По мотивам произведений А.Дюма и не только 😉
Как-то в комментариях к статье "Царские мушкетёры" зашла речь о написании книги, где действующими героями были бы наши стрельцы. Само собой, основой послужила бы история, изложенная А. Дюма. Вот вам комент одного из читателей канала.
Ну, и я удержаться не смог. Ниже, моя версия.😜 Вернее, начало.
Примерно год тому назад, занимаясь в Городской библиотеке изысканиями по истории царя Алексея Михайловича, я случайно напал на некую летопись, вернее часть её. Начало, как это частенько бывает, было утеряно, а чернила настолько выцвели, что разобрать что-либо было крайне затруднительно. Сочинение это чем-то соблазнило меня, и я приступил со всем усердием к его чтению. Я не собираюсь в точности приводить здесь это любопытное произведение, ввиду тяжеловесности слога той поры и предвзятости летописца к некоторым событиям, но посоветую ознакомиться с пересказом тем моим читателям кого живо интересует история страны в то непростое, и можно даже сказать, бурное время. Любопытный читатель найдёт здесь портреты царской четы, патриарха и многих знатных бояр, а так же забавные и не очень случаи из жизни той эпохи.
Как известно, писателя иногда волнуют судьбы не только сильных мира сего, но и людей, стоящих на социальной лестнице несравненно ниже. Потому, углубясь в чтение, я с удивлением наткнулся на одной из страниц на упоминание имени одного из сотников царского стремянного стрелецкого полка, бывшего участником славной битвы под Гребёнками, где он начальствовал над тысячей или двумя калмыцкой конницы. Имя это встретилось мне и в конце сего манускрипта, речь шла о кончине царя Фёдора Алексеевича и стрелецких бунтах, где вышеназванный персонаж, уже, будучи полуполковником, оказал какие-то важные услуги царице Наталье Кирилловне. Ещё более изумили меня имена простых стрельцов так же упомянутых летописцем.
С тех пор я потерял покой, стараясь отыскать в бумагах того времени хоть какой-нибудь след этих имен, возбудивших во мне живейшее любопытство. Бог мой, сколько грамот, наказов и просто хозяйственных монастырских записок мне пришлось перечитать. А по прошествии нескольких недель, когда я совсем уже было собрался забросить свои поиски, отчаявшись найти хоть что-то, пусть отдалённо, напоминающее то, что так взволновало меня, я случайно наткнулся на бумаги писаные приказным судьёй Яковым Куденетовичем, князем Черкасским во времена Соляного бунта. И, о чудо, почти сразу обнаружилось имя одного из тех, о ком я почти не прекращая вспоминал эти дни. Бумаги эти, зашитые в холстину и лежащие среди полуистлевших хозяйственных грамот челобитного приказа начала царствования Алексея Михайловича, не были читаны с того самого времени, об этом говорила цельная сургучная печатка и слой пыли на всём, не потревоженный не только человеком, но и мышами. Найти старые документы, свидетельствующие о давно ушедшей эпохе, является случаем столь редким , что я бы даже сказал, небывалым в наше время, а потому, восстановив и художественно отредактировав текст первоначально найденной летописи и части бумаг писанных князем Черкасским , для более удобного восприятия читателем, я немедленно приступаю к их публикации.
I. Три дара Авдула
В первый понедельник апреля 1648 года жители города Коломны известной тем, что в недалёкое ещё время Смуты здесь пыталась устроить свою столицу дочь сандомирского воеводы и жена самозванца Мария Мнишек, могли развлечь себя не только обычным колокольным звоном или сварой заезжих на городскую ярмарку разбитных купчиков из Рязани, остановившихся поглазеть на Маринкину башню Коломенского кремля, да повздоривших меж собой о том через какую бойницу польская царицка, посаженая в кандалы, якобы упорхнула крикливой сорокой. Но и происшествием много интереснее и забавнее. Причиной возникшего шума был молодой всадник, спешившийся у Пятницких ворот и пристально рассматривающий основание стены, где по преданию, упомянутая уже ранее Марина Мнишек совместно со своим мужем, казачьим атаманом Заруцким, схоронила клад. Взгляд молодого человека так отдавал сталью, что он, казалось, мог бы без помощи кирки и лопаты вырыть им предполагаемые сокровища. Попробуем набросать его портрет. Юноша с чёрными блестящими глазами, выдающими в нём уроженца Касимовского юрта. Одетый в штаны с широким шагом и халат с разговорами. Тёмные волосы его были покрыты поверх тюбетея войлочной шапкой с высоким верхом. Представьте