожью, пробежавшей по телу под рубашкой.
Тонкое лицо, волнистые темные волосы, уголки бледных губ скорбно ползут вниз. Вчерашний мальчишка.
- Я не просил адвоката. И защищать меня не надо. Вину свою я признал.
- Я знаю, - старясь говорить мягче, ответил Павел Сергеевич. - Меня назначили вашим адвокатом. Я буду защищать вас в суде. Таковы правила.
Он молчал. Снова опустил голову, уставившись в стол.
- Я должен задать вам несколько вопросов, - выдержав паузу, продолжил адвокат.
Обвиняемый вдруг обхватил голову руками, качнувшись на стуле. Лицо исказилось гримасой боли.
- Зачем? Я уже всё сказал. Мне нечего больше добавить. Я виноват в их смерти. Только я один. И точка. Я готов понести любое наказание.
- Я внимательно изучил материалы дела, но кое-что прояснить сможете только вы, - настаивал на своем адвокат.
- Вы хотите узнать, почему я заdушил жену?
Павел Сергеевич кивнул, боясь спугнуть его настрой.
- А разве мог я поступить по-другому? Она уbила наших детей. Буквально на кусочки, на лоскутки покромсала. Если бы вы видели то, что увидел я, вернувшись в тот злополучный вечер с работы, вы бы никогда больше не смогли нормально уснуть. Я закрываю глаза и вижу…вижу их.
Он прикрыл лицо руками. Плечи его содрогнулись.
Перед внутренним взором Павла Сергеевича возникли фотографии с места преступления, и к горлу подступила тошнота. Он незаметно сглотнул образовавшийся в горле ком и отпил воды из стакана, стоявшего на столе.
- Она сошла с ума, - продолжил обвиняемый, справившись с приступом горя, - превратилась в чудовище. А я её так любил, что готов был закрывать глаза на все странности, что творились с ней в последнее время.
Павел Сергеевич плеснул воды из графина в опустевший стакан.
- Какие странности?
Владимир помолчал немного.
- Она говорила, что наши дети, Катенька и Миша, вовсе не наши. Что мы должны их отдать, потому что они уже обещаны.
- Кому обещаны? - переспросил Павел Сергеевич.
Владимир поглядел по сторонам и понизил голос:
- Я не знаю кому. Понятия не имею. Я его никогда не видел. Но Марина, Марина видела. Всё время ощущала его присутствие. И мне рассказывала, но я не верил. Или просто не хотел верить.
Павел Сергеевич бросил на собеседника оценивающий взгляд. Глаза Владимира лихорадочно заблестели, руки дрожали от нервного напряжения, но взор оставался таким же ясным и светлым.
- Почему вы не показали жену врачам? Возможно, она была психически больна.
- Я хотел. Правда, хотел, - вдруг горячо воскликнул он, всплеснув руками, - но Марина начинала плакать, когда я предлагал ей поехать к доктору. Она плакала и умоляла меня не делать этого. Говорила, что врачи залечат её, превратят в овощ. Твердила, что больничные стены её пугают ещё с тех пор, как она была больна.
- Больна?
- Да. - ответил Владимир. - Несколько лет назад Марина победила агрессивную форму рака. Когда никто не давал ни единого шанса, она смогла выздороветь и даже родить прекрасных детей.
- Странно, - удивился Павел Сергеевич, - в материалах дела об ни слова нет.
- Ничего странного. Я никогда не упоминал о её болезни. Дело это прошлое, и на первый взгляд к нынешней ситуации отношения не имеет.
- А на второй, более внимательный взгляд?
- Знаете что, - сказал Владимир, немного подумав, - мы с вами почти ровесники. Наверное, у вас есть жена, и, может быть, дети. Я не уверен, поверите ли вы моим словам, не примите ли меня за сумасшедшего…
Он замолчал.
- Вы не сумасшедший. Об этом свидетельствуют результаты судебно-психиатрической экспертизы.
