Глава 53
СослуживцыТимура Буркова, который оказался старшим сержантом танковых войск, рассказывают мне, что вчера они классно повеселились: парням выпала редкая возможность побывать в отпуске, вот они и отрываются на всю катушку, стараясь забыть хотя бы ненадолго трудности военных действий.
Оказывается, все трое буквально несколько дней назад прибыли с юга. Они – экипаж машины боевой, которой крепко досталось от вражеского дрона. Но и бравые ребята смогли нанести противнику значительный урон, уничтожив во время боя четыре опорных пункта. Всё это они мне рассказывают взахлёб, перебивая друг друга. «И жить торопятся, и чувствовать спешат», – перефразирую слова Пушкина, когда смотрю на их загорелые, обветренные лица. Ребята молодые, и своим рассказом о подвигах – не иллюзорных, настоящих – пытаются произвести на меня сильное впечатление. Заметили, видимо, что у меня на безымянном пальце нет обручального кольца, вот и стараются.
Также узнаю, что отпуск танкисты получили так внезапно, что Тимур даже со своей девушкой не успел повидаться. Они как прибыли в Питер, едва сошли с поезда, как сразу отправились отмечать. Это было сегодня утром, теперь уже вечер, и вот парни тут.
– Ничего не употребляли, кроме алкоголя? Запрещённые вещества? – спрашиваю у них строго.
– Нет, только беленькую, – признаются ребята, от которых в самом деле попахивает, но не сказать, чтобы очень сильно.
– И никаких шуток? – задаю новый вопрос.
– В смысле?
– У вашего сослуживца признаки отравления. Вы ничего не подмешивали ему? Снотворное, транквилизаторы.
– Вы чего? – начинает злиться самый высокий из двоих. – Он же наш друг!
– Успокойтесь, товарищ старший сержант! – повышаю голос. – Мы должны всё проверить.
– Простите его, – второй, коренастый, отводит друга себе за спину. – Просто нервы. Сами понимаете: боевой товарищ. Нет, доктор, никаких шуток мы ему не устраивали.
– Хорошо. В таком случае подождите в вестибюле, – говорю военным и прошу Надю отправить в лабораторию биоматериал на анализы. Потом помогаю Ольге Великановой и медсестре отвезти каталку до лифта.
– Куда его повезли? – когда возвращаюсь, интересуются товарищи Тимура.
– Проверить, нет ли опухоли или внутреннего кровотечения, – отвечаю. Потом задумываюсь на секунду. – Ребята, а вам не встречался там, на войне, такой капитан Соболев Дмитрий Михайлович?
– А какой у него позывной? – интересуется высокий танкист.
– Простите, не знаю, – развожу руками.
– Ну, хотя бы какой род войск?
– Он капитан медицинской службы. То есть не кадровый военный, конечно. Работает у нас, но окончил с отличием вуз, и когда недавно призвали, повысили в звании.
Парни переглядываются. Вижу по глазам, что эти имя и фамилия им прежде уже встречались.
– Слушай, Антоха, а это не тот Соболев с позывным «Птах», который нашего майора с того света вытащил? И ещё история с гранатой. Помнишь?
Коренастый кивает, смотрит на меня и просит:
– Опишите его.
Даю краткую характеристику внешности Дмитрия. Рост, фигура, цвет волос и глаз. Они, в общем-то, у Соболева обычные. Ни одной особой приметы.
– Похож, кажется. Хотя… А фотка есть?
Достаю смартфон, нахожу снимок, который мы сделали с Соболевым вместе в тот день, когда он отправлялся на военную службу.
– Смотри, Антоха, а ведь это он.
У меня в душе загорается огонёк надежды. Пока ещё слишком робкий, чтобы даже постараться подуть на него.
– Точно, он, – отвечает второй танкист. – Героический мужик этот капитан. Он мало того, что нашего майора вытащил, когда в том осколок сидел возле сердца. Так ещё и ВОГ извлёк из морпеха.