себе пречудного богатыря Бову Королевича, повесть о котором была напечатана в Вильне, при дворе королевы Барбары Радзивилл уже лет как сто тому назад и пользовавшаяся большим успехом не только в Польше и Литве, но и в Московском царстве. Бову Королевича на восточный лад в восемнадцать лет, ещё не влюблённого в королевскую дочь Дружевну, но готового уже совершить сотню другую подвигов и сумасбродных поступков во имя любви и славы. Личарда Бову, в ожидании схватки с богатырём Полканом, без поножей и зерцала, но с пребольшущей саблей в ножнах вместо булавы, которая колотила его по ногам, если он шёл пешком и царапала бока коня, когда ему приходилось ехать верхом. Впрочем, верхом молодой человек предпочитал ездить в отсутствии зевак, ибо, если сам себе он казался новым Бовой Гвидоновичем, то конь его никак не походил на неистового богатырского скакуна с дымом из ушей и огнём изо рта, перескакивающего через городскую стену в один прыжок. Это был престарелый мерин лет двенадцати, а то и четырнадцати родом, давно уже забывший, что такое галоп, весь покрытый клоками беспрестанно линяющей шерсти невнятного цвета, кое-где вытертой до проплешин. И если внешность молодого человека была достаточно непримечательна для горожан, привыкших к такого рода проезжающим, то вид сего богатырского коня, у неплохо разбирающихся в лошадях посадских вызывал хохот, переходящий в скомканные ухмылки, стоило только молодому Данияру, так звали нашего героя, повернуться в поисках самого веселого зрителя. Надо сказать, что несмотря на свой неказистый внешний вид и раздутые бабки, Багатур, да, да, именно так, всё же мог за день унести своего хозяина вёрст за тридцать и потому, хоть и не в силах сдержать тяжёлый вздох, Данияр, принимая этот подарок, смиренно выслушал бесценные слова Авдула, своего отца.
Сынок - произнёс старый сотник.
Сынок - конь этот был рождён лучшей кобылицей из конюшен Арслан-хана, касимовского царя, отца Сеид-Бурхана, да продлятся его годы, тринадцать лет назад. И всё это время верой и правдой служил нам. Обещай мне, что не продашь его, дав ему спокойно умереть от старости. А если придётся тебе идти в поход по воле царя, береги его, как берегут старого слугу, почти друга.
Старый друг этим временем угрюмо жевал положенное ему сено, поглядывая на Данияра с сомнением, как же — говорили эти взгляды, стоит доехать до ближайшего городка, как ты сдашь меня первому живодёру. Ответный взгляд, если только кони могли бы толковать взгляды, только укрепил бы его в ожиданиях.
В Москве - продолжал Авдул
- ты будешь служить Урускан-мурзе, Якову Куденетовичу, он большой человек, а значит, ты будешь служить самому царю, если примут тебя. А тебя примут, предок наш служил самому Касиму и был женат на его двоюродной племяннице, не забывай свой род! Мой дед, а твой прадед был сотником у Шах-Али и отличился при взятии Казани Грозным царём. Будь храбр, впрочем, ты уже храбр по двум причинам, ты молод, и ты мой сын. Будь беспощаден к врагу, пока он на коне. Я научил тебя рубить саблей, пусть будет легка она в твоей руке, как былинка. И смири гнев свой, когда враг твой упал и беспомощен. Пусть будет твой путь спокоен, но быстр. Ко всему прочему, я могу добавить пятнадцать алтын, немного, но вместе с конём и советами этого достаточно, чтобы начать жизнь. И ещё, я хочу указать тебе пример, но не себя, а своего давнего приятеля и соседа, Кельмамеда, теперь он крещён и именуется Артемием Теникеевичем. Он князь и стольник и не последний человек в Москве. Восемнадцати лет, как и ты, он отправился в столицу. Служил честно и был пожалован. Пусть пример его будет тебе впрок. Следуй ему и действуй так же как он. Возьми этот лист, Иса написал здесь имена твоих предков, включая меня, и просьбу помочь тебе на первых порах.
Сказав всё это, Авдул протянул юноше саблю, особым образом свёрнутый лист бумаги и кожаный мешочек с серебром. А теперь иди к своей матери, она не может отпустить тебя не увидев. Она слаба, как и все женщины, будь снисходителен к ней. И действительно, если разговор двух мужчин, вернее, мужчины и юноши на пороге зрелости, был размерен и даже немного сух, как южный ветер в летний полдень, то разговор матери и сына оказался намного более похожим на бесконечный дождливый осенний вечер. И надо признаться, отправляющийся в дорогу молодой человек добавил несколько капель в общий поток слёз, всегда сопутствующих расставаниям подобного рода.