- Да, я не сумасшедший, но я безумен. Я совершенно безумен. И этот факт не сможет опровергнуть ни одна экспертиза. - возразил он и глаза его вспыхнули горячечным огнем. - Я обезумел в тот миг, когда увидел растерзанные тела моих детей, Катеньки и Миши. Я виноват в гибели моих ангелочков не меньше, чем моя спятившая жена. И с этим мне придется жить до конца дней. Я заdушил её вот этими руками. Я смог, наконец, признаться себе, что это давно не моя жена, а неведомая сущность, подчинившая себе её тело.
- Что вы имеете ввиду? - спросил Павел Сергеевич.
- Лишь то, что сказал. В теле моей жены обитала какая-то сущность. Она уbила моих детей её руками. Забрала плату за чудесное исцеление.
«Смотри, - сказала Марина, протягивая ко мне окроvавленные руки, - твои ангелочки отправились в ад. Ты готов был заплатить такую цену?»
Дрянная улыбка ползла по её лицу, волосы, напитавшиеся кровью, повисли сосульками. Я смотрел на неё, осатаневшую, источающую запах сmерти, и понимал, что это чудовище, ехидно смеющееся мне в лицо, отвратительно и противно Богу. Я должен был разобраться с этим злом, пока оно не отравило собой всё сущее. И я разобрался.
Он умолк. Павел Сергеевич достал из портфеля пачку сиgарет и протянул собеседнику. Владимир негнущимися пальцами вынул сиgарету из пачки, прикусил фильтр. Павел Сергеевич чиркнул зажигалкой. По допросной поплыл терпкий аромат. Они kурили в тишине, затягиваясь и выпуская дым из легких. Молчали, искоса поглядывая друг на друга.
Павел Сергеевич думал о том, что слова Владимира звучат как бред сумасшедшего, что к делу такое не пришьешь при всём желании. Похоже, что его жена действительно лишилась рассудка и убила детей, хоть доказательств этому нет. Ведь она не обращалась к врачам за помощью. Не за что было зацепиться, чтобы смягчить повисшее над ним суровое наказание. Впрочем, Владимир и не просил об этом. Похоже, ему было наплевать на собственную судьбу.
*****
Не было никаких, совершенно никаких сил смотреть на её страдания. Он, здоровый и крепкий мужик, плакал как ребенок, закрывшись в ванной, пока она лежала на кровати, провалившись в наркотический сон.
Терминальная стадия. Несколько курсов химиотерапии - всё без толку. Вчера Владимир забрал Марину из онкоцентра, где она безуспешно пролечилась почти год, подписал все необходимые документы. Дома и стены помогают - так говорила мама, которой давно уже нет.
Но Владимир и не думал отсиживаться в домашних стенах, ожидая мучительного конца. Проревевшись, умывшись холодной водой, он вышел из ванной и поставил чайник. Заварил крепкий кофе и сел за ноутбук. Ночь уже перевалила за полночь. Надо было спешить. Время неумолимо таяло. Сиgареты стремительно убывали из пачки, в пепельницы росла горка окурков. А он продолжал искать.
Вспомнилась бабушка Тая, выросшая в глухой деревеньке со смешным названием Тотьмы. Куда же запропастилась та деревенька? Тотьмы, Тотьмы… Стерлись с лица земли, исчезли с карт, канули в небытие.
Бабушки Таи, как и матери, давно уже нет в живых, так, что и спросить не у кого. Но Володя хорошо запомнил, что Тотьмы - место непростое.
«Давным-давно, - сказывала баба Тая, - обитали в Тотьмах сильные шаманы. Веками жили в лесу, сменяя один другого, передавая древний дар - умение говорить с духами умерших. Всё шаманы могли предвидеть, любую хворь излечить, погодой управляли, хранили родные места от бед и болезней.
В те края, где обитают шаманы, простому смертному хода нет. Места те особенны. Наш мир там истончается, расплываются его грани, открывая вход в иную реальность, которую населяют мертвые. Только шаман, владеющий даром, может попасть туда и вернуться обратно целым и невредимым».
