Я продолжаю публикацию глав из книги моего отца, Алексея Ивановича Бороздина (1937-2021), педагога-новатора, работавшего с детьми-инвалидами по своему авторскому методу абилитации через музыку и искусство. В этой книге он сам рассказал о своей жизни, начиная с военного детства в оккупированном немцами Курске, учебы во Львовской консерватории, переезда в Новосибирск и заканчивая работой в Центре абилитации детей-инвалидов в Новосибирском Академгородке.
Начало – здесь.
Предыдущая часть – здесь.
Продолжение – здесь.
В контексте жизни. Львов. Консерватория. Новый год
К встрече Нового года начали готовиться в начале ноября.
Сначала Петя Роща собрал небольшую группу энтузиастов, а уже к ним постепенно присоединялись все, кто чем-нибудь хотел отличиться перед друзьями. Собирались по ночам, освободившись от основных дел.
В середине декабря поехали за елкой.
По накладной нам полагалось получить одну елку, самим ее срубить и самим вывезти из леса. Но к Пете подходили и доценты, и педагоги, и даже профессора консерватории.
- Петенька, мне бы вот такусенькую елочку домой, - говорит Народный или Заслуженный артист Украины и показывает расстояние между ладонями сантиметров двадцать. – Петенька, я могу надеяться?
Петенька обещает им всем, но как это сделать?!
На дороге, при выезде из леса, специально вырытый ровик метра полтора шириной. Перед этим ровиком нужно притормозить, предъявить накладную, показать единственную елку, сосчитать ее, и только тогда мимо этого ровика – пожалуйста, домой.
За елкой, вернее за елками, поехали трое крепких парней, с Петей – четверо. За рулем армейского грузовика «ГАЗ-63» - шофер с нашей военной кафедры, бывший подводник, молчаливый Гена.
Консерватория замерла в ожидании…
Они приехали утром.
Потом Петя рассказал:
- Заехали в лес, а там красотища, дух захватывает! Ну, мы выбрали самые красивые елки, нарубили полный кузов, перевязали веревками, едем. Я с Геной в кабине, остальные – наверху. На КПП двое лесничих. Тут наш Гена, не доезжая до них метров 300-400, высовывается из кабины и кричит тем, кто наверху, чтобы крепче держались за веревки. Они вцепились, он по газам, разгоняет машину и перелетает через контрольный ров. Водитель «ЗИМа», ехавший за нами, тоже захотел перепрыгнуть, но ему не повезло, он на всей скорости уткнулся бампером в противоположный край канавы.
- Он не служил на подводной лодке, - пошутил кто-то из ребят.
- Кстати, они нас и выручили, пока с ними разбирались, мы были уже далеко, - продолжает Петя, - но все-таки самое страшное – это когда летели через канаву, я со страху чуть концы не отдал, а что было с теми, кто наверху?! Мы с Геной вспомнили о них только километров через пять!
Наутро счастливые доценты разбирали елочки, разносили их по своим домам и при каждом удобном случае благодарили Петю.
Главную елку установили 30 декабря в Большом зале, предварительно свинтив там кресла. Целый день ее убирали игрушками, гирляндами и мишурой, а вокруг поставили столики. За каждым столиком шесть стульев и список тех, кто будет здесь сидеть.
Ректор, проректор, декан, профессура и преподаватели, а также и те, кто участвует в капустнике, получили столики между елкой и сценой – тут полнейший комфорт, видимость, как говорят пилоты, миллион на миллион. Тем же, кто пришел на все готовенькое, - столики за елкой. Так что происходящее на сцене они будут созерцать стоя, выйдя из-за елки на простор зала.
31 декабря. 23-30 ночи. Столы ломятся от выпивки и закуски. На каждом только шампанского по три-четыре бутылки! И только на столике перед ректором скупо и скромно: маленькая бутылочка непонятно чего и небольшая коробка с половинкой маленького тортика. За этим же столиком – его сестра и наш полковник с военной кафедры с женой. Перед ними тоже без излишеств, но выпивка и закуска есть!
