Как и утверждение крепостного права, введение патриаршества на Руси объясняется крайне, – крайне туманно. Что там, что сям – годы мутные, плохо задокументированные, но хорошо залегендированные.
Что там, что сям объясняют в духе: «так случилось».
Случилось это в царствие малахольного Фёдора Ивановича. В деле этом много несуразностей. Зачем России понадобился свой патриарший престол, толком не объясняется, но мямлят кое-что. Мол, ещё Грозный хотел, да не дали. А, мол, якобы тишайший и мирнейший царь Фёдор пригласил к себе Вселенского патриарха, посадил его под арест и приказал выписать чек бумагу на имя Иова.
Проблема в том, что тишайший описывается историками одновременно как человек смиренный и – суперэкспансионист. Вроде бы «ничего не сделал, только вошёл», а в его правление основаны Архангельск, Тюмень, Воронеж, Самара, Тобольск, Царицын, Саратов, Старый Оскол, Сургут, Обдорск (на полярном круге); началась прокладка тракта в Сибирь. То есть, экспансия темпами эпическими на все стороны света. В запале конкурировал на западе за польский престол.
В 1593 году русскую церковь наградили патриаршеством официально несколько греческих проходимцев, шнырявших по миру и собирая с него по нитке на взятки османским мусселимам. И с помпой вручили... пятое место среди поместных церквей. Себя, по «древности», сохранив на первых ролях. Так нести себя надо уметь: жить, в общем, под оккупацией, и так с плеча одаривать. Это я к тому, что мы чего-то о том периоде сильно недопонимаем.
Понятно хотя бы то, что благочестивым и святым его в благодарность окрестили патриархи – за патриаршество. А вот глубже... Достаточно сказать, что мегареформатор Григорий XIII (который ввёл, например, новый календарь, мгновенно удлинивший церковную историю) и Фёдор Иванович – современники. А Иеремия II, подаривший патриарщество, сидел за сепаратизм (и вообще похож за зиц-председателя Фунта: подписант, – при всех сидел).
В Европе – это время яростной резни, то есть, сепаратизма в форм-факторе Реформации. В России же – чудеса: «тищайший, смирнейший и благовернейший»! Всё так, да только «тишь да гладь, да Божья благодать» закончилась известно чем: Смутой, войной, резнёй, сменой династии и церковной реформой.
Представить себе, что простому верующему может быть дело до богословских энциклик или филиокве невозможно. Ясно, что вся сектантская свистопляска изобретается для захвата власти или регионального сепаратизма, как гражданского, так и церковного (обычно, идут под руку). Надо взять престол или отделиться в суверена: а под каким предлогом? Не так подлецы верят.
Конечно, разбираться в средневековых разборках я не буду, речь о XX веке. Но отмечу, что крупные перемены в религиозной сфере всегда параллельны войне. Второй раз патриаршество в России внедряли после революции. Зачем, понятно. Отобрать у монарха часть власти.
Российская Империя, как «Титаник», пошла ко дну от нескольких пробоин. Главная – предательство членов августейшей фамилии. Но одна из главных трещин – позиция церкви. Трещину эту пилили задолго до.
Основным фигурантом дела был Антоний Вадковский, первый (после Победоносцева) член Синода, то есть, третий человек в российской церковной иерархии, которую возглавляли два гражданских лица. То есть, устройство церкви было вполне европейское, даже передовое: кому охота – духовность, кому неохота – порядок. Вадковский был проводником решения об отлучении от церкви Льва Толстого. Дело было не в нарушениях церковного режима, а в том, что Толстой толкался с Вадковсим на одном поле реформаторства. В связи с тем, что в консервативной церкви реформаторов было с гулькин нос, даже двоим там было уже тесно.
Про Вадковского надо не забыть сказать, что он посещал Англию на бриллиантовый праздник в честь королевы Виктории, где ему напялили шутовской колпак с двумя бубенчиками докторов Оксфорда и Кембриджа, а труды переводили и «обсуждали». Как у Маркса, только начинаются не с «товарищи», а с «братья».
