О текущем историческом моменте
Попробуем взглянуть на современное состояние человечества с точки зрения концепции исторической сингулярности / вавилонской библиотеки. Что мы увидим?
Смотреть предыдущую часть.
- Всё человечество охвачено древними высокими культурами, как правило, восходящими к Осевому времени или же испытавшими его глубочайшее влияние. Варваров совсем не осталось.
- Мироздание и, главное, социальная и внутренняя жизнь человека в значительной степени описаны наукой. Относительно тех областей и явлений, что должным образом не описаны, господствует мнение, что описать их, в принципе, возможно. Более того, имеются наработки такого описания.
- Господствует представление, что всё мироздание можно перевести без потерь в текстовую и/или числовую информацию. "Мир есть текст". "Вселенная — это матрица".
- Уход смерти. Господствующие формы мировоззрения не предлагают способов ужиться со смертью. Простые люди делают вид, что её нет. Детей от смерти стараются огородить.
На последнем пункте стоит остановиться поподробнее. Вавилонская библиотека тщится отобразить всё время. С точки зрения этой претензии уход в небытие, даже как возможность, страшен. Поэтому самодовлеющий массив информации, коим является эта библиотека, стремится организоваться таким образом, чтобы снизить онтологическое напряжение, возникающее от факта смерти. В чём он встречает полное понимание и содействие со стороны человека.
Способы снизить напряжение могут быть разными. Это и рассказы о гарантированном посмертии, и представление об обратимости смерти, и превращение смерти в игру, и — самое главное — отвлечение внимание. Убрав из сферы своего внимания смерть, человек может беспрепятственно представлять мир как поле неограниченных перестроек и манипуляций. В таком мире вавилонская библиотека обретает необходимую полноту.
Мир, предельно погруженный в историческую сингулярность, изобразил мудрый Роберт Шекли в своём жутковатом рассказе "Паломничество на Землю". Желающие могут найти полный текст рассказа, я же здесь позволю себе привести одну небольшую цитату, в которой, как океан в капле воды, отражается Земля будущего:
- Как раз сейчас, - внушительно сказал коротышка, - угнетенные рабочие Перу ведут отчаянную революционную борьбу. Достаточно одного человека, чтобы перетянуть чашу весов! Ты, дружище, и можешь стать этим человеком! - Увидев выражение лица Саймона, коротышка быстро поправился: Но можно привести немало доводов и в пользу просвещенной аристократии. Мудрый старый правитель Перу (правитель-философ в глубочайшем, платоновском смысле этого слова) очень нуждается в твоей помощи. Его небольшое окружение - ученые, гуманисты, швейцарская гвардия, дворянство и крестьяне - тяжко страдает от заговора, вдохновленного иностранной державой. Один человек...
- Меня это не интересует, - сказал Саймон.
- Может, тебя влечет к мелким группам вроде феминистов, сторонников "сухого закона" или обращения серебряной монеты? Мы можем устроить...
Шекли написал свой рассказ в 1956 году. С тех пор, думается, мы значительно продвинулись в предсказанном им направлении.
Бегство из вавилонской библиотеки
Проблема исторической сингулярности в том, что на все вызовы она склонна отвечать количественным ростом: вовлекая новых людей или более полно структурируя время имеющихся. А ресурса для роста больше нет. На свете практически не осталось людей, не охваченных большими культурами, а те, что ими охвачены, плотно заняты. Посему мы видим нарастающие попытки выйти за пределы вавилонской библиотеки: в небо, в подпол, сквозь стены — не важно. Главное прочь.
Ниже я перечисляю возможные направления бегства, которые мне удалось вспомнить. Некоторые из них кажутся мне весьма желанными, некоторые — откровенно жуткими, но я воздержусь от оценок. Устрою интеллектуальный штурм в одно лицо. Если кто из читателей придумает другие способы вырваться за пределы вавилонской библиотеки, прошу высказаться в комментариях.