Все уже готово к встрече Нового года, кроме спутника Земли, который должен вращаться под потолком и обдавать все вокруг зеркальными брызгами, но он почему-то не хочет вращаться. Выходит, что даже игрушечный спутник запустить непросто!
Новый год неумолимо приближается, скоро часы пробьют полночь. В зале грохот передвигаемых стульев, шум усаживающихся людей, многие пьют за год уходящий, год 1957-й. На сцену вытащили огромный самодельный циферблат; кто-то там, спрятавшись за ним, под диктовку вручную двигает красные стрелки. До Нового года остается одна минута. Включили радио, за столами готовятся открывать шампанское. Остается 30 секунд, стрелки как будто замирают, замирают и все гости.
Со сцены, разматывая шнур от микрофона, выбежал скрипач Володя Лещинский. Он поднес микрофон ректору, тот аккуратно взял его, стрелки сдвинулись, московские куранты начинают отбивать последние удары старого года, а когда раздался долгожданный двенадцатый удар, ректор вежливо крикнул в микрофон:
- З Новым роком, дороги друзи, с новым щастем!
Со всех столов нестройным залпом громыхнуло шампанское, все закричали «Ура!»
Мы орем изо всех сил! Думалось, чем громче будем кричать, тем счастливее будет весь новый год, а так хочется счастья и удачи!
Звон бокалов слился в симфонию, и казалось, сладостней этих звуков не будет никогда! Я здесь счастливее всех, потому что даже во сне не видел, что буду когда-нибудь так встречать Новый год! Радостью озарены наши лица, и полилось благодатное вино в жаждущие глотки счастливых людей!
Постепенно общий говор превращается в сплошной гул, и если бы сюда вдруг зашел посторонний, к примеру, с другой планеты, он оглох бы от этого шума и ничего бы не понял!
Но вот со сцены полились мощные аккорды, в зале немного стихло, и вскоре капустник завладел нашим вниманием.
Господи, чего тут только не было! Студенты изображали своих учителей в самых неожиданных для тех положениях! Тем бы никогда и в голову не пришло произносить то, что произносили от их имени и их голосами их любимые ученики! Неиссякаемые сценки потрясали публику искрометным юмором, не давая ни минуты отдыха хохочущему залу. Вот со скрипкой в руках на сцену вышел Антон Пилипчук. Он заиграл на баске что-то невнятное, и сквозь эту невнятицу постепенно стал пробиваться живой голос, и все этот неповторимый голос узнали, и все посмотрели в ту сторону, где сидела знаменитая Галина Завражная, певица, доцент консерватории; Галина громко хохочет, машет руками, а в зале разве что не плачут от смеха! Пилипчук ушел, а из динамика в зал полилась музыка «Танца маленьких лебедей». Из-за кулич на сцену выплыли четыре лебедя, трое высоких парней и один низенький и кривоногий, все в балетных пачках, в белых наколках и в белых тапочках!
С этим ансамблем балетмейстер оперного театра репетировал целый месяц, и, глядя на ту серьезность, с которой работали на сцене «лебеди», на волосатые ноги артистов, мы от хохота только не валяемся под столами!
Сцена опустела. Мы опять принялись за питье и закуску; шума прибавилось, все перемешались между собой и уже не соблюдают своих мест, обнимаются, поздравляют с наступившим Новым годом и пока что искренне желают успехов друг другу…
Вдруг посреди всего этого новогоднего веселья раздался громкий выстрел. Все вздрогнули, а вслед за выстрелом звучит четкий, громкий голос полковника:
- Четверка на шесть часов!
Снова выстрел, и опять голос полковника:
- Молоко!
Выстрел, и тот же голос:
- Опять молоко! Что-то сегодня многовато молока, дорогая. Смотрите в прорезь прицела, в прорезь смотрите!
