Все, что можно назвать благосостоянием, счастьем, благополучием, обусловлено присутствием трех слагаемых: нужно что-нибудь делать, что-нибудь любить, на что-нибудь надеяться.
В. Классовский
Начните с самого начала, если не читали:
Глава 1, Глава 2, Глава 3, Глава 4, Глава 5, Глава 6, Глава 7
Они с Матвеем обсудили это сразу — увольняться Николай Борисович не будет. Мужчина объяснил мальчику, что тот пробыл в детском доме чуть больше года, а есть те, кто живёт уже несколько лет. Это за малышами приходят более охотно, а подросток — это уже взрослый, и найти приёмных родителей или хотя бы опекунов — сложно.
Николай Борисович по-прежнему считал, что не умеет общаться с детьми. И всё его воспитание сводилось к труду. Именно в совместной работе появлялись общие беседы. Именно благодаря труду отсеивались те, кто его не любил, те, кто с детства считал, что им все должны. Таких людей Николай Борисович не любил независимо от того, сколько им лет и называл трутнями. Трутни уходили, и очень скоро их компания состояла всего из нескольких постоянных ребят. Но в каждом из них Николай Борисович видел в первую очередь человека, личность. Он не пытался лезть им в душу, как-то помочь и облегчить их долю, не жалел. Он вёл себя с ними так же, как с маленьким Матвеем — как со взрослыми.
Если бы кто-то сказал ему, что он занимается воспитанием, то он рассмеялся бы. Какое уж тут воспитание? Вскопай вон там, проборони клумбу, собери мусор. Вот и всё воспитание. Но где правило, гласящее, что воспитание — это прилежное сиденье за партой? Увы, жизнь теоретически не проживёшь. Она сразу погружает в практику. И если бы Николай Борисович задумался об этом, то понял бы, что даёт этим мальчишкам важные уроки жизни. Но он об этом не думал. Так же, как и не думал об этом, когда учил трёхлетнего Матвея забивать гвозди. Он просто не умел иначе.
Николай Борисович уже давно забирал Матвея на выходные. В детском доме это называлось «гостевой режим». Летом они быстро завершали дела и мчались на все выходные на дачу и возвращались только в понедельник утром. И оба ждали, когда назначат повторную комиссию и Николаю Борисовичу разрешат оформить опекунство над Матвеем. Они верили, что именно так и случится. Как бы то ни было, но казённый дом таковым оставался. Матвей противился режиму, его злили правила. Присутствие деда смягчало, но не примиряло с действительностью. Как и все дети, он ненавидел это место всей душой.
Пока позволяла погода, они каждый месяц ходили на кладбище, ухаживали за могилой Анны, приносили свежие цветы. После этого Матвей всегда замыкался в себе, а потом задавал много вопросов, на которые Николай Борисович сам хотел бы знать ответ. Рана в сердце ребёнка не заживала. Да и может ли зажить такая рана? Зарубцуется, да. Но боль от потери всегда будет фоном в его жизни. И единственное, что можно сделать — научиться с этим жить. Идти дальше, несмотря ни на что.
Когда Матвею исполнилось четырнадцать лет, Николай Борисович уволился из детского дома. Было ему уже семьдесят один, здоровье иногда подводило. Бывали ночи, когда он не мог уснуть из-за ноющей боли в ногах. В такие ночи он молился только об одном — дожить до совершеннолетия Матвея. Чтобы не пришлось ребёнку вновь терять близкого человека и возвращаться в детский дом. Пожалуй, это был его главный страх — не дожить, оставить Матвея. Как будто бы даже предать.
Даже когда Матвей с подростковой дерзостью начал позднее возвращаться домой, когда в его речи появились грубые выражения, а мнения во многом стали расходиться — юношеский максимализм не терпит компромиссов — даже тогда Николай Борисович переживал меньше. Хотя он осознавал, что связаться с дурной компанией в таком возрасте дело нехитрое, но он верил, что всё это временно. Что силы духа Матвея хватит на то, чтобы противостоять мнению толпы.
И как бы ни хорохорился мальчик, но дед по-прежнему был для него авторитетом. Именно дед мог ответить на многие вопросы, которые рождались в душе парня. И по-прежнему дед делал это без нравоучений и не боялся сказать «не знаю», если действительно не знал ответа на вопрос.
Но всё же они отдалялись... Матвей всё чаще сидел за компьютером, а то что он рассказывал не всегда понималось Николаем Борисовичем. Для него, так и не освоившего интернет, всё это было дремучим лесом. Бывали дни, когда они перекидывались всего несколькими фразами за день, и то больше дежурными. Матвей всё чаще отказывался ездить на дачу — скучно и интернет плохо ловит. В такие дни Николай Борисович ощущал почти физическую боль, но понимал, что взросление неизбежно.