Так говорила баба Тая про Тотьмы. Маленький Вовка слушал бабушкины сказки, раскрывши рот. Слушал и верил, и мотал на ус. Помнил, что валили в тех краях лес, да сплавляли вниз по реке до следующего населенного пункта - Баянок. В Баянках лес грузили на железнодорожную платформу и везли куда-то по просторам большой страны. В Баянках бабушка училась в интернате, потому что в Тотьмах школы не было. Потом работала на станции, там же познакомилась с дедом, машинистом локомотива. Родилась мама, а позже они всей семьей переехали в город. Мама выросла уже тут, в городе, здесь же родился и сам Владимир. А Тотьмы остались далеко, в сказочном лесу, до которого Владимир поклялся себе добраться.
Баянки на гуглкартах обнаружились быстро. Память Володю не подвела. Он оторвал от монитора покрасневшие, воспаленные бессонницей глаза, и посмотрел в окно. На горизонте занимался рассвет. Летнее солнышко встает рано, щедро рассыпая золотистые лучи по темному ещё небосклону.
Владимир захлопнул ноутбук, прислушался к еле слышному дыханию Марины, пригляделся к её изможденному лицу, обтянутому пергаментом кожи, к закрытым глазам, ввалившимся в глазницы, к тонким безжизненным губам. И отвернулся, стараясь сдержать слезы. Нет, он её не отдаст! Не так просто! Они ещё поборются! Владимир твердо решил отвоевать любимую женщину у самой смерти.
*****
Дорога будет тяжелой и долгой. Владимир это понимал. До Баянок ехать почти пять часов, а сколько еще предстоит добираться до деревеньки пока не ясно. Такой долгий путь и здоровому человеку не просто осилить, а уж больному и вовсе невмоготу. Сидеть Марина не могла. Владимир заранее разложил заднее сидение в автомобиле, приспособил для жены спальное место, накидал подушек, притащил плед. Собрал немного еды, упаковал лекарства жены, приготовил в дорогу воду и полный термос крепкого сладкого кофе.Спать не хотелось, но бессонная ночь наверняка даст о себе знать в дороге. Он чувствовал, как кипит адреналин в его жилах, как лихорадочно блестят красноватые глаза, как сжимаются челюсти от нечеловеческого напряжения.
К полудню они почти добрались до станции. В дороге Марину всё время тошнило. Несколько раз пришлось останавливаться. Есть она уже не могла, только маленькими глотками пила воду. Силы покидали её так стремительно, что Владимир с ужасом отмечал про себя, как жена тает, словно Снегурочка в солнечный день, как уменьшается, усыхает прямо на глазах, с каждой минутой теряя волю к жизни. Он слышал, как она заворочалась, застонала у него за спиной, и прибавил газу.
- Тише, тише, девочка моя! Мы уже почти на месте.
Она ничего не ответила. А он и не ждал ответа.
Машина съехала с трассы на грунтовую дорогу, сплошь покрытую огромными выбоинами и ухабами. Володя в который раз порадовался, что машина у него крепкая и высокая. Иначе эту дорогу не осилить.
Раскачиваясь на кочках и ухабах, стараясь ехать как можно аккуратнее, чтобы не тревожить и без того измученную Марину, он пробирался по убитой дороге, параллельно которой бежали стальные рельсы. Станция совсем рядом. Надо лишь отыскать местных. Наверняка кто-то из них слышал про Тотьмы. Наверняка…
Подъезжая к станции, Владимир наткнулся взглядом на маленький магазинчик с пыльной выцветшей вывеской «Продукты». Он остановил машину на обочине, бросил тревожный взгляд на притихшую жену, и вышел, стараясь не хлопать дверью.
Пыльная раздолбанная дорога тянулась в даль, исчезая за поворотом. Солнце выползло на середину неба и нещадно жарило, стремясь спалить всё вокруг. Воздух плавился, обжигая легкие. Сонные мухи лениво ползали по оконному стеклу. Страшно захотелось пить, и Владимир подумал, что неплохо бы глотнуть чего-нибудь холодненького, чтобы освежить мозги.