Все озираются по сторонам, стараясь угадать, кто стреляет, откуда звук; смотрят на полковника, но тот, как и все, крутит головой и тоже ничего не понимает, а на весь зал звучит голос Игоря Онищенко, трубача:
- Товарищ полковник, вот вы открыли у нас в подвале тир, организовали секцию стрельбы для девушек, а что бы вы пожелали им в Новом году?
- Я пожелаю нашим девушкам в Новом году успехов в стрельбе из положения лежа, - отвечает полковник.
Зал взрывается хохотом, жена полковника вскакивает:
- Филя, - визжит она, - над нами издеваются! – и, громко стуча каблуками, направляется к выходу.
За ней нехотя поплелся и полковник. У ректора растерянный вид.
Так мы узнали, что и у товарища полковника есть имя.
А звук шел из большого серого ящика, магнитофона, загодя принесенного из зала звукозаписи и мирно стоящего на полу около сцены.
Многие пытались изобразить голос полковника, преподавателя с военной кафедры, но у баяниста Олега Плоховатых он получился даже лучше, чем у самого оригинала! Выстрелы записывали ударом мухобойки по канцелярскому столу.
2 часа ночи. Сцена опять гола и пуста, многие в зале выглядят уже сильно выпившими.
Некоторые парочки, многозначительно улыбаясь, покидают наш бал.
Тихонько уходит и ректор, держа в руке коробку с четвертинкой своего тортика. «Европа, вот как нужно экономить», - уважительно думаю я, зная, что он учился в Праге.
Сверху на сцену медленно опускается ровное белое полотнище, свет в зале приглушается, а за полотнищем, из глубины сцены, разгорается яркое оранжевое пламя. Между этим пламенем и полотнищем появляется силуэт обнаженной девичьей фигуры, и под неимоверно сладостную музыку эта фигура начинает двигаться, изображая любовное томление, все заворожено смотрят на страстные извивы юного тела, по залу разливается эротическая истома.
- Интересно, кто же она?! – задает каждый себе, в общем-то, естественный вопрос.
После этого номера опять пьем, поем, танцуем, обнимаемся с теми, с кем никогда и не думалось обниматься, целуемся с теми, с кем и не снилось целоваться, клянемся в вечной дружбе и любви всем без разбору! Сегодня, сейчас все здесь счастливы, и хочется лишь одного – чтобы подольше продлился этот вечер и подольше не наступало утро!
Но многие уже покинули зал и разошлись по домам. Чувствуется, что скоро потянутся к выходу и все остальные.
У Фундиллера столик за елкой. Сегодня он впервые в жизни встречает Новый год вдали от дома и от своей киевской мамочки, впервые он напился водки, там, за своим столиком, потом и заснул, уронив свою красивую голову в миску с винегретом. Это заметили и в редкие минуты затишья ходили «на Фундиллера». Его курчавая голова покоилась в глубокой посудине, а от его дыхания винегретный пузырь периодически вздувался.
Где-то в начале четвертого ушли последние гости, но оставались несколько человек, скорее трезвых, чем пьяных, которые весь вечер с нетерпением ждали, когда вся эта новогодняя бодяга закончится, когда все уйдут. Ими руководил студент третьего курса Боря Смугайло, и у них был тайный план.
Дело в том, что Боря еще задолго до новогоднего вечера прикинул стоимость стеклотары, которая останется после такой грандиозной попойки, и сумма, даже примерная, его настолько удивила, что он решил заполучить ее любой ценой, а уж потом кутнуть у всех на виду широко, по-нашему, по-русски!
Главное препятствие – вахтер. Ему по службе не полагается спать, и вырубить его оказалось непросто: пришлось упрашивать Степана выпить за его бесценное здоровье, за его жену и детей, за его родной Львов, как самый красивый город на земле, рассказать кучу еврейских анекдотов…
На протяжении вечера Боре удалось выявить еще одну группу рисковых людей, тоже пожелавших заработать на пустых бутылках, но она оказалась не такой сплоченной, и несостоявшиеся авантюристы с Бориной помощью крепко выпили и уснули под сценой.