– Что такое ВОГ?
– Осколочный боеприпас для гранатомёта, – поясняет коренастый. – Мы в тот день были на усилении морпехов. Они атаковали вражеский дзот. Их накрыло крепко. Захватить позицию смогли, но одного затрёхсотило.
– Что это такое?
– Трёхсотый – значит тяжелораненый, – ответил высокий танкист. – Двухсотый – труп.
– Захотели оказать помощь, а у него в боку ВОГ торчит. Представляете? Влетела и застряла. Хотели в тыл доставить – нельзя, в любую секунду может взорваться. Пришлось медиков на передок вызывать. Приехал этот капитан, оказалось, что позывной у него под стать фамилии – «Птах». В общем, он операцию прямо в поле сделал. Надел броник с каской, извлёк боеприпас, и парень тот живым в госпиталь отправился.
– А где же он теперь, этот «Птах»?
– Мы слышали, что госпиталь, в котором он служил, накрыло. Больше ничего не знаем, простите.
Огонёк надежды погас. Ну, или спрятался ещё глубже.
С Ольгой идём осматривать следующего пациента. Девочка, 13 лет, зовут Настя.
– Ей больно во время мочеиспускания, а ещё болит живот, – поясняет вместо ребёнка её мама.
Сауле проверяет температуру.
– 37,2, – сообщает мне.
– Это из-за путешествия, – говорит девочка.
– Каникулы? – спрашиваю.
– Нет, выходные, – отвечает мама.
– Раньше такое случалось?
– Да, но всё проходило после антибиотиков, – и женщина называет выписанный участковым терапевтом препарат. – Но он кончился, а рецепт я потеряла. Чтобы получить новый, надо записываться и ждать две недели.
– Хорошо. Мочу на анализ, – говорю медсестре.
– Мам, я хочу есть, – напоминает девочка.
– Я принесу тебе что-нибудь из столовой, – отвечает женщина и увлечённо смотрит мне за спину.
Оборачиваюсь инстинктивно, чтобы понять, что её там так сильно заинтересовало. Но никого, кроме доктора Лебедева, не вижу. Зато замечаю, как глаза у мамы девочки становятся очень заинтересованными. Валерий тут же подходит, представляется. Говорит, что готов проводить женщину в столовую прямо сейчас. Та неожиданно соглашается с обольстительной улыбкой. Я поражённо наблюдаю за тем, как между этими двумя незнакомыми людьми прямо на моих глазах возникает какое-то… животное притяжение, иначе и не скажешь. Только глянули друг на друга и стали притягиваться.
Мы занимаемся своими делами, и через полчаса вижу, как Настя неспешно прогуливается по коридору мимо палат. Иду к ней, останавливаю:
– Ты почему вышла из палаты?
– Здесь тоскливо, – вздыхает она. – Столько больных.
– А где твоя мама?
– Пошла в столовую. Мы собирались сегодня повеселиться, я хотела сходить в океанариум.
Провожаю девочку обратно в палату и говорю администратору, чтобы позвонила её матери. Пусть уже наконец выполнит своё обещание и покормит ребёнка. В это время из лифта вывозят Тимура на каталке. Медсестра отдаёт мне результаты МРТ. Замечая товарища, подходят танкисты.
– Ну, как дела? – кивает на друга коренастый.
– Опухоли нет, уже хорошо, – отвечаю обоим.
– А почему у него рот чёрный? – удивляется высокий.
– Мы дали ему активированный уголь, чтобы очистить желудок от токсинов, – поясняю.
– Я ведь сказал вам, что ничем он не травился.
– Ну да, если не считать алкоголь ядом, – парирую я, и танкисту нечего на это возразить. – Тем не менее, в организме вашего товарища присутствует какой-то токсин. Мы пытаемся помочь ему.
Когда Тимура привозят в палату, он постепенно приходит в себя. Высокий тихонько хлопает его по плечу:
– Здоров, воин! Как себя чувствуешь?