Несмотря на внешнюю клоунаду, свою часть большого дела крушения монархии через восстановление патриаршества Вадковский знал хорошо и вёл много лет совершенно серьёзно. До реализации не дожил, приканчивали монархию другие, но с неменьшим энтузиазмом (Шоссе Энтузиастов, думаю, не случайно стремится на восток).
Тема эта активно начала подаваться в самый удобный момент – в годы войны с Японией. Именно тогда Николаю подсовывали различные проекты реформ, он под внешним давлением в 1905 согласился на Думу (т. е. русскую палату общин, от которой сто лет отмахивались Александр и Николай Первые, АII и АIII), мигом подорвав доверие собственной государственной администрации.
Излагают вот как.
В марте 1905, на самом пике войны России против Японии/Англии за доминирование в Китае более тридцати столичных священников (это характерно: все революции делаются столичными группами) выступили за свободу государственной церкви, якобы беспокоясь о её неравенстве относительно других исповеданий. Требовали поместного собора. Такой собор – не шутка. Последний был аж в 1689. Но революционеры и не шутили.
Здесь весьма уместна аналогия с французскими Генеральными Штатами (по-русски, лучше бы переводить, сак Сословное Собрание, да уж ладно). Они вроде бы поначалу собирались часто, но с 1614 по 1789 не было ни одного. Кто-то решил возродить и – революция. То есть я хочу сказать, что Великая Французская Революция случилась не как результат созыва Генштатов, переродившихся в Национальное и – почти тут же – в Учредительное Собрание, а сам созыв был спланирован революционерами. То же и с Соборами. Точно как во Франции. После долгого перерыва как под кальку: Собор – Учредительное Собрание – Гражданская война – разруха.
Вообще, свобода церкви – вещь вполне нормальная. Католики имеют экстерриториальное управление и, в общем, процветают. То же у мусульман. Но у протестантов и православных не так, церкви неотделимы от гражданских властей и построены по территориальному признаку. И это нормально тоже. Нормально даже, когда осуществляется переход от одной системы к другой: плавный, умеренный, без поножовщины. Ненормально другое: переход от одной системы к другой во время войны.
Старательный Победоносцев на сей раз от дел устранился. За двадцать лет до того он сам протежировал старательному карьерному (это тоже нормально) архиерею, но в 1905 не нашёл в себе сил противостоять бездне. Скинуть бы ему годков – не сдобровать бы Вадковскому прямо по принципу «Я тебя породил...» А двадцать лет спустя получилось наоборот. Не прошло и недели, как Синод единогласно высказался за восстановление патриаршества. Сам же Синод, по проекту, становился совещательным органом при патриархе. А императора тут уже как бы и вовсе нет. На повышение метил, естественно, сам митрополит главной российской кафедры.
Николай парировал мгновенно, намекнув, что негодяи ратуют за врагов:
Признаю невозможным совершить в переживаемое ныне тревожное время столь великое дело, требующее и спокойствия и обдуманности, каково созвание поместного собора. Предоставляю Себе, когда наступит благоприятное для сего время, по древним примерам православных Императоров дать сему делу движение и созвать собор всероссийской церкви для канонического обсуждения предметов веры и церковного управления.
Но враги, несмотря на Портсмутский мир, консолидировались, революционный террор наращивал обороты, и в самом конце 1905 государь, как и обещал, обратился с рескриптом к митрополиту Антонию (Вадковскому), дав согласие на Собор. Но для начала в марте 1906 созвали предсоборное присутствие. Председателем, как можно догадаться, был Вадковский. Заседали они до конца года.
Имеется показательный рассказ, достоверность которого не стопроцентная (Сергей Нилус) о том, как к Николаю пришли иерархи во главе с митрополитом Вадковским, имея высказать мечту о патриаршестве, мол, мы у себя-то порешили, теперь дело за Вами. Император предложил им в патриархи... себя. Наследник-де у него уже есть, при нём бы оставалась регентшей Александра Фёдоровна, а сам Николай... Монашествующие путчисты онемели.