Путь первый: Утопия
Всякий разумный человек согласится, что вавилонская библиотека — величайшее достижение человечества. Поэтому покидать её не надо. Её надо подчинить и использовать для общего блага. Ведь в этом гигантском массиве информации, отражающем совокупный опыт нашего вида, наверняка можно найти всё необходимое для построения наилучшего общественного устройства и достижения личного счастья. Ну, по крайней мере, всё известное и доступное на настоящий момент. Там же следует искать и находить ответы на новые обстоятельства и удары судьбы. Вот истинно рациональное решение!
Проблема в том, что человек — существо недостаточно рациональное. Библиотека, помимо прочего содержит представление о ценностях. И в перипетиях жизненного пути перед лицами, принимающими решения, рано или поздно встанет вопрос: выступают они за свои ценности или же за лучшее для всех в данных обстоятельствах действие. Если они выберут ценности, то решения они, с большой вероятностью, принимать больше не будут. Если же они поддадутся давлению обстоятельств: один раз, другой, и ещё, и ещё — ценности их сотрутся, а цинизм укрепится. И в какой-то момент они поймут, что отстаивать общее благо невыгодно.
Вавилонская библиотека существует вне времени и позволяет движение в любом направлении. Но люди живут во времени, и некоторые их решения необратимы.
Путь второй: Эмуляция старины
Если раньше было лучше, надо сделать, как раньше. Отправиться в деревню, обрабатывать землю, больше молиться, меньше читать вредные книги, а телевизор с компьютером совсем выкинуть. Опрощение жизни приведёт к опрощению мыслей, а суждения станут более однозначными и здоровыми.
Впрочем, легко самому уехать из города, трудно извлечь город из головы. Человек под влиянием вавилонской библиотеки отличается не тем, о чём он мыслит, а тем, как он это делает. Как конструктор, способный разъять сущее на элементы и собрать нечто иное, согласно своему желанию. Восстановленная старина — одна из таких конструкций, и человек всегда будет помнить, кто её создал. Как и его дети, по крайней мере те, которые застали перемену жизни в сознательном возрасте. Если же сообщество поборников старины окажется упорным, третье поколение, выросшее в нём, может действительно забыть о вавилонской библиотеке и превратиться в новых варваров — основу жизни и будущности сохранившихся к тому времени исторических сингулярностей.
Путь третий: Культурная революция
Данный процесс, однако, можно резко ускорить, если восстановить детей против родителей. И вывести их не просто из-под родительского влияния, а из пространства культуры вообще. Противоборство будет идти нелегко, слова скоро сменятся на пинки и удары мотыгой, но поколение новых варваров удастся взрастить за какой-то десяток лет.
Надо только куда-то деть окрестные страны и народы. Они ведь наверняка не преминут воспользоваться царящей у вас смутой и приобрести больше ресурсов и влияния. Ну и резню прекратить — это дело совести.
Путь четвёртый: Весь мир в труху
Продолжаем усугублять. Есть, есть способ убрать с доски мешающие страны и народы. Можно устроить глобальную катастрофу. Например, атомную войну. Будут мор, глад и пожары, большая часть населения погибнет, оставшаяся — варваризируется. Может быть, мы даже вернёмся в ранний железный век — эпоху до сингулярности. Но это вряд ли: У. Миллер-младший подтвердит.
Путь пятый: царство Свободы
Ладно, увлеклись. Доску возвращаем на место, фигуры ставим. Попробуем снова в утопию, но особого типа: общественное устройство, открывающее людям путь к максимальной творческой самореализации. В ходе свободного поиска кто-то откроет принципиально новые варианты, подходящие для всего человечества.
На самом деле последние 150 лет именно этот путь исследуют творческие элиты, поэтому мы можем воочию увидеть его недостатки и ограничения. Во-первых, подавляющее большинство творческих проявлений имеет простую и понятную цель: кого-то закадрить. Или втереться в тусовку, доказать там собственную важность и там кого-то закадрить. Или заработать со своего творчества много денег и... ну вы поняли. Ув. маэстро Мараховский именно этот крен во всякой человеческой деятельности описывает при помощи понятия субъективной популяционной ценности. Нам же здесь достаточно помнить, что такое целеполагание имеет мало общего с бегством из вавилонской библиотеки.