На лавочке около магазинчика сидела девочка лет десяти в старенькой застиранной панамке, в ситцевом платьице и потертых сандаликах на босу ногу. Она выуживала пузатые полосатые семечки из цветастого кулечка, свернутого из газетной бумаги, совала семечку в рот, слюнявила её, потом вынимала изо рта, внимательно рассматривала белые полоски на скорлупе, затем бросала себе под ноги, так и не догадавшись отделить ядро от скорлупы. Этот процесс полностью захватил девчушку, так, что она ничего не замечала вокруг.
Владимир невольно смотрел на девочку, не в силах отвести глаза от её слюнявого рта, от блуждающей улыбки, от пустого бесцельного взора. Поймав себя на мысли, что бессовестно таращится на чужого не вполне здорового ребенка, он спохватился, перевел взгляд и шагнул на крылечко магазина.
Внутри магазинчика стояла страшная духота. На всех возможных скоростях маслал потолочный вентилятор, бестолково гоняя густой раскаленный воздух. На полках теснились всевозможные баночки, пакетики с сыпучими товарами и прочая бакалея. В углу мерно трещал холодильник с замороженными продуктами.
Продавщица, женщина неопределенного возраста, полноватая, круглолицая, с хмурым лицом и глубокой вертикальной складкой между бровями, обслуживала единственного покупателя - седую, дряхлую старуху, согнутую почти пополам.
- Светочка, а спички есть? - скрипела бабка.
- Есть, - буркнула Светочка.
- Мне коробков двадцать… И макароны еще, три кило. Трех, пожалуй, должно хватить.
Светочка послушно выкладывала на прилавок требуемые старухой товары. Бабка, кряхтя, рассчиталась с продавщицей и принялась складывать многочисленные покупки в полотняные сумки.
- Вам чего? - обратилась Светочка к Владимиру.
Он немного опешил от её грубости. Проговорил робко, запинаясь, словно нашкодивший ученик на ковре у директора:
- Мне бы холодненького чего-нибудь. Есть у вас лимонад или вода из холодильника?
- Холодного нет, - отрезала Светлана, - теплое брать будете?
- Полторашку воды без газа, - промямлил он.
Она принесла из подсобки бутылку воды и грохнула на прилавок. Владимир достал кошелек.
- Послушайте, мы с женой направляемся в Тотьмы. Не подскажите, далеко ли нам еще ехать?
- Тотьмы? - удивилась продавщица. - А зачем вам Тотьмы?
Владимир оторопел от такого вопроса. Хотел было возразить, что не Светланино это дело, но тут же осекся, вспомнив, что в деревнях люди совсем другие - прямые и грубоватые.
- У меня бабушка там когда-то жила. Таисия Звонарева. Может, слышали? Хочу проведать места, где она родилась и выросла.
- О, как! - цокнула языком Светлана. - Бабушкин внук нарисовался! Не знаю я никакой Таисии. Видно, давно это было. А Тотьмы в пяти километрах отсюда. Прямо по дороге езжайте, авось не заблудитесь. Только нет там почти никого, одно старичье век свой доживает. Пропащая деревенька, мертвая.
- Спасибо! - поблагодарил Володя и поспешил из душных стен наружу.
Он уже подходил к машине, когда за спиной послышался хриплый, скрипучий голос:
- Постой, милок!
Он обернулся. Согбенная старуха стояла у магазина. Руки её оттягивали тяжелые сумки, доверху набитые продуктами.
- Слышала я, ты в Тотьмы путь держишь?
Владимир кивнул.
- Возьми нас с собой, милок, сделай доброе дело. Автобус до вечера надо ждать, а зной такой, что сердце заходится. Возьми нас. Мы тебе век благодарны будем. Я и внученька моя.
Она посмотрела на девочку, сидящую на лавке.
Владимир засомневался. В машине тяжело больной человек, а тут еще эти двое. Девочка явно не в себе. Бог знает, что от неё ожидать.
Бабка словно прочла мысли Владимира, явственно отразившиеся на его лице.