Иногда он вспоминал давнишний разговор с Аней, когда она переживала о том, что Матвей вырастет, а она останется одна. И теперь он её понимал! И получается, что именно это и переживал — взросление сына и уход его из семьи. И пусть «уход» пока не физический, но и он явно не за горами. Что ж, такова жизнь, — рассуждал Николай Борисович. Теперь он часто вспоминал своих родителей. Как они радовались, когда все дети собирались. И как убивалась мать, когда умер отец, хотя последние годы дались им тяжело — отец практически не вставал и требовалось много ухода.
Несмотря на то что мужчина вырос в большой семье, но всю ценность семейных отношений начал понимать только сейчас. Иногда он спрашивал сам себя: а чем была бы наполнена моя жизнь, если бы в ней не появился Матвей? И оказалось, что если смотреть на всё со стороны, то Матвей принёс в его размеренную жизнь много «неудобств». Но он готов вынести всё, лишь бы Матвей был счастлив и был бы рядом.
— Дед, я пойду в армию, — заявил однажды Матвей.
Ему было тогда шестнадцать, и он впервые произнёс это осознанно. Хотя Николай Борисович подозревал, что до того, как озвучить своё решение, Матвей всё хорошо обдумал.
Несмотря на юношескую горячность, некоторые решения он тщательно обдумывал.
Николай Борисович кивнул.
— В наше время не служить в армии считалось позором. Не взяли в армию, значит, что-то с тобой не так. Это потом всё изменилось.
— У нас тоже пацаны не особо хотят служить. Типа что там делать? Родители их пугают, типа если ЕГЭ не сдадите, пойдёте в армейку.
— У тебя больше шансов поступить в институт. У тебя есть льгота, а если сдашь нормально ЕГЭ, то вообще поступишь куда хочешь.
— Знаю. Но я решил, дед. Отслужу, потом буду поступать. А может, вообще в армии останусь.
— Матвей, там же всё по режиму. А ты, помнится, всегда был против распорядка. В армии так не получится.
— Знаю. Но поэтому и хочется. Чёт смотришь и какой-то кавардак везде. Может хоть там жизнь по правилам?
— Думаю, нет, сынок. Потому что люди не роботы. Но я считаю, что ежели тебе хочется, то отчего не попробовать?
Шёл беспокойный 2022 год. Матвею было восемнадцать с половиной. Николаю Борисовичу — семьдесят шесть.
— Год, это всего год, — успокаивал сам себя Николай Борисович.
При Матвее он старался держаться, не показывать своей тревоги. Но сердце ныло. Новости по телевизору подливали масла в огонь. То, что должно было закончиться за два месяца, затянулось. Везде разговоры, слухи, домыслы.
Матвей, по-юношески бодр и оптимистичен.
— Деда, не парься! Всё будет хорошо. Телек свой выкинь, новости не смотри и не слушай. Сам же знаешь, говорить будут то, что нужно говорить.
— Слушаюсь! — улыбался Николай Борисович сквозь боль.
— Буду звонить тебе.
— Обязательно звони. В любое время суток звони.
— С вотсаппом, надеюсь, всё понял? С телегой тоже?
— Да чего ж там не понять-то? Ну если запутаюсь, то Лилины внуки мне в помощь. Служи с богом, сынок.
— Я позвоню! — крикнул напоследок Матвей и шагнул в новую жизнь.
Дни тянулись медленно, скрипуче. Утро начиналось и никак не хотело заканчиваться. День еле-еле наступал. А дождаться ночи казалось совсем нереальным.
Каждый день был наполнен ожиданием звонка. Но если в самом начале Матвей звонил два-три раза в неделю, присылал сообщения, то вскоре телефон замолчал. Не пиликал, извещая о сообщении. Не нарушал тишину, призывая ответить на звонок.
Николай Борисович начинал ненавидеть эту маленькую штуковину, словно она была виновата в том, что Матвей не выходит на связь. Он старался наполнить день бытовыми заботами, вернулся к столярным делам, которые последние два года подзабыл. Починил в доме всё, что можно было починить. Хотел даже сделать ремонт в комнате Матвея, но потом решил, что вкус у него уже не тот. И вернётся Матвей, сам всё сделает.
Осталось только подождать. Совсем чуть-чуть подождать. Так убеждал себя пожилой мужчина каждый день. Телефон молчит? Ну что же, может, это тоже хорошо. Иногда по телефону приходят дурные вести. А раз не сообщили, значит, всё у Матвея хорошо. Скоро вернётся. Скоро. Скоро.