Далее, ресурсов мало, а людей много и они разные. Следовательно, среди наших свободных творцов начнётся конкуренция за ресурсы, в которой победит тот... кто лучше аккумулирует ресурсы (дарвинизм!). Кто-то очарует всех могучей популяционной ценностью, кто-то станет использовать бесчестные методы конкуренции. Кто-то, быть может, сможет вдохновить людей новым образом будущего, но для этого нам всем должно сильно повезти.
Наконец, не следует забывать, что вавилонская библиотека есть по изначальной своей функции описание мира. Встретив новый не формализованный образ будущего, она его затянет, опишет и на полочку положит. И институционализирует. В своей борьбе за свободу творчества культурные элиты последних столетий нашли ряд способов растормошить и разбередить индивидуальное сознание. Но как распространить находки этого сознания на общество, пока неясно.
В помощь каналу и для мотивации автору: карта 2202200715599278
Путь шестой. Тропинки в страну абсурда
В конце XIX столетия французский драматург Альфред Жарри создал термин "патафизика". Определение гласило, что это "наука о предмете, дополняющем метафизику". Таким образом, царство патафизики — это формальное обозначение информационных пространств, лежащих за пределами вавилонской библиотеки.
Жарри был абсурдистом, и за ним последовали многие. Абсурдисты хорошо понимали цель своего движения, и уже за это достойны уважения.
Однако проблемы, возникающие на этом пути, очевидны. Настоящий абсурдист испытывает определённые трудности при установлении преемственности между собой вчерашним, сегодняшним и завтрашним. Что уж говорить о передаче полученного опыта другим? Путешественники по царству патафизики, возможно, принесли оттуда массу полезных вещиц, но как их масштабировать — непонятно.
Кроме многие условно творческие люди предпочитают паразитический абсурдизм: переиначивание общепринятых культурных ценностей. Именно благодаря таким людям слово "постмодернизм" стало ругательным. Выворачивание существующей культуры сулит быстрый успех (и повышает субъективную популяционную ценность автора), но работает пока оная культура не стёрлась в умах людей окончательно. На выходе не остаётся ни живительного абсурда, ни культуры. Конечно, получаются новые варвары, но какие-то они... вялые, что ли.
Как отличить истинный абсурдизм от паразитического? За безошибочность не отвечаю, но есть один признак: истинный абсурдист не боится ни банальности в быту и облике, ни норм в искусстве. Он свободен от них, а не шарахается, как чёрт от ладана.
Есть у меня на эту тему история. В начале XX века в Португалии жило много поэтов-модернистов, людей, зачастую, весьма эпатажных. Время было такое. И был среди них один: ходил он в плаще и костюме, носил шляпу и круглые очки, а под носом оставлял короткие чуть пушистые усы. В общем, вполне соответствовал тому облику, что позднее прославит Чарли Чаплина. Работал он в конторе мелким чиновником, а по ночам писал стихи. Так вот, именно он оказался среди всего своего круга первым поэтом.
Да, стихи он писал в рифму, что не помешало ему стать новатором. Ибо все пути, которые мы исследуем здесь, имеют целью достижение свободы. А "назло бабушке покорёжу вирши", это не про то.
Путь седьмой. Святость
В прежние времена людей, которые по жизни чудили иногда называли блаженными. Считалось, что через них Бог доводит до людей свою волю. Однако, чтобы доводить волю Бога, чудить необязательно.
Образ святости имеется в различных духовных традициях. В каждой он имеет своё онтологическое наполнение, да и сама святость там разная. Дать ей единое определение, причём с позиции внешнего наблюдателя — задача непростая. На мой взгляд, ключевой критерий здесь следует сформулировать следующим образом:
Святой воспринимает каждого человека и каждую ситуацию индивидуально и воздаёт им должное.
Такое отношение к людям и миру прямо противоречит подходу, пестуемому вавилонской библиотекой. Для неё первое и главное — типизация, формулирование идеальных образов и проверка реального мира на соответствие им. Если мы хотим вырваться из стен вавилонской библиотеки, не потеряв при этом человечность, путь святости — это то, что нам нужно.
Однако святость — это дар, причём дар редкий. Здесь, как с пением и рисованием: многие этому учатся, но мало у кого выходит что-то великое. Зато искушение зафиксировать и формализовать поучения святого человека очень велико.
Значение святости в том, что она придаёт смысл остальным изложенным здесь путям. Сочетаясь с возрождением старины, святость позволяет восстанавливать утерянное содержание, а не просто косплеить внешний облик. Творца она делает свободным и нужным. Сочетания с другими путями я здесь рассматривать не буду (читатель может сделать это самостоятельно), но, думаю, даже на атомном пепелище святой не окажется лишним.
Путь восьмой. Скрытые гении
Возможно, где-то среди нас живут люди, которые открыли дорогу в неведомое. Возможно, они знают ход в новые залы и корпуса вавилонской библиотеки или даже видели калитку, ведущую в сад. Возможно, но как их найти? Ведь они думают иначе, чем окружающие их люди? Да и прочие люди тоже.
Поиск скрытых гениев труден и неблагодарен. Единственный известный мне текст, где эта возможность рассматривается всерьёз, это эссе Станислава Лема "Одиссей из Итаки". Там же автор ясно формулирует главную проблему, возникающую на этом пути: знания, добытые самыми выдающимися гениями, непонятны и не могут быть поняты обществом, а значит не могут быть встроены в его мировоззрение. Конечно, если мы ищем выход из вавилонской библиотеки, встраивать ничего, может, и не нужно, но откуда нам знать, что наш гений нашёл именно его? В лотерею выиграть и то куда надёжнее.
Путь девятый. Новый человек
Если наличная человеческая природа нам не подходит, можно попробовать её исправить. Улучшенные люди смогут жить в утопии, пребывать в мире с собой и окружающими и вести бескорыстный творческий поиск. Наверное.
Упование на нового человека можно встретить на протяжении всей эпохи модерна. Его вульгарную форму мы слышим из уст многих идейных политиков: народ де у них не тот. Прикладная форма этого упования вдохновляет практических психологов, маркетологов и политтехнологов. Целый ряд мыслителей пытался подвести под него прочную философскую основу, а писатели и художники вывели образы новых людей — часто весьма привлекательные — в своих произведениях.
Недостатки этого пути известны. Во-первых, человеческая природа горазда приспосабливаться, поэтому под личиной вроде бы уже новых людей часто обнаруживаются старые страсти. Во-вторых, применение любых технологий сопряжено с непредвиденными последствиями, а в случае массового изменения человеческой природы такие последствия могут оказаться необратимыми. В качестве иллюстрации могу сослаться на рассказ Стивена Кинга "Конец всей этой мерзости" (The end of the whole mess).
Но самое серьёзное возражение против идеи о построении нового человека высказал Клайв Стейплз Льюис. В знаменитом эссе "Человек отменяется" он утверждает, что максимальная, предельная власть изменять природу нового поколения — если такая станет осуществимой — позволит ставить этому новому поколению цели. В результате поколение "человекоделов", впервые достигшее такой власти, окажется главным и единственным субъектом истории:
Если кто-нибудь и впрямь научится лепить своих потомков по своему вкусу, все последующие поколения будут слабее тех, кому выпала такая удача. Какие бы поразительные механизмы ни дали мы им, мы, а не они уже решили, как эти механизмы использовать. Почти наверное удачливое поколение будет к тому же отличаться исключительной ненавистью к традиции и постарается уменьшить не только силу своих потомков, но и силу своих предков.
В фантастике подобную ситуацию описал Айзек Азимов. В его романе "Конец вечности" как раз описана организация подобных человекоделов. Они даже вырвали себя из череды поколений и поселились в выморочном обиталище вне времени. Азимовская Вечность стала одним из лучших косплеев Бога, но её участники оставались всего лишь людьми.