Логика агитации среди духовенства была простой: с введением представительства роль государственного аппарата и Синода упадёт, он окажется под серьёзным управлением Думы с атеистами во главе. Подвинем же, братья, Синод, провозгласим патриарха и отделимся. Была разработана соответствующая критика аналогичной системы англиканства (с согласия англикан: коли главный конкурент поджигает свой дом, чего артачиться?) Проблема в том, что под прикрытием меньшего зла (устранения атеистов) обращались к большему (устранению монарха). Но фальшивая агитация оказалась довольно успешной и правдоподобной, и, озаботившись уплывающей властью, Дума терминировала уже набравший ход процесс. Дело подвесили на 10 лет. Главный интересант до конца его не дожил.
Суть патриаршества была, разумеется, в другом, а именно, в устранении от власти правящего монарха.
Поэтому, десять лет спустя, Февральскую революцию, эту монархию, наконец-таки, устранившую (то есть, в том числе, высшую церковную власть) главные деятели церкви восприняли с воодушевлением, и до сих пор эту страницу церковь не любит открывать, чтобы не объяснять, почему они вроде бы воззвали в поддержку царя, а на деле благословили революционеров из Думы, Ставки и... Синода.
Как тут не вспомнить маркиза де Кюстина, писавшего в 1840-х, что революция в России выйдет из среды духовенства. Обсуждая это предсказание (тут много ума, впрочем, не надо, в самой Франции было полно революционеров из клира) обычно имеют в виду детей белого духовенства, вышедших из духовного звания (разночинцы) и прочих гапонов, но вот высшую иерархию стараются не поминать.
Февралисты не стали препятствовать монашествующим единоборцам, на тот момент главным было не допустить консолидации монархистов и реставрации. В 1917 бросилась церковная иерархия патриарха «выбирать», вместо того, чтобы монарха защищать. После, конечно, с церковью уже большевики разобрались без сантиментов, как и со многими другими попутчиками. Так что вопли «наших бьют» надо понимать как крик вора «держи вора». Первые начали. По принципу «лес рубят – щепки летят» пострадали многие невинные верующие, но кто же начал пилить сук, на котором сидел?
В период императорского правления русская церковь была в одном ряду, например, с английской и управлялась «от себя». Но после Февраля 1917 снова добровольно выстроилась пятой в порядке какого-то чужого «правила чести». Только честь и совесть эти – вполне азиатские, где полумифические кафедры без стран, денег и паствы, бесстыже побираясь по свету, самочинно возглавляют греческие проходимцы. А в турецком Стамбуле заседает главный из них, напяливший корону Вселенского.
Сами европейские греки, разумеется, плевать хотели на азиатов из Константинополя, которые навязываются к ним по праву неких старших отцов. У себя в стране имеют Элладскую вполне западную церковь, управляемую чем-то вроде коллективного Синода под надзором республиканского правительства. К вере это отношения не имеет: вопрос чисто государственный.
Вадковские не хотели быть третьими в западной церкви, предпочитая стать пятыми в восточной. После Февраля 1917 Россия вычеркнула себя из числа европейских великих держав.
И пока русские не выгонят всех азиатов из своей европейской церкви, по стране будут бродить бородатые политики с евразийскими идейками.
Вспоминается английская поговорка: не сломалось – не чини.
P.M. (Post Mortem) Относительно «понижения градуса» у России есть хороший новейший пример: военные отказались сразу от двух званий: нет больше ни генералиссимусов, ни маршалов. Генерал, действительно, для западной армии вполне, знаете ли, достаточен, прочее – восточная мишура с бунчуками. Европейской культурной церкви не нужны ни азиатские патриархи, ни митрополиты. Скромность – это добродетель, если других нет.
По теме: (Генералиссимус) Сталин, агент, изменник
По теме: Тайные общества в России: просто шпионы
По теме: В чём советские и западные историки всегда сходились