Так прошёл почти год. И наконец долгожданный звонок!
Как стучало сердце Николая Борисовича, когда он услышал знакомый голос.
— Деда, привет!
В их разговор вмешался ветер, завывавший в трубке, словно тоже хотел что-то сказать.
— Матвей! Как ты, сынок? Где ты сейчас? Когда возвращаешься?
— Деда! — стараясь перекричать ветер, крикнул Матвей. — Дед, я остаюсь! Слышишь?
— Где остаёшься? — не понимая, переспросил старик.
— Здесь. Я контракт подписал, дед! — кричал Матвей на другом конце связи. — Алло, дед!
— Слышу, сынок...
— Дед, у тебя всё хорошо? Как здоровье? Инсулин получил? — ветер врывался в их диалог, не давая расслышать ответы.
— Всё хорошо, Матвей. Ты сам-то где?
— Не могу говорить! Нельзя! Но ты не волнуйся, всё у меня хорошо!
— Ну слава богу. Я к маме недавно ходил, там всё чисто прибрал. Ты не переживай.
— Ладно. Ты береги себя! Деда, я пошёл! Не могу долго разговаривать!
— Ты звони, сынок. Жду тебя! Возвращайся! — Николай Борисович невольно тоже перешёл на крик, словно это с его стороны выл ветер.
Связь прервалась.
— Береги его, Господи... — прошептал Николай Борисович и заплакал.
*******
Дни потянулись ещё медленнее. Наступившая весна не радовала, всё валилось из рук, ничего делать не хотелось. Николай Борисович вспоминал свою бабушку и её рассказы о том, как ждали вестей с войны. Тогда он совсем не понимал её, зато сейчас... Как же мучительно ждать! И непонятно чего ждать. Конечно, молишься за лучшее. Веришь. Надеешься. Но одновременно с этим знаешь, что на всё воля божья.
Он внимательно слушал все новости, всматривался в лица, если показывали солдат. С ужасом узнавал о погибших из числа знакомых.
— Коля, на тебе лица нет! Ты как себя чувствуешь?
— Нормально, Лиля, спасибо.
— Ты давай-ка не раскисай! — бранила его соседка. — Вернётся Матвейка и кого он увидит? Дряхлого старика?
— А я он и есть...
— Не начинай!
— Мне уже семьдесят семь...
— И что? Говоришь будто на кладбище в таком возрасте прогулы ставят! Возьми себя в руки, займись чем-нибудь. Может, в санаторий тебе съездить, подлечиться?
— Какой санаторий, Лиля? О чём ты?
— Давай тогда на дачу поезжай.
— А если Матвей приедет?
— Приедет — позвоню тебе сразу же. Записку ему оставь в дверях. Сейчас всё быстро делается. Позвонил — такси вызвал, и всё. Так что нечего тебе здесь киснуть, да телевизор сверлить глазами.
— Может, и поеду.
— Вот и едь! На сколько у Матюши контракт подписан?
— На год.
— Ну вот считай год у тебя в запасе есть, чтобы привести себя в порядок. А то что-то совсем раскиселился! Эх, мужики... Вроде сильный пол, а иной раз сдаётесь быстрее нас.
Наверное, только благодаря тому, что соседка ругала его, заставляла двигаться, Николай Борисович и не сдавался. Она приходила и просила его то починить что-то, то с угощениями. Николай Борисович ворчал, что у неё муж есть, пусть она от него отстанет. Но Лиля не отставала. Могла попросить его сходить в магазин или даже посидеть с правнуками, когда те были у них. Ни дня не проходило, чтобы она его не тормошила. Получилось так, что благодаря Ане и Матвею и они стали друг другу почти семьёй. Сперва Аня собирала их на дни рождения, делилась успехами. А потом и общая беда, да тревога за мальчика сплотили. А теперь Лиля, как за родного брата переживала за соседа. Очень уж ей хотелось, чтобы дождался он Матвея. А в том, что он вернётся женщина не сомневалась.
********
Год прошёл с тех пор, как Матвей подписал контракт. За долгих двенадцать месяцев он всего несколько раз позвонил деду. Да и те разговоры длились не больше минуты. Зная, что у многих людей бойцы регулярно выходят на связь, Николай Борисович строил различные предположения. То Матвей просто не хочет звонить старику, то он в тылу врага, то на передовой, то там, где связи нет. Но подтвердить или опровергнуть его предположения никто не мог.
Постепенно он привык жить в режиме ожидания, стал активнее, к нему вернулось настроение. Лиля выдохнула, сбавила обороты. Но в один из майских вечеров постучалась в дверь соседа.