Они мирно спали, когда Смугайло с товарищами начали работу по подъему стеклотары. Заранее была приготовлены корзины и веревки, и теперь ребята ловкой наполняли тару пустыми бутылками и поднимали их на второй этаж. Там, рядом с туалетом, было окно, выходящее в тупиковых дворик, куда в 5 утра должна подойти грузовая машина, а в ней – трое своих парней. Был разработан условный сигнал к работе: снизу дернут за веревку три раза подряд – один отдельно, и снова три раза.
В 5 утра машина пришла. Боря опустил первую корзину с бутылками, получил условный сигнал, и работа закипела.
Когда все бутылки перекочевали в кузов грузовика и денежки были уже почти в кармане, усталая, но довольная Борина команда пошла к выходу.
За ночь выпал снег, и без того красивый город превратился в по-настоящему сказочный! В эту новогоднюю сказку, вдохнув свежего воздуха, смело шагнул Боря Смугайло со своими товарищами. Он обрадовался, громко захохотал, нагнулся, захватил пригоршню пушистого снега, растер им разгоряченное лицо, крикнул, что было силы: «О-го-го!» и смешал с толпой поющего и пляшущего народа.
Ощущение победы…
Тебе, читатель, приходилось переживать эти мгновенья, когда ты добился цели там, где другие спасовали, когда сейчас все с тобой и счастливее тебя нет никого на земле, когда ты паришь высоко, как птица, и радуешься, что не зря появился на этот свет? Это непередаваемое чувство переполняло все Борино существо, грудь распирала какая-то неведомая сила, и, если бы в эту секунду из этой груди забил фонтан шампанского или на голове вдруг вспыхнул новогодний фейерверк, он бы ничуть не удивился, а еще громче захохотал!
Недалеко от консерватории встретились трое сильно выпивших парней. Боря сразу узнал их в толпе и тут же на радостях захотел обнять; это они только что принимали стеклотару внизу, в грузовике.
- А мы идем грузить твои бутылки, ваше превосходительство, сэр, - громко сказали они заплетающимися языками. – А что, грузовик уже подъехал?
Боря вздрогнул, как будто рядом сверкнула молния и ударил гром:
- Нет!!! – хотел он крикнуть на весь свет, но не крикнул. Он сразу понял: это облом! Его обошли! Это что же, выходит, он сам собрал и погрузил все бутылки в грузовик неизвестно кому? От стыда у Бори побежали мурашки по всему телу. Тут же померкли и сказочный город, и веселая толпа, все вокруг стало скучно, серо и неинтересно. Боря сразу сник, будто из него вынули жизненный стержень, тело его обмякло, и ему захотело спать.
- Уже отъехал, - мрачно сказал он, - гуляйте дальше, ребята.
- Тебе видней, маэстро, если что – мы тут поблизости, мы на подхвате! – громко ответили они.
Это был крах, первый крах в его жизни, и потряс он Борю до самого основания!
Надо же, все продумал, всех обманул, и деньги были уже в кармане, но нашлась какая-то подлюка и обвела его вокруг пальца, как младенца, а это, согласитесь, обидно, обидно до слез! До слез обидно, дорогие товарищи, когда своими же вот этими руками все отдал какому-то дяде! Они теперь смеются надо мной, но кто?! Где бутылки? Где деньги, где, я вас спрашиваю?!
Ответа на этот вопрос не последовало и уже не последует никогда.
А город шумел, приветствуя новый, 1958-й год!
Две недели Боря ходил тихий и задумчивый.
Больше всего он боялся насмешек, но те, кто обошел его в новогоднюю ночь, молчали, и постепенно Смугайло смирился с позором, но совсем забыть его он не сможет уже никогда.