– Пацаны… здорово… – неуверенным голосом отвечает он. – Елена здесь?
– Мы ей звонили. Её не было дома.
– Где мы?
– Я доктор Печерская. Тимур, вы в клинике имени Земского, – сообщаю ему.
– Мои глаза… Они открыты? – спрашивает танкист.
– Что за шутки? – усмехается высокий.
– Я ничего не вижу!
– Да перестань, – усмехается коренастый. – Пошутил, и хорош.
– Пацаны, я правда ничего не вижу, – тревожась всё сильнее, говорит Тимур.
– Так, успокойся, – призываю его. Достаю фонарик и проверяю рефлекс. Потом говорю медсестре, чтобы позвонила в офтальмологию – нужен специалист для консультации, и вызвала Лидию Туманову. Увы, придётся подождать. Пока иду проведать Настю. И… обнаруживаю девочку в полном одиночестве. Её мать, которая мне своим поведением начинает уже сильно не нравиться, не появилась.
Беру ребёнка с собой. Веду в столовую, кормлю ужином, а потом решаю немного порадовать – вижу, как Настя совсем духом пала. Поднимаюсь с ней на административный этаж, где у нас есть большой аквариум – очередная придумка Вежновца. Но хотя бы эта никому не вредит. Мы подходим, и девочка с интересом наблюдает за рыбками. Аквариум большой, на пятьдесят литров.
– Не океанариум, конечно, – говорю Насте, – но это всё, что у нас есть.
– Мне кажется, вы их перекармливаете, – замечает девочка с видом знатока.
– Возможно, я этим не занимаюсь, – улыбаюсь ей. – Кстати, ты замечаешь? Вода как-то странно пахнет.
– Или их кормит кто-то неправильно, отсюда часть еды пропадает, вот и результат.
Настя молчит некоторое время, потом вдруг говорит печально:
– Мои родители разводятся.
– Мне очень жаль.
– Да, это больно, – вздыхает моя юная собеседница.
– Зато теперь у тебя будет вдвое больше подарков на Новый год, 8 марта, на день рождения.
– И потом: всегда интересно провоцировать их на соревнования, – замечаю игриво.
– Я и раньше это делала. А теперь живу только с мамой, – отвечает Настя.
– С мамой тоже бывает неплохо. Вот я, например, живу со своей дочкой, и мне кажется, нам вдвоём очень даже хорошо.
– А вы думаете, это правильно? – задаёт девочка не по-детски серьёзный вопрос. На него у меня нет ответа.
Наша маленькая экскурсия заканчивается, веду Настю к лифту, едем обратно. Возвращаю её в отделение в надежде, что её мама уже в палате и ищет дочь. Какое там! Медсестра говорит, что не объявлялась. Впору в розыск её объявлять, в самом деле! Иду в регистратуру, собираясь дать поручение администратору, чтобы нашёл номер мамаши и вызвал срочно. Пусть, наконец, побудет рядом со своим ребёнком! Да, Настя уже не крошечная, но всё-таки ей далеко до совершеннолетия.
Когда прохожу мимо подсобки, где санитары хранят своё имущество, дверь в неё внезапно открывается, и оттуда быстро выходит… мама Насти. Причёска слегка взъерошена, но самое главное – она аккуратно застёгивает на груди кофточку, из-под которой виднеется кружевное бельё. Женщина бросает на меня быстрый взгляд, произносит с довольным видом: «Извините» и уходит.
Среагировать на это не успеваю, поскольку спустя секунду из подсобки выходит… доктор Лебедев. Без галстука, халат и стетоскоп в руке. Две верхние пуговицы рубашки расстёгнуты, лицо розовое, волосы тоже не в порядке. Видит меня, набрасывает стетоскоп на шею, показывает на подсобку:
– Я… потерял снимки.
– Нашёл?
– Везде проверяю, – ответил коллега с невозмутимым лицом и тоже меня покинул.