Уже через полчаса Данияр пустился в путь, мерно покачиваясь на спине одного из подарков, он пытался определить степень важности остальных. Самым незначительным, хотя и самым трогательным был признан горшочек с мазью от всех ран сразу, исключая раны, причинённые сердцу какой-нибудь сумасбродной красавицей, заботливо положенный матерью в его дорожную сумку. Выудив его с самого дна, Данияр посмотрел на него, вздохнул, и положил обратно. Дав себе слово постараться пользоваться им как можно реже, но не оттого что опасался попасть в какую-либо передрягу, а из желания как можно дольше сохранить память о доме. Забегая вперёд, скажем, что мысли эти выветрились из его головы не позднее чем через день, впрочем, как и у почти любого юноши, покидающего свой дом и перед которым простирается его новая жизнь со всеми её радостями и потерями. Деньги Данияр осмотрительно разделил на две части, одна, оставшаяся в кожаном мешочке, оказалась рядом с мазью на дне сумки. А вторая, аккуратно замотанная в тряпицу, перекочевала за пазуху. Вытащив до середины саблю из ножен, он поцокал языком и полюбовавшись, отправил её обратно. Настал черёд записки. Справедливо полагая, что это наиболее важный из подарков, Данияр положил её в шапку, а шапку надвинул до самых бровей. Весь путь от Сасова до Коломны он проехал спокойно, хотя каждые проезжающие навстречу, казалось, рассказывали друг другу нечто настолько весёлое, что смех их ещё долго раздавался у него за спиной, а мужики у дороги очень уж поспешно кашляли в колпаки и кланялись, отводя глаза в сторону. Но мысли его были заняты невероятными сражениями и отчаянными приключениями, а потому, ни один из встречных мужиков, не очень правдоподобно изображающий приступ кашля не получил по голове ногайкой, и ни один проезжий не услышал визг вынимаемой из ножен сабли в ответ на пристальные взгляды и раскатистый смех. Так, сровнявшись в своих мечтаниях о будущих подвигах и победах с лучшими богатурами прошлого и настоящего, он и добрался до того места, где мы его оставили. Будучи от природы человеком далеко не глупым, Данияр прекрасно понимал, как выглядит верхом на своём мерине, поэтому предпочел бы проехать город не останавливаясь. Но так же он понимал, что Богатуру нужен отдых, прискакать в Москву на своих двоих было бы ещё хуже, чем на старой кляче. А потому, он решил пройти через Коломну пешком, ведя своего престарелого Тулпара в поводу. Помня рассказы о временах Смуты, которых он наслушался в своём детстве от старого слуги и о сокровищах, которые переходили из рук в руки под грохот пушек и удары казацких пик, он решил остановиться возле Пятницких ворот Коломенского кремля, чтобы дать отдых мерину и самому убедиться в невозможности, как спрятать, так и выкопать здесь клад. И вот, сквозь шум окружившей его толпы и собственные мысли, шумевшие в его голове ничуть не менее громко, он услышал уверенный голос, которому вторили крики одобрения и смех, помешавшие ему насладиться видением сундучка, набитого серебряными ефимками. Между тем, голос продолжал.
- А так как медведь сдох от старости, то пришлось снять с него шкуру, набить соломой и таскать за собой на верёвке.
Новый, ещё более громкий взрыв смеха заставил Данияра покраснеть от злости. Он моментально понял, что речь идет о нем и его мерине. А принимая во внимание, что даже мимолётной улыбки было достаточно для того, чтобы вывести его из себя, легко представить себе, что творилось сейчас у него на душе. Отыскав глазами говорившего, он впился в него взглядом и непроизвольно стал искать на боку саблю. Недалеко от крыльца постоялого двора стоял человек средних лет с некрасивым лицом, со шрамом через всю щёку, с подстриженной бородкой и усами. Одет говоривший был в долгополый красно-фиолетовый кафтан застёгнутый встык, с непомерно длинными и узкими на концах рукавами, собранными в складки у предплечья. К горловине кафтана был прикреплён стоячий воротник, обильно украшенный вышивкой. На голове ладно сидела рысья шапка. Вся одежда была пошита из хорошей ткани, но была помята, как будто от долгого лежания в сундуке. Вокруг него стояло пять-шесть человек, одетых скромнее, но совсем не бедно. В мгновение ока рассмотрев всё до мельчайших подробностей, Данияр инстинктивно почувствовал, что незнакомец сыграет в его жизни немаловажную роль, причём в далеко не положительном плане. И что стоит его остерегаться. Но именно в этот момент тот отпустил по адресу смирно стоявшего у стены Багатура самое, по-видимому, весёлое своё замечание, немедленно отмеченное хлопаньем слушателей друг друга по плечам и еле сдерживаемым смехом. Слушатели оценили взгляд Данияра, готовый, как кажется, прожечь говорившего насквозь вместе с крепостной стеной, и остереглись смеяться во всё горло. Путаясь от гнева в ногах, Данияр положил руку на рукоять сабли, подбоченился другой и шагнул вперёд.
Эй - крикнул он срывающимся голосом
- эй, вы так веселите своих приятелей, что мне тоже стало весело и я хочу выслушать шутку другую вместе с ними.