- Ты не бойся, не смотри, что внучка моя такая. Она смирная. Беспокойства не причинит.
- Внучку рядом посадите. У меня заднее сидение занято. Сумки в багажник погрузим.
Бабка заулыбалась беззубым ртом, засеменила к машине. Владимир уложил продукты в багажник, усадил бабку с внучкой на переднее сидение и тронулся в путь. Старуха, оказавшись в салоне, завертела любопытной башкой.
- Хороша колымага, - одобрила она, - доберемся с ветерком! Дорога-то у нас не ахти какая. Летом еще ничего - только ямы, да ухабы, а весной грязища такая, что и автобус не едет к нам. Во как! А это кто у тебя тут? Жена твоя что ль?
Она кивнула на Марину.
- Да, - ответил Володя, - она больна.
- Да уж вижу, - проговорила бабка, - внучка-то у меня тоже не шибко здорова. Молчит который год, а думает ли чего, уж и не узнаем поди. Не от мира сего она. Мать её, пьяница, загубила дитё еще в утробе. У нас ведь как? Молодежь вся в город перебралась. А те, что остались, спились. Вот и дочь моя, непутевая, жизнь свою под откос пустила. Мне все твердят: сдай девочку в интернат. Старая, мол, силы уже не те. А как я её сдам? Кровиночку мою. Только заради неё землю топчу ещё. Кому она, кроме меня нужна? Раз в месяц по врачам её вожу, только толку нет. Продуктами закуплюсь, и снова домой. Так и скриплю помаленьку.
Она помолчала, поглядела в окно на пожухлую траву.
- Были, были шаманы в наших краях. И не такие хвори излечивали. Живо бы мою Асеньку в здравый ум привели.
Владимир вполуха слушал бабкино назойливое тарахтенье, напряженно глядел на бесконечную, покрытую рыжей пылью, дорогу, сонно моргал набрякшими веками. Пока слово «шаманы» не взорвалось в его воспаленном мозгу огненным фейерверком.
- Шаманы? - переспросил он.
Бабка недоверчиво покосилась на парня.
- А тебе зачем? - она перевела взгляд на впавшую в забытье Марину. - Не за этим ли ты…
Она недоговорила, прижала сухую ладонь к сморщенным губам.
- Ты, что, милок? Даже не думай!
- Почему? Терять ведь уже нечего.
- Вижу я, наслышан ты о наших краях. Да только шаманов давным-давно тут нет.
- Но места-то остались! - возразил Володя.
- Остались, - согласилась старуха, - да не каждому дано в тех местах побывать. Без проводника туда никак нельзя! Опасно! Ведь не известно, с кем на той стороне встретишься.
- Если есть хоть один шанс из тысячи, я должен попробовать!
Старуха нахмурилась, свела косматые брови к морщинистой переносице. Её задумчивый взгляд замер на личике спящей внучки. Она ласково поправила локон светлых волос, упавший девочке на лоб.
- Может и прав ты. Только я не такая смелая.
- Покажите эти места? - вкрадчиво произнес Владимир.
Старуха снова покосилась назад, туда, где спала несчастная Марина.
- Что ж, - тихо сказала она, - девка молодая, красивая. Жить бы еще, да жить. Расскажу тебе. Ты мне помог, а я, стало быть, тебе помогу.
Бабка с внучкой обитали на окраине полупустой деревни в старом домишке с покосившимся забором. Владимир довез их до самой калитки, поднял тяжелые сумки в дом.
- Прослушай, милок! - сказала старуха. - Езжай прямо, до самого леса. Там дорога заканчивается. Дальше хода нет. Даже твоя колымага завязнет, сядет на дно. Туда только на своих двоих. Ступай по тропинке, никуда не сворачивай, до самых болот дойдешь, там тропинка пропадет. Осмотрись хорошенько, под сенью большого дерева увидишь избу. То шамана жилище. Жену свою в той избе оставь, водой её снабди, а сам ступай прочь.
- Оставить? - испугался Владимир.