— Коля, помощь твоя нужна. Посиди, пожалуйста, с Никиткой. Я мигом в магазин сбегаю.
— Может, я сам в магазин схожу? — предложил Николай Борисович.
Сидеть с правнуками соседей ему нравилось меньше всего.
— Нет, мне соус надо купить, а ты не знаешь какой. Угощу тебя салатом потом — язык проглотишь!
— Эх, Лиля, ты мёртвого уговоришь... — проворчал Николай Борисович и надел тапочки. — Только шустро! Я твоего Никиту побаиваюсь. Он как начнёт носиться, я боюсь ударится.
— Он мультики смотрит, так что на полчаса занят. А я за это время уже вернусь.
Николай Борисович сел на краешек дивана. Малыш даже не обратил внимание — внимательно следил за происходящим на экране. На ярком фоне сказочные круглые персонажи что-то обсуждали. Мужчина невольно втянулся в историю.
Вернувшаяся Лиля застала его всё на том же диване, задумчивого и грустного. Глаза красные, сразу видно — плакал.
— Коля, — осторожно позвала она его. — Что случилось-то?
— Не поверишь, от мультика разрыдался.
— Чего ж там такого показывали? Смешарики — очень добрый мультфильм, сама всегда с удовольствием смотрю.
— Там пингвин смастерил себе сына — Би́би. Вырастил его, а тот улетел покорять космос и сообщения ему оттуда шлёт. Я как тот пингвин, Лиля. Всё жду своего Би́би. Не дождусь, наверное.
— Эх, Коля... — обняла его соседка и сама заплакала. — Дождёшься, конечно, дождёшься.
— Когда уж? Год ведь прошёл... Ладно, пойду я. Ты давай с салатом своим не затягивай, я помню, что обещала! Мне лень самому готовить, ладно хоть соседка у меня хлебосольная да сердобольная. Подкармливает.
— Сейчас принесу. Ты сахар пока померь, да что там у тебя с инсулином?
— Когда только контролировать всё успеваешь? — усмехнулся Николай Борисович.
Удивительно, но эти слёзы помогли выпустить боль. И вот Николай Борисович, что-то напевая, принялся готовить обед. В дверь позвонили. «Надо же как быстро Лиля приготовила салат» — усмехнулся мужчина, и, не глядя в глазок, открыл дверь.
Он не сразу понял, кто перед ним, а когда через несколько секунд до него дошло, то он вскрикнул:
— Матвей! Сынок! — и заключил высокого парня в камуфляжной форме в объятья.
— Деда! — голос Матвея дрогнул.
Так и стояли они на пороге обнявшись, уткнувшись в друг друга и чуть вздрагивая от слёз.
— Ты знаешь, — рассказывал чуть позже Матвей. — Я ведь реально хотел в армии остаться. Обещают там, конечно, хорошо. И тут льготы при поступлении, и там плюшки. Да и что скрывать, за меня там держались, потому что я сирота. Мол, возвращаться не к кому, а жену везде можно найти. И я ведь всерьёз думал, дед. Только тебе не знал, как сказать...
Он отхлебнул чай из старой кружки, которую помнил ещё с детства.
— А в день рождения мне мама приснилась. Она вообще редко мне снится. И всегда как-то в нужный момент. Помню, когда меня контракт уговаривали подписать, она тоже приснилась и перекрестила меня. Я тогда понял, что ничего со мной не случится, и подписал. А тут она прямо в мой день рождения снится, и как будто за руку меня берёт и к тебе отводит. А я вроде бы большой уже, а всё равно, как будто маленький иду за ней. А она привела меня сюда, а потом даёт на руки ребёночка. Маленькую такую девчушку. И я вот знаю, что это дочь моя. Вот тогда и решил, что не останусь в армии. Но у меня же контракт! Его отработать надо было.
— Говорят, сейчас и контрактников не отпускают...
— Да много что говорят, дед... А, видишь, я здесь.
В дверь снова позвонили. Николай Борисович пошёл открывать дверь, а Матвей с любовью осматривал стены родного дома, замечал, как всё здесь постарело, обветшало, но по-прежнему было мило сердцу.
— Ты чего светишься как самовар, Коля? — услышал он знакомый голос тёти Лили и встал.
— А я Би́би своего дождался! — ответил дед, и голос его снова дрогнул.
~~~~~~
Друзья мои, спасибо за то, что были со мной в этой истории. Я сама, пока писала, получила огромное удовольствие. Давно не было больших рассказов. И смыслов в нём получилось больше, чем планировалось изначально.
Хорошего дня и вкусного кофе вам ☕