Человек в рысьей шапке медленно перевёл взгляд со слушателей на Багатура, а затем на Данияра. Секунду другую казалось он не понимал откуда идут эти звуки. Но затем, губы его скривились в усмешке. У Данияра потемнело в глазах. Говоривший, медленно, гораздо медленнее, чем говорят обычные люди, произнёс.
- Я не с тобой разговариваю, дружок.
- Зато я разговариваю с тобой — крикнул срывающимся голосом Данияр и схватился за ножны.
- Медведь и вожатый на месте, как мы видим, продолжил как ни в чём не бывало незнакомец, обращаясь к своим слушателям.
- А где же дуда, или, на худой конец, бубен?
И хлопнул пару раз в ладоши подражая игре на этом музыкальном инструменте. Данияр не заметил, что при этом безобидном жесте, с лиц слушателей пропали, так раздражающие его, улыбки.
- Ты смеёшься над этим старым мерином, потому что боишься смеяться над его хозяином - еле сдерживая бешенство проговорил Данияр.
Я вообще не смеюсь, но бывает могу насмешить окружающих, впрочем как и заставить заплакать - отвечал незнакомец, поворачиваясь к остальным.
- Нам пора - добавил он.
- Я только начал разговор - проревел Данияр и вне себя выхватил саблю, намереваясь развалить наглеца надвое.
- Повернись-ка, иначе я начну с ушей!
Но не успел он взмахнуть рукой, как получил оглушительный удар по голове от которого ноги его подкосились и ему пришлось опереться о стену. Один из собеседников незнакомца незаметно обошёл Данияра сбоку и, выбрав момент, ударил его тяжёлой тростью.
- Чёрт бы побрал этого молодого дурака - проговорил вполголоса незнакомец. - - Посадите-ка этого скомороха на его облезлого медведя и дайте им обоим хорошего пинка, что бы его хватило ему до самого его дома.
- Не раньше чем я отрежу тебе уши - крикнул в ответ Данияр, еле уворачиваясь от сыпавшихся на него как град ударов. К обладателю трости добавились остальные и двое из них крутили клинками ничуть не медленнее самого Данияра.
- Вот же неугомонная глупость. Ну что же, задайте ему хорошую трёпку, раз он этого так желает. Когда ему надоест, он сам скажет об этом.
Но незнакомец не понимал с кем он имеет дело. Данияр, выкрикивая, как ему казалось, остроумные ругательства, оперевшись спиной о стену, довольно успешно отбивал некоторое время все удары. Но, в конце концов, два из них остановили сражение. Одним был сломан клинок Данияра, а второй пришёлся ему по голове плоской стороной сабли. Шапка свалилась с его головы, а сам он без памяти рухнул под ноги нападавших.
Как это и бывает в подобных случаях, немедленно стала собираться любопытная толпа, к явному неудовольствию незнакомца со шрамом.
- Уберите этого юродивого с глаз долой - распорядился он, брезгливо посматривая на лежащего в грязи молодого человека
- не то сейчас сюда сбежится весь город.
Двое из его слушателей немедленно подхватили источник едких шуток человека в рысьей шапке и занесли его в двери корчмы, которая была частью постоялого двора. Богатур меланхолично, продолжая жевать, переместился от стены кремля к стене избы вслед за хозяином. Увидев, что его приказ исполнен, человек со шрамом вновь заговорил со своими спутниками. На этот раз разговор не сопровождался смехом, а собеседники, один за одним, с серьёзными лицами, выслушав короткие фразы, сели на своих коней, стоящих в соседнем переулке, и стали разъезжаться в разные стороны. В дверях корчмы появился хозяин, опасающийся того, что былые его постояльцы разъедутся не заплатив за жилое. Заискивающе глядя в глаза человеку в рысьей шапке, он, потирая дрожащие руки о передник, вымолвил.
- Осмелюсь спросить, деньги за постой вашего э-э... приятеля добавить к остальному?
- Что с ним? - Не отвечая, к большому огорчению корчемника, на вопрос о деньгах, спросил человек в рысьей шапке.
- Сейчас лежит на лавке, а до этого ругался на чём свет стоит, требовал узнать ваше имя и грозился по-приезду в Москву найти на вас управу.
- Ну значит это какой-то касимовский князь, что неудивительно. Их много развелось за последнее время - невозмутимо проговорил человек со шрамом
- А что, не называл ли он каких имён?
- Как же, как только положили его на лавку, он постоянно порывался вскочить, искал свою шапку и говорил, что обидчик старого знакомого Урускан-мурзы недолго будет разгуливать на свободе и насмехаться над добрыми людьми.
Ну и хватит пока 😉
Буду рад комментариям ))) если было интересно ставьте лайк и не забывайте подписаться
Желающие могут посодействовать автору материально 😉
альфа банк 2200 1523 3511 6904 Алексей С