- Да. В избе должен остаться только тот, кто хворает. Если духи пожелают, то помогут излечиться от всех болезней. Ночевать будешь в лесу. Оденься теплее. Ночи у нас прохладные. Ну, иди с Богом! На всё его воля…
Старуха на прощание осенила Владимира крестным знамением.
*****
Марина всё еще спала. Её сухие, потрескавшиеся губы еле заметно двигались во сне, словно она говорила что-то, но слов было не разобрать. Сердце Владимира сжалось от горя. Если бы был бог на свете, он бы не дал ей заболеть. Но на бога он больше надеяться не станет. Человек сам вершит свою судьбу!
Владимир завел двигатель, мотор тихонько заурчал. Он снова вернулся на дорогу и направился к лесу. Солнце начинало клониться за горизонт. Но жара не спадала. Зной, сухой и горячий, сдавливал грудь, щекотал в носу. Спасал лишь кондиционер, холодивший воздух в салоне.
У леса дорога терялась, тонула в изумрудной россыпи кустов и деревьев. Владимир бросил машину на обочине, сунул бутылку воды в рюкзак, прихватил теплый плед, пачку печенья. Осторожно взял полусонную Марину на руки и поплелся в лес.
Тропинка, покрытая густой травой и мхом, тянулась вдоль высоких елей. Солнце едва пробивалось сквозь мохнатые еловые ветки. Володя шел и шел, а тропинка всё тянулась, теряясь среди бесконечных елок и появляясь вновь. Руки его затекли, ноги сделались дубовыми. Тело жены, почти невесомое, стало казаться тяжелой ношей, но он и не думал отдыхать. Володя был уверен, что каждая секунда сейчас на вес золота, что мешкать нельзя, иначе случится непоправимое.
Тропинка увязла в топком болоте. Владимир остановился. Его окружал сумрачный ельник. Ускользающий солнечный луч тонкой полоской пробивался в царство тьмы, но скоро и этот призрачный свет померкнет. Тьма постепенно сгущалась, стягивая Владимира в плотное непроницаемое кольцо. Он судорожно сглотнул сухой ком, застрявший в горле, и огляделся.
Избушка, о которой говорила старуха, притаилась под сенью разлапистой сосны. Он не сразу заметил её. Покосившаяся, усыпанная желтой протухшей хвоей. Съехавшее на один бок деревянное крыльцо, провалившаяся местами крыша. Хороша же изба! Нечего сказать! В такую и входить-то страшно, не то, чтобы переночевать. Того и гляди, на голову посыпятся прогнившие доски.
Он дернул деревянную ручку, дверь со скрипом отворилась. Внутри пахло сыростью, затхлой трухой. Свет почти не проникал сквозь маленькое окошко. Сумрак стелился в углах, с потолка шлейфом падала паутина. Владимир бережно положил Марину на лавку. Смахнул паутину, достал плед и воду из рюкзака. Оставлять её одну в этом убогом домишке не хотелось, но таковы были правила. И он не посмел ослушаться.
Володя прикоснулся к её руке, взял в свои ладони, прижал к губам, ощутив знакомый аромат её кожи, погладил непослушный ежик коротких жестких волос.
- Милая моя девочка, всё будет хорошо. Ты только верь! Завтра наступит чудесный день, в котором ты снова будешь здоровой.
Марина зашелестела губами, стиснула его руку в своей ладони. Он быстро поцеловал её и выбежал прочь. Присел на крылечке, стараясь сдержать набежавшие слезы. Закурил, провожая взглядом ускользающий лучик солнца. Последний в этом длинном, тяжелом дне. Солнце померкло. Огонек тлеющей в его руке сиgареты еще боролся с наступившей кромешной тьмой, но скоро и он затух, сдался на милость явившейся ночи.