Я сжала пальцы в кулаки, чтобы не вспылить. Чёрт возьми, как же меня достал этот Лебедев! Но и снова предъявить ему нечего – в подсобке нет видеокамер, а эти двое не признаются, чем они там занимались!
Иду в ординаторскую, чтобы выпить кофе. Пока наливаю себе «три в одном», рассказываю Маше, которая здесь же отдыхает, о том, кого видела только что.
– Лебедев и мама Насти?! – удивляется подруга.
– Да! Он считает такое поведение нормальным?
– Ага, и называет «альтернативной медициной».
– Не смешно. Она мать нашей пациентки.
– Где ты их нашла?
– В подсобке санитаров.
– Странно.
– Что странно?
– В лаборатории намного уютнее, – отвечает Званцева и смеётся.
– Ты… и Данила? – спрашиваю изумлённо, но ловлю себя попутно на том, что чуточку завидую. – Вам там нравилось?
– Нет, мы предпочитаем кровать, – хихикает подруга.
– Послушай, Маша. Поговори с ним, а?
– Я?!
– Ну да. Вы же часто общаетесь тут, в ординаторской.
– Ни за что, – категорически отказывается Маша.
Мне так и не удаётся её уговорить. Возвращаюсь в регистратуру. Пока меня не было на месте, приходил офтальмолог, осматривал Тимура Буркова. Об этом сообщает Лидия Туманова и добавляет, что коллега не смог сказать ничего определённого. Анализ крови на токсины показал нулевой уровень алкоголя. Ещё одна странность: те двое пили, а этот воздержался. Ни метанола не обнаружено, на этанола.
– Я тут что подумала, – сказала задумчиво Лидия Борисовна, – для лечения малярии в армии, наряду с другими препаратами, используют алкалоид коры хинного дерева.
– Да, он мог принять его. Но токсикологический анализ его не показывает, – замечаю. – И вообще, чтобы потерять зрение, нужно съесть этого вещества довольно много.
– Мне кажется, вам нужно с ним поговорить, – советует Туманова.
Да, и думаю, что разговор будет непростым.
Но пока иду, вижу, как Лебедев и мать Насти стоял в коридоре и о чём-то мило воркуют.
– Вам надо переехать в Москву, – говорит женщина, причём тон у неё не деловой, заигрывающий.
– Я слышал, там красиво, – усмехается Валерий, кокетничая в ответ.
– Вы хорошо информированы, доктор.
Хочу пройти мимо, но Лебедев отвлекается от своей «подружки» и говорит мне:
– Мы можем отпустить эту пациентку, они здесь уже давно.
– Мы ещё не получили анализы, – отвечаю ему сухо.
– Я видел её карту. Похоже на простое воспаление.
– Меня беспокоит пузырно-мочеточниковый рефлюкс, – говорю коллеге.
– Да ладно вам, Эллина Родионовна, – стараясь выглядеть обольстительным, улыбается мне Лебедев, вызывая приступ тошноты.
– Что?
– Пожалуйста, отпустите пациентку как можно быстрее.
– Мы ещё не закончили обследование, – говорю более строго.
– Разве?
– Именно так. В отличие от вас, доктор Лебедев, я выполняю свою работу, а не как вы, обследуя мать девочки в тех местах, где это делать… – слово не могу подобрать от возмущения, – просто отвратительно!
– Но я не вижу причин держать их здесь, – усмехается Валерий, проигнорировав мои слова. Я понимаю его настойчивость так: наигрался, надоело. Теперь общение с «бывшей в употреблении» ему в тягость. Хотя старается этого не показать.
– У девочки может быть почечная недостаточность. И пока мы ждём результатов анализов пациентки, у вас, коллега, нет необходимости развлекаться с её матерью в подсобке.
– Ой, – шутливо произносит Лебедев.
Разворачиваюсь и иду в регистратуру, чтобы узнать, наконец, когда будут готовы анализы Насти. Там мне сразу вручают документ. Глядя на вывод, тяжело вздыхаю.