Путь десятый. Вместо людей
В 1863 году Сэмюэль Батлер, британский джентльмен с непростой судьбой, написал в редакцию новозеландской газеты The Press письмо, озаглавленной "Дарвин среди машин". Мистер Батлер обращал внимание, что машины развиваются и становятся миниатюрнее. Вот уже огромные паровые машины бегают на колёсах по рельсам, а вместо массивных напольных часов чаще используют маленькие карманные, на цепочке. Налицо эволюция. Машины пока что неспособны размножаться сами, но это только пока. Когда-нибудь они станут господствующей расой и сместят человека с его пьедестала. Это необязательно станет для последнего бедой в плане физического выживания: ведь и мы содержим собак и лошадей и обращаемся с ними хорошо, — но человеческая гордость будет посрамлена. А значит надо предотвратить опасность, пока машины ещё примитивны и слабы.
Прошло полтораста лет и сегодня мы видим какие принципиальные технические решения могут воплотить в жизнь прозрения мистера Батлера. Машины способны выполнять сложнейшие действия, самообучаться и говорить человеческим языком. Производство новых машин в значительной степени автоматизировано, хотя некоторые ключевые действия, равно как и разработка новых моделей пока остаётся прерогативой человека. Наш соотечественник Борис Иванович Кудрин создал учение о сложных технических комплексах — техноценозах: оказалось, что по некоторым параметрам они очень похожи на природные биоценозы. Кажется, что осталось совершить ещё пару-тройку прорывов в информационных, нано- или биотехнологиях, и на свет появятся сообщества автономных самовоспроизводящихся машин.
Я не знаю, произойдёт ли это в реальности. Технические препятствия, отделяющие нас от этого будущего, могут оказаться непреодолимыми. Нарастающая в мире нестабильность может разрушить существующие экономические институты, так что технологический рост резко замедлится. Если же этого не произойдёт и на глобальную историческую арену выйдут автономные, самовоспроизводящихся машины, это станет началом нового, седьмого этапа эволюции — техноэволюции.
Думаю, автоматы достигнут многого. Наверняка они расселятся по всей Земле, освоят Солнечную систему, а может быть — и двинутся к звёздам. Не исключено, что это время окажется вполне благополучным временем и для человека. Но мы уже не останемся на острие прогресса.
Мистер Батлер сказал бы, что это обидно.
Тусклое окошко в Вечность
Что нас формирует, то нас и ограничивает. Что открывает нам возможности, то и закрывает двери. Что нам однажды помогло, то впоследствии становится бедой.
Умные люди называют это диалектикой.
Вавилонская библиотека открыла человеку немыслимые прежде возможности, вознесла его над природой и сделала господствующим видом на планете. И она же кладёт ему пределы.
Выше мы рассмотрели ряд способов выбраться из стен библиотеки наружу. Разница между ними не просто технологическая или организационная. Она философская. Льюис в упоминавшемся эссе "Человек отменяется" опирается в своих рассуждениях на понятие естественного, морально окрашенного порядка вещей, из которого человек может вывести объективные ценности. Он называет его китайским термином "дао". Так вот, наша оценка того, какой способ выхода из вавилонской библиотеки считать предпочтительным, зависит от того, признаём мы существование дао или нет.
В последнем случае критерием выбора для нас станет количественная эффективность. Если же мы проявим крайнюю степень необучаемости, нас всегда смогут заместить роботы.
Если же мы признаём существование в мире объективных смыслов и ценностей, ключевым путём становится святость. Само определение святости, которое я давал выше, подразумевает дао: чтобы кто-то мог воздать должное человеку или ситуации, это должное должно существовать. В таком случае вавилонская библиотека с её вменённой вечностью приобретает особое значение, возвышающее ее над любыми адаптациями. Она становится пусть куцым и несовершенным, но отображением той Вечности, что лежит за пределами времени.
Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицом к лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда позна́ю, подобно как я познан.
1Кор.13:12