Время шло. Владимир против воли начал клевать носом. Напряжение в теле дало о себе знать. Он вяло боролся со сном, то впадая в тревожную полудрему, то вздрагивая и прислушиваясь к ночным шорохам. Его ушей коснулся еле уловимый шум, доносившийся из избы. Володя повернул голову, поглядел на узкое оконце. Внутри колыхался огонек. Тоненький, слабый, трепещущий. Неужели Марина смогла подняться и зажечь свечу? Он подкрался к окошку, пытаясь разглядеть, что твориться внутри, но ничего не выходило. Пламя свечи бросало причудливые тени на стены. Тени двигались, извивались в затейливом танце. Марины в избе он не увидел. Лавка была пуста.
Володя хотел войти в избу, проверить, всё ли у неё в порядке, но дверь не поддавалась, как будто вросла в дверной проем, не желая двигаться с места. На него вдруг навалилась чудовищная усталость, перед глазами всё плыло, мысли тяжело ворочались в голове, не давая додумать фразу до конца. Захотелось закрыть глаза и забыться, уплыть в иной мир, где нет болезней, страха и печали.
*****
Кто-то ласково теребил его волосы, нежно гладил по голове, покрывал торопливыми поцелуями лоб, щеки и губы. Веки, тяжелые, налившиеся свинцом, не желали подниматься. Он сделал усилие и разлепил глаза.
Она улыбалась той светлой, беззаботной улыбкой, которую он всегда любил. Она сияла, глаза светились любовью. И её волосы. Они снова были длинными, как прежде, падали каштановой волной на её плечи.
- Марина?
Она кивнула, засмеялась звонким девчоночьим смехом.
- Как ты себя чувствуешь?
- Ве-ли-ко-леп-но! - пропела она.
Раскинула руки в стороны, запрокинула голову и закружилась на месте, радостно смеясь.
- Я жива, жива, и, кажется, совершенно здорова! Это чудо!
Он улыбнулся, попытался подняться, но тут же закашлялся. Она подбежала, обняла крепко, припала к его груди.
- Володя, поехали домой! Чур, я сяду за руль! Ты слишком устал, тебе надо отдохнуть.
- Ты уверена, что сможешь вести машину?
- Конечно! - весело проговорила она. - Я еще не то могу.
Домой ехали молча. Миновали Тотьмы, потом проехали Баянки. Марина вырулила на федеральную трассу и сделала музыку громче. Она уверенно держала руль, задорно подпевая мелодии, льющейся из динамиков.
Владимир украдкой рассматривал её лицо. Такая красивая. Кажется, стала еще краше, чем была до всего этого... А что же всё-таки это было? Чудесное исцеление?
- Послушай, Марина!
- Да, милый, - прощебетала она, не отрывая глаз от дороги.
- А что было там?
- Где? - искренне удивилась она.
- В лесной избушке.
Лицо её вдруг омрачилось, на лоб набежала тень.
- Знаешь, Володя, я почти ничего не помню. Но разве это так уж важно? Достаточно того, что я жива и здорова.
- Конечно, дорогая, ты права. Но всё же, это невероятно!
- Да уж! Врачи точно с ума сойдут, узнав о моем исцелении! Только правду мы никому не скажем. Договорились?
- Договорились, - согласился Владимир, - но мне хотелось бы знать, с чем ты столкнулась там, в лесной избушке?
Она замялась, задумавшись над ответом. Он уловил, как напряглись её мышцы, как нервно дернулся подбородок, как легкое раздражение проскользнуло в голосе.
- Всему свое время, дорогой. Скоро ты всё узнаешь. Надо лишь запастись терпением, - сухо ответила она.
Она повернула к мужу свое красивое безупречное лицо, улыбнулась таинственно, небрежно скользнула губами по его губам, давая понять, что говорить больше не о чем.
Утренний ветерок врывался в салон сквозь открытое окно, трепал её прекрасные волосы. Громкая музыка неслась из динамиков. Марина вдавила педаль газа в пол и устремилась навстречу ветру.
Володя поежился. На душе сделалось неуютно, тоскливо. И он не мог объяснить себе, что его беспокоит. Он закрыл глаза, стараясь ни о чем не думать. Не думать о том, что тревожило. Не задавать себе один и тот же навязчивый вопрос: что было там, в загадочной лесной избушке? И хочет ли он на самом деле узнать ответ...
