… «Я весела и чувствую себя легкою, как птица». А «птице» стукнуло 67. Императрица располнела, обрюзгла; где нежный румянец, где сияющие глаза? Болят ноги, желудок, голова, ноет поясница, тяжесть на сердце… Но она ни за что не покажет подданным своего дурного самочувствия. Чем охать и ныть, лучше расправить крылья да убедить всех в своем добром здравии – вот проверенный лично ею рецепт от разных хворей. Улыбочку наденем, будто новое платье - и вперед.
Возможно, сентябрьским днем 1796-го, когда Екатерина писала те строки, у нее вправду ничего не болело. Так бывает. Даже за пару месяцев до смерти.
Дьяволы эскулапы
Когда императрице было 38, она пошла на отчаянно смелый шаг – велела сделать себе прививку от оспы. Из Англии прибыл врач Димсдейл, операцию провел успешно. Мракобесы посрамлены, доктор озолочен.
Тем не менее ее величество не слишком доверяет передовой медицине. С годами недоверие крепнет: врачи - шарлатаны, что «всегда сделают вам больше вреда, чем пользы». Екатерина докатилась до знахарей, а то и до самолечения. «Доктора все дураки, а я права», - хвастает императрица, наглотавшись сильных средств от спазмов и вроде бы оклемавшись. В другой раз слегла в горячке: «Эти дьяволы морили меня много раз… семь дней я пролежала в постели, но ни один эскулап не перешагнул порога моей комнаты». Главная терапия – кровопускание да клистиры; эка премудрость, императрица сама может пустить себе кровь, буде нужда.
Разве что британским врачам, видимо помня успешную прививку, она доверяет чуть больше. В лейб-медиках у Екатерины – шотландец Джон Роджерсон, но и ему царственная пациентка заявляет: не верю в вашу науку. «Мне кажется, кто Роджерсону ни попадет в руки, тот уже мертвый человек», - пишет императрица Потемкину после кончины князя Голицына.
Как в воду глядит. Именно Роджерсон первым примчится во дворец, когда с государыней случится удар. И она окажется в руках своего лейб-медика.
После завтрака
Начало ноября 1796-го, обед в Эрмитаже. Екатерина взволнована вестями из армии, а доктор Роджерсон взволнован ее видом: побагровела, тяжело дышит; идет за ней в покои, хочет пустить кровь. Слышит смех – ну ты жадный, Джон. Отстань, завтра пустим. На том же обеде, или на другом, ее веселит душа общества Лев Нарышкин. Пробило 10 часов, пора спать. Она удаляется.
… 7 утра, подъем. Жесткий распорядок – залог здоровья, это ей ясно безо всяких докторов. Рядом ошивается «сумасшедший Федька» - так царица зовет камер-юнкера Федора Ростопчина (будущего генерал-губернатора Москвы, автора листовок-афишек с призывами сжечь первопрестольную, чтоб не досталась французам). При дворе Ростопчин в роли буффона, шута; ему выпадет случай видеть последнее утро Екатерины. «Федька» записал: императрица «оделась, кушала потом кофе и, побыв несколько минут в кабинете, пошла в гардероб, где никогда более 10 минут не оставалась».
Утренний кофе, крепкий, со сливками – ее слабость; две чашки выпивает. Кто тогда знал, что кофе повышает давление, а с ним у Екатерины беда. "Гардеробом» слуги видимо называли и комнату для переодеваний, и примыкавший к нему чуланчик, отхожее место: стульчак, по легенде сработанный из трона короля Речи Посполитой, в нем горшок. Судя по всему, именно там случился апоплексический удар; справляла императрица нужду или только собиралась – мнения разные. Пушкину поверим?
Старушка милая жила
Приятно и немного блудно,
Вольтеру первый друг была,
Наказ писала, флоты жгла
И умерла, садясь на судно.
Так или иначе, полчаса минуло, государыня не выходит. Пошла прямо из гардеробной гулять? Но вот ее верхняя одежда, куда без нее в ноябре.
Наконец камердинер заглядывает в «гардероб», а там… Императрица почти лежит на полу без чувств, лицо налито кровью, из горла хрип. Грузное тело тащат на красный сафьяновый матрас от софы – на кровать не поднять. Вот и Роджерсон; его диагноз - «удар был в голову и смертельный». Впрочем, для очистки совести пустим кровь да приставим к ногам шпанских мух.
Ох, эти ноги… Шотландец просил не залечивать на них язвы, пусть будут открыты, выпускают излишки жидкости; иначе – апоплексия. Но послушали какого-то грека, залечили. Чертовы эскулапы, права была императрица… Дипломированный врач вздыхает. Ему предстоит видеть 12-часовую агонию – она началась вечером, закончилась утром, спустя сутки после удара. До того прискакал из Гатчины сын государыни великий князь Павел, вовсе не убитый печальной вестью; думал, его арестовывать приехали, ан нет - огорошили приятной новостью: быть ему императором. «Все кончено», - встречает Павла Джон Роджерсон. Хотя Екатерина еще жива.
Ее окружают самые близкие; не ко всем она была благосклонна, но что поделать. Нелюбимый сын Павел с женой, любимый внук Александр, беспутный внук Константин. Никого из них она не видит, не слышит. В четверть десятого утра 6 ноября 1796 года Екатерина II испускает дух.
Против ее воли нелюбимый сын хоронит мать рядом с тем, кого та свергла 34 года назад. Лежать великой Екатерине бок о бок еще с одним нелюбимым членом семьи – мужем Петром III.
Автор – Марина Туманова
Душевное спасибо вам за внимание к каналу, за лайки, комментарии, подписки
Еще